Потоп - Михаил Алексеевич Ланцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот он и усидел он на своем месте. Но, как оказалось, это мало что изменилось. Ослик остается осликом, а медведь медведем…
— Что он хочет?
— Независимости. Чтобы Гетманщина была сама по себе. И никому не подчинялась.
— Смотрите какой гусь! — с раздражением выкрикнул Петр. — А запорожцы что? Сечь с ним?
— Сечь пока не определилась. А вот ляхи, видимо, с ними. Мне донесли, что к Мазепе из Варшавы последние месяцы гости слишком часто ездили. И не только из нее.
— Это как же так? Неужто Варшаве нужна Гетманщина самостийной?
— Мне шепнули на ушко, что они готовы за нее вступиться, если они вернуться в Речь Посполитую. Пусть даже на равных с Литвой правах. Так что, для начала поддержат даже дело ее независимости. От нас.
— И Литва не возражает? Это же поруха ее чести.
— А кто их спрашивать то будет? В общем сейме доля литовской шляхты символическая. Они ничего не решают. Да и возвращение Гетманщины в Речь Посполитую выгодно для Литвы, из-за улучшения контроля Днепра и торга через него с крымчаками да османами.
— А крымчаки, кстати, что?
— Пока тихо, — произнес вошедший вместе с Ромодановским Василий Голицын. — Но они вряд ли останутся в стороне.
— Там же много людей, что нажились добро на шведской войне. Неужто уже забыли сделанное им добро?
— Там много и других людей. — пожал плечами Голицын. — Крымская аристократия тяготится тем, что он ныне вассал православного государя.
— А простые крымчаки?
— По-разному. Кто-то жаждет пойти с тобой поход, кто-то стремится пойти походом на тебя. Даже среди тех, кто смог добро заработать в Ливонии есть противники, которые считают, что степь размякла и уже не может брать свое у бесхребетных и мягких нас.
— А другие казаки как?
— Слобожанские и донские волнуются. Остальные пока нет. Но тут ничего загодя не сказать.
— Тоже Мазепа воду мутит?
— Сказывают, — начал Голицын, — что там проповедники раскольников ходят и рассказывают о том, что ты, государь, сам Антихрист. Сын твой — был бесенок, а теперь натурально черт. Супружница же — чертовка. И что они, де, хвосты ваши видели. И копыта.
— Так и болтают? — переспросил мрачный Петр.
— И хуже еще болтают. Будто от веры еще отец твой — Алексей Михайлович отступил. Оттого взял в жены деву Нарышкиных, которая была натуральной ведьмой. И вступил через нее в сговор с дьяволом. Отчего впустил в этот мир Антихриста. И теперь вы с сыном — крутите-вертите и верой, и страной, руша старину и заветы стариков. Стремитесь все вокруг обратить в прах, под благими обещаниями. Ну и души русские лишить спасения.
— Бред какой-то…
— Бред.
— И что — казаки как реагируют?
— По-разному, — усмехнулся Голицын. — Им ли робеть перед чертом? Сами же сказывают, что у лихого атамана всегда в кармане припасена пригоршня чертей, которых он выставляет в бой, ежели людей не хватает. Нет. Большинство казаков всей этой белиберды не признают. Но не все. И те уже воду мутят дай боже. Указывая на притеснение тобой, Петр Алексеевич, их свобод казацких.
— Середина лета… — медленно произнес царь. — Это значит по весне начнут?
— Да. Судя по всему, — кивнул Голицын.
— Крым восстанет?
— Без всякого сомнения. Вопрос только как.
— Кто еще может восстать?
— Мои люди, — произнес Ромодановский, — перехватили несколько человек, которые шли от османского султана к нашим башкирам.
— А они чем недовольны?
— Живут скудно.
— Противятся регулярной службе?
— Напротив, приняли тепло. Там ведь доброе жалование, мундир с обувью, кров и кормление. Для многих из них — это недостижимый уровень. Бедняки рвутся на эту службу. Говорят, что по возращению –станут уважаемыми людьми. Просят увеличить им количество полков.
— Только они?
— Калмыки тоже.
— Поговори с их старейшинами. Согласуй — сколько они хотят полков видеть. Все ж таки всех бедняков выбирать не стоит. Скот кто гонять будет? Да и вообще.
— Сделаю. — кивнул Федор Юрьевич.
— А ты… — задумчиво произнес царь, глядя на Голицына, — постарайся разузнай, какими реальными силами обладают турки. Сколько они смогут выставить и в какие сроки.
