Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок

о необходимости «демократического социализма» у Горбачева, видимо, появились после бесед с чешским другом Зденеком Млынаржем, коммунистом-реформатором, который активно участвовал в событиях «Пражской весны» 1968 года. Это было время социалистической романтики, когда физик-ядерщик Андрей Сахаров стал правозащитником и заявил на весь мир о взаимосвязи экономического прогресса, гуманизма и интеллектуальной свободы. Для Горбачева было естественно признавать то, что Андропов отвергал – советский народ должен иметь право голоса в делах страны, без «демократического социализма» люди останутся отчужденными от продуктов своего труда и станут вести себя как крепостные, экономическая модернизация будет невозможна. Записка Яковлева 1985 года не выходила у Горбачева из головы. Раиса, с ее социологическими интересами, вероятно, тоже поддерживала стремление мужа освободить советское общество. Оба питали страсть к теории и любили обсуждать вопросы философии и истории во время своих долгих прогулок и отпусков.

В августе 1987 года Горбачев посвятил теоретизированию весь свой летний отпуск в Крыму. На даче, где прежде Брежнев с приближенными играли в домино, выпивали и обменивались старыми анекдотами, Горбачев читал Ленина и открыл для себя «молодого Маркса» – его «Экономическо-философские рукописи 1844 года». С конца 1950-х годов эти тексты Маркса были подняты на щит западными марксистами, а позже будоражили умы советских философов и социологов антисталинского направления. В Крыму Горбачев переписывался с ведущими академиками страны, давал задания академическим институтам. Формальным поводом послужило предложение американского издательства написать книгу о перестройке. Вместо того чтобы поручить задачу «литературным неграм», Горбачев сам с удовольствием погрузился в процесс. Он диктовал один за другим варианты глав своему помощнику Анатолию Черняеву, который к тому времени стал его негласным спичрайтером. Книга получила название «Перестройка: Новое мышление для нашей страны и для всего мира». Чтобы ее закончить, Горбачев даже отпуск продлил на неделю. Советский лидер хотел, чтобы его «революция» получила теоретическое и международное значение, как за семь десятилетий до него это удалось сделать Ленину[86].

Генсек также углубился в книги и документы об истоках сталинизма. Одним из стимулов была подготовка к празднованию 70-летия большевистской революции в ноябре 1987 года. В июле, перед отпуском в Крыму, Горбачев раздал коллегам в Политбюро извлеченные из архивов материалы о преступлениях Сталина. Это была подборка, подготовленная еще по приказу Хрущева в 1961–1962 годах. Горбачев, в результате своей «ссылки» в ставропольской глуши, сохранил взгляды на советскую историю, характерные для партийной интеллигенции конца шестидесятых. По словам Черняева, он все еще верил, что если бы Ленин умер не в 1924-м, а хотя бы десятью годами позже, социализм в СССР пошел бы по хорошему пути (в отличие от сталинского)[87]. Теперь, в 1987 году, когда Горбачев имел доступ ко всей нужной информации, он взялся за историческую тематику с утроенной энергией. Искал ответы на волнующие его вопросы. Что обусловило приход Сталина и его преступления? Какой «сбой» в ленинском плане привел к тирании и массовым убийствам? Как избежать подобных трагедий в будущем? Это были все те же проблемы, которыми мучилась молодая советская интеллигенция поколения Горбачева двадцать-тридцать лет назад.

Книги, особенно переводы западных исследований, сыграли роль идеологического динамита и произвели громадное впечатление на Горбачева. Он делился мыслями с узким кругом коллег – ему хотелось изменить «всю систему» – от экономики до образа мыслей. «Я пойду далеко, очень далеко», – записал его слова Черняев. Самой крупной находкой Горбачева была теоретическая формула: «Больше социализма – больше демократии»[88].

Вместо того чтобы подобно Хрущеву произносить речи о преступлениях Сталина, Горбачев решил демонтировать построенную им систему управления. С этой целью в июне 1988 года он собрал специальную партийную конференцию. Предыдущая была созвана Сталиным в феврале 1941 года, чтобы обсудить приготовления к неизбежной войне. У Горбачева было не менее срочное дело. Для подготовки своего доклада он опять обратился к самым близким советникам. В их число вошли эксперт по «демократическому социализму» Яковлев, Георгий Шахназаров, Анатолий Черняев, экономисты Вадим Медведев и Степан Ситарян. Также в команде оказались два старых друга Михаила и Раисы с университетских времен – юрист Анатолий Лукьянов и философ Иван Фролов. Валерий Болдин, бывший журналист и личный помощник Горбачевых, отвечал за организационные вопросы. Рабочая группа получила десятки экспертных докладов и записок от ведущих академических институтов в Москве. Для настроенной по-реформаторски партийной интеллигенции пробил час, которого она ждала десятилетиями. Работа над политическими реформами стартовала в начале 1988-го и продолжалась весь год.

Как выяснилось, к моменту начала этой работы Горбачев уже имел собственное представление о концепции конституционных реформ. В конституционных и правовых вопросах, в отличие от экономических и финансовых, советский лидер чувствовал себя уверенно. По воспоминаниям Медведева, Горбачев намеревался «превратить Советы в постоянно действующие органы управления»[89]. Советы возникли как прямая форма народного правления, их съезд в Петрограде был тем органом, от имени которого Ленин и партия большевиков захватили власть в России в 1917 году. Идея Горбачева поражала своим размахом: вернуть российский коммунизм на исходную точку его прихода к власти и перенаправить великий эксперимент в демократическое русло. Отправным моментом политических реформ должны были стать всенародные состязательные выборы народных депутатов на съезд. Этот орган, в котором должно было заседать 2250 человек, не имел мировых аналогов. Съезд должен был представлять все национальные республики и этнические автономии Советского Союза, все группы населения и все основные общественные и политические институты. Он облекался верховной властью: правом изменять конституцию, назначать правительство и выбирать из своей среды постоянное законодательное собрание – Верховный Совет. Сходную модель правления предлагала первая большевистская конституция, одобренная Лениным. Подобный конституционный пересмотр политических структур предстояло повторить на всех уровнях – республиканском, региональном и местном. Горбачев до последнего держал коллег по Политбюро в неведении относительно своих политических преобразований, единственным исключением был Яковлев. Генсек понимал, что его идеи могут вызвать возражения и шок у некоторых из них. Новый конституционный порядок означал конец абсолютной власти Политбюро и партийного аппарата.

В окружении Горбачева некоторые сочли новый политический строй громоздким и, по сути, не способным править страной. Яковлев и Черняев выступали за сильную президентскую систему, Медведев – за парламентскую, при которой партия большинства формирует правительство, а лидер партии возглавляет государство. Горбачев, обязанный своей громадной властью партийной диктатуре, не хотел создавать органы сильной исполнительной власти. Он отказался вернуться к системе исполнительных комитетов, опираясь на которые правили Ленин и большевики. Горбачев хотел, оставаясь генсеком партии, стать председателем реформированного Верховного Совета. «У Горбачева представления уже прочно сложились, и повернуть его было трудно или скорее всего невозможно», – вспоминал Медведев[90].

Эти подходы противоречили всей российской и советской