Политика - Владимир Козлов

– Нет, отпускать так просто нельзя, – сказала Оля. – Он на нас тут же кинется. Давай лучше его вырубим сначала, а потом вынесем из квартиры.

– Нет, девчонки, вы что? Не надо. Я сам уйду, обещаю, не трону.

– Не базарь.

Оля взяла бутылку из-под вина. Подошла, примерилась. Я уклонился, вывернув шею. Попало по ключице.

– Ай, блядь, ты мне ключицу сломала! Блядь, сука.

– Дай я.

Верка выхватила у нее бутылку и замахнулась. Мне смертельно хотелось ссать. Ключица горела, болели почки и разбитая голова.

– Отпустите, – сказал я негромко.

Оля села на диван напротив меня.

– Ты понимаешь, что мы могли бы с тобой сделать? Мы могли бы тебя трахнуть бутылкой из-под вина. Или ухо отрезать. А потом убить…

– И расчленить, – вставила Верка.

– … Но мы этого не сделали. Хотя могли. И у нас есть друзья. Много друзей. И я тебе обещаю, что если ты сделаешь глупость, тебе потом будет очень плохо, в сто раз хуже, чем было сейчас… Ты понял?

– Понял.

– И тебе надо забыть номер этого дома и этой квартиры и как мы выглядим. Мы никогда не встречались с того времени, как я ушла из фирмы. Понял?

– Понял.

Они вместе со стулом выволокли меня в прихожую. Оля открыла дверь и выбросила на лестничную площадку мои кроссовки. Я заметил, что обе держат в руках по ножу.

– Короче, мы сейчас разрезаем веревки, ты встаешь и без шуток выходишь и исчезаешь. Понял?

– Понял.

Оля разрезала веревки и сказала:

– Пошел.

Я встал, переступил порог, резко развернулся и сунул ступню в дверь, прежде чем они успели ее закрыть. Ногу прищемило, я взвыл.

– Режь ему палец! – закричала Оля.

Я вырвал ногу, дверь тут же захлопнулась. Я сел на ступеньку, обул кроссовки, зашнуровал и начал спускаться по лестнице.

Оля[15]

Первый день осенних каникул у нас подло украли – заставили «мыть школу»: тереть корявые стены с отслоившейся краской, драить парты, обрисованные фломастером и делать прочую подобную ерунду, которая никому не нужна: через неделю каникулы кончатся, и все опять будет засрано.

Я бы с радостью не пошел на эту уборку, но тогда поставят «неуд» за поведение. Знают, как шантажировать, суки. Знают, что выпускной класс, и мне нужно хорошее поведение.

Несколько человек все равно не пришли: нашли отмазки или просто забили. Раза два в класс заглядывал идиот-директор. Проработав двадцать лет в школе, он совсем одурел и даже не умеет разговаривать по-нормальному, всегда только кричит.

К середине дня уборка закончилась. Классной не понравилось, она забухтела, что плохо – и насрать, пусть сама убирает. Дома я включил телевизор – там была одна лажа. Я валялся на диване, смотрел, как синеет небо в окне, слушал «Группу крови», курил на балконе, потом просто плевал на прохожих, пока не замерз.

Оля училась на класс старше меня, тоже была отличницей. Мы вместе участвовали в придурочных мероприятиях – седьмое ноября, первое мая, первое сентября. Мы не здоровались – это было не принято. Классе в седьмом узнал, что Оля «ебется». Это сказал мне Гудрон из нашего класса. Я не поверил, потому что она была не такая, как другие, про кого говорили такое же. Те были вульгарные двоечницы, в мятых передниках и спортивных штанах под платьями.

Тогда в нашей школе как раз разразился «трипперный скандал»: две девчонки из параллельного класса загуляли и не пришли в школу три дня подряд. Их «классная» решила сходить к той, которая ближе живет – в доме рядом со школой, – и оказалось, что обе все эти три дня трахались с какими-то бывшими зэками, которые только откинулись. Зэков посадили за совращение малолетних, а девчонок отправили в КВД на анализы. У обеих обнаружили триппер.

Я в первый раз увидел Олю с пацаном, когда учился в восьмом. Это было на школьной дискотеке. На дискотеки ходили начиная с восьмого, и это была одна из первых моих дискотек. Я жутко стеснялся, потому что не умел танцевать и стоял всю дискотеку у стенки, наблюдая, как танцуют другие.

На дискотеке было много чужих, хотя говорили, что никого не пускают, только с восьмого по десятый классы. В середине дискотеки Горбатый, «основа» всего района, подскочил к «старому» – лет двадцать пять – мужику, который неизвестно, как здесь оказался, и раза четыре ударил по морде. Мужик упал, и на него накинулись пацаны помладше. Кто-то из учителей включил свет, и тогда я увидел Олю. Она была в длинной узкой юбке, танцевала с пацаном лет восемнадцати – я его знал наглядно, много раз видел у нас на районе.