— А Речь Посполитая?
— По ней тоже жду твоих соображений. А также о местах сосредоточения и планах на предстоящую кампанию. У тебя большие связи в этих странах, а о таких вещах уже наверняка говорят открыто.
— Все сделаю. — кивнул Василий Голицын.
Царь жестом выпроводил их.
И выждав некоторое время послал за сыном с Ариной. Требовалось и их возможности подключить, чтобы понять — чего боятся, а где пустая болтовня и пыль…
Глава 8
1705 год, август, 2. Каширские заводы — Аютия[21]
Предохранительный клапан засвистел, сообщая о достижении рабочего давлении в котле. И работник нажал на рычаг, подавая пар в цилиндр. Там медленно стронулся с места и начал движение поршень. Подпуская пар. Пока еще не удалось добиться хорошей компрессии. Однако и при такой начало бодро набирать обороты колесо маховика через кривошипно-шатунный механизм.
Закрутилась ось отбора мощности, а через нее и заработал молот.
Большой молот.
Заметно крупнее и тяжелее, чем ставили на водяное колесо.
Засуетились рабочие.
Вытащили из горна деталь. И ловко орудуя подсунули ее на наковальню. А потом там стали ворочать, обрабатывая…
— Хорошо пошло, — заметил Алексей, наблюдавший за этим.
— Да, неплохо, — охотно согласился Лев Кириллович и кивнув на паровик спросил: — Долго он так молотить может?
— Несколько часов к ряду. Потом нужно передых делать. Спускать давление и воды подливать. Прогревать. И заново. В сутки часа три-четыре простоя.
— А без простоя никак?
— Пока никак. Но мы работаем над этим. Да и раз в несколько дней его нужно останавливать на обслуживание и осмотр. Чтобы не взорвался.
— Взорвался⁈ Ух… адская машинка!
— Так мне ее забрать?
— НЕТ! — вскинулся двоюродный дед. — Сколько сможешь таких поставить?
— До конца года?
— Да.
— Пока не знаю. Мы же опытный тебе сюда приволокли. Хотим посмотреть, как он под настоящей нагрузкой жить будет. Потому и отгородили от цеха крепкой кирпичной стеной. От греха подальше. А ну как взорвется?
— Второй опытный. А он, судя по тому, как тянет, мне один несколько водяных колес заменит.
— Понимаю.
— Если поставишь десяток — я ускорю выпуск железных пушек. Хотя бы десяток. Но лучше бы штук двадцать. Колеса очень нестабильны. Сам знаешь — больших водных запасов у нас тут нет. Крутятся слабенько. Силы доброй в них нет. Так-то лучше их вообще заменить на вот такие. Благо, что на торфе работают. А его много, и он дешев.
— Сделаю все, что в моих силах. Но они не только тебе нужны.
— На это колесные повозки к чугунной дороге?
— Не только. В Перми нам надо расширять выпуск чугуна. Дутье нужно. С колес тоже много не снимешь. Каму ведь плотиной не перекрыли, а на мелких реках сила не великая.
— Чугун мы ныне стали у шведа покупать за копейки.
— Долго ли сие продлится?
— Несколько лет точно. Им все равно его продавать некому. А пушки нам нужны уже вчера. Сам же говорил.
— Повторяю — сделаю все, что в моих силах. И ты — в приоритете. Тебе в первую очередь буду их поставлять. Сколько тебе их нужно? Всего?
— Всего? Полсотни. Не меньше. Но к ним нужно работников готовить. Я к этому приставлю подмастерьев побольше. И к следующим. Если все добро пойдет — до конца года десятка полтора-два в дело пущу.
— Полтора десятка?
— Два. — не задумывая произнес Лев Кириллович.
— Хорошо. Тогда первые двадцать — твои.
Ударили по рукам.
Вышли на свежий воздух. Подальше от жаркого помещения, которое в эту августовскую пору прогревалось и топкой, и разогретым котлом, и утечками пара. Да и горн свою лепту немалую вносил.
— Тяжко людям приходится.
— Я им добро плачу.
— Ропщут.
— Мало. Денежное дело. Держатся.
— Ты хорошо, что про шведский чугун вспомнил. Как с литьем дела? Я видел твои бумаги. Роста почти нет. А мы и на внутренний рынок все, словно в бездну спускаем. Ибо дешево и нужно. И в Иран продаем. И они еще хотят. Себе. Не на продажу далее в иные страны.
— Рад бы,