Музыка остановилась. Оля и пацан, который был с ней, вышли из актового зала. Я тоже вышел и пошел прогуляться по этажам. Света не было. В коридоре на втором этаже, за штабелем старых поломанных парт, целовались Оля и ее пацан, и он лез рукой ей под кофточку.

Пацан заметил меня.

– Что ты, малый, здесь делаешь? Ну-ка вали отсюда. А то счас…

Я повернул обратно.

Говорили, что после десятого, Оля ездила поступать в Москву, но не поступила. Она готовилась поступать еще раз, а пока работала продавцом в книжном магазине. Я случайно увидел ее в троллейбусе и заговорил. Раньше не решился бы никогда, но что-то изменилось после последних каникул в школе – Наташа, наша детская с ней любовь, скамейки, подъезды, звезды на небе, кино, кафе-бар, поздно домой, по ушам от родителей.

Оля сидела на последнем сиденье, лицом к задней площадке. Я сел рядом с ней и сказал:

– Привет. Как дела?

– Привет. Дела не очень. Работаю в книжном. Все надоело: магазин, город, район. Хочу вырваться отсюда, уехать. На будущий год снова буду поступать. А ты куда пойдешь после школы?

– Еще не знаю. В какой-нибудь институт… Не в армию же идти? А можно тебя проводить?

– Да можно, даже очень кстати: фонари все разбили и не заменят никак, темная улица. Я хоть там и давно живу, но все равно.

– А что ты делаешь в субботу вечером?

– Не знаю еще, но если хочешь, можем встретиться. У тебя это первый день каникул?

– Да, точно.

– Заставят прийти мыть школу?

– Как всегда.

Мы сидели в кафе. Я взял по пирожному, по чашке кофе и по пятьдесят грамм коньяку. Оля курила, сбрасывая пепел в железную пепельницу.

– Оля, ты не обижайся… А можно тебе задать один вопрос?

– Можно, конечно.

– Ну, ты пойми, мы, может быть, мало знаем друг друга… Вернее, не мало знаем, но мало что друг про друга. Ну, ты понимаешь… Про тебя в школе ходили всякие слухи – давно, еще класса с восьмого?

– Знаю, конечно, что я шлюха и проститутка и блядь и тэ дэ и тэ пэ. Меня это не волнует. А тебя?

– И меня тоже нет.

– Ну и отлично.

Она улыбнулась.

Потом я взял еще по пятьдесят коньяку, и стало тепло и совсем хорошо. Мы вышли на улицу и болтали о чем-то, неважно о чем. И вдруг кто-то схватил меня за плечо и сказал:

– Э, ты, дай закурить?

Пацану было лет восемнадцать, я никогда его раньше не видел. Рядом стояли еще двое таких же, как он – среднего роста, с короткими волосами. Я не подумал, что он на меня залупается, потому что парня с девушкой обычно не трогали никогда и ни в одном из районов города. Может, он правда хотел сигарету. Но у меня их не было. У Оли были, но попросили не у нее, а у меня. И я сказал:

– У меня нет.

– Значит, надо дать на бутылку, а то все может плохо кончиться.

У меня оставалось три рубля с мелочью, и я бы мог отдать им этот «трюльник», и мы бы пошли с Олей дальше, гуляли бы с ней еще долго, потом бы я проводил ее. Но я не отдал им «трюльник». Я сказал:

– Хуй.

Кулак въехал мне в нос, я упал, успев выставить локти и втянуть голову в плечи. Пацаны подскочили, чтобы отработать меня ногами.

Оля спокойно сказала:

– Подождите ребята.

– А что такое, коза? – спросил тот, который ударил меня. Он улыбнулся, обнажив челюсть. Сверху не было зуба.

– Если сегодня все плохо кончится для нас, то завтра вы сами об этом можете пожалеть.

– Чего это мы пожалеем?

– Мало ли что? Всякое ведь бывает, всякие ситуации.

– Не, слушай, ты вообще с какого района?

– А какая разница? Я людей знаю в разных районах. Я, например, Иванчика знаю.

– Да? А не врешь.

– Нет, не вру.

– Ладно, идите. – Пацан несильно ткнул меня в бок своим грязным ботинком. – А ты скажи спасибо девушке, а то мы бы тебя… Ну, ты понял.

Пацаны зашагали по улице прочь. Я поднялся. Оля дала мне платок. Я вытер кровь и спросил:

– А кто такой этот Иванчик?

– Какой-то центровой кент, типа в законе. А ты подумал – мой бывший любовник?

– Нет, я ничего не подумал.

– И хорошо. Я знаю, что мы будем делать теперь. Мы поедем ко мне и будем пить водку – у меня есть в заначке. После такого надо расслабиться.

Мы пошли к остановке троллейбуса.

Курск[16]

15/08/2000, 17:04

Офис. Я подхожу к окну. С кондиционера на пятом этаже капает вода.

Боб говорит мне, просматривая свои имэйлы: