Упадок и разрушение - Ивлин Во

— Да, сэр, — сказал Поль. — Но это исключено. Я не хотел бы вас обидеть, но, к великому сожалению, это невозможно.

— Не нужно извинений, мой милый. Я прекрасно вас понимаю. Увы, я ожидал именно такого ответа. Значит, чему быть, того не миновать, — Граймс. К мистеру Прендергасту, я полагаю, с подобными разговорами обращаться бесполезно.

— Если б вы знали, как я признателен за оказанное доверие…

— Не стоит благодарности. Итак, свадьба состоится ровно через неделю. Увидитесь с Граймсом — так ему и передайте. Мне хотелось бы свести наши отношения с ним до минимума. Но, может быть, надо все же как-то отметить событие? — На мгновение в глазах доктора загорелись искорки и тотчас же погасли. — Впрочем, нет. Хватит и спортивного праздника. Юный лорд Тангенс по-прежнему в постели, бедный мальчик.

Поль отправился в учительскую и доложил Граймсу насчет свадьбы.

— Проклятье! — буркнул Граймс. — Я-то, дурень, надеялся, что все развалится.

Что тебе подарить на свадьбу? — спросил Поль.

Граймс вдруг просиял:

А кто нам с Прейди обещал попойку?

— Я! Пируем завтра! — торжественно возвестил Поль.

«Метрополь» в Кимприддиге — самый большой отель во всем Северном Уэльсе. Он величественно раскинулся на возвышенности, откуда открывается морской пейзаж, который в рекламных проспектах железнодорожных компаний дерзко сравнивается с Неаполитанским заливом. Строился «Метрополь» в сытые довоенные времена, и хозяева-основатели не поскупились на мрамор и зеркала. Однако, вопреки их чаяниям, долгожданная слава так и не пришла к отелю, и теперь повсюду проглядывает запустение. Цементный пол на главной террасе весь потрескался, по зимнему саду гуляют сквозняки, а в «Мавританском дворике» — кладбище кресел-каталок. Но это еще не все: фонтаны не работают, оркестр, в былые времена увеселявший вечерами гостей в бальной зале, теперь заменила радиола (правда, очень дорогая), и один из официантов умеет с ней обращаться, почтовая бумага с вензелем отеля исчезла, а простыни на кроватях сели от стирок. Про все эти недостатки Полю, Граймсу и мистеру Прендергасту доложил Филбрик, когда друзья перед обедом расположились с коктейлями в «Оазисе».

— Но при этом дороговизна несусветная, — жаловался Филбрик, который в последнее время сделался на редкость обходительным. — Правда, мы в Уэльсе, так что и на этом спасибо. Я, например, просто не могу без комфорта. Жаль, уезжать надо, а то бы я с радостью пригласил вас, джентльмены, отобедать.

— Филбрик, дружище, — молвил Граймс, — мы с ребятами давно собираемся тебя спросить, как там поживают твои пароходы, сейфы и романы?

— Если хотите начистоту, — ничуть не смутился Филбрик, — то все это, конечно, неправда. Но когда-нибудь вы узнаете правду. И ахнете. Ну, мне пора в замок. Счастливо оставаться.

— Нет, вы только посмотрите, как его здесь привечают, — подивился Граймс, глядя вслед уходящему в ночь Филбрику — того почтительнейше провожали к выходу управляющий с метрдотелем. — Представляю, что он им о себе наплел.

— Да это же ключи! — воскликнул мистер Прендергаст, до сих пор молчавший. За полчаса, проведенные в «Метрополе», он не шелохнулся на своем позолоченном стуле и, словно зачарованный, водил блестящими от возбуждения глазами по сторонам, стараясь ничего не пропустить из царившего вокруг веселья.

— Какие ключи, Пренди?

— От номеров. Видите, вон там дают. Я-то сначала подумал — деньги.

— Ах вон что тебе не дает покоя. А я-то, грешным делом, подумал, что ты решил приударить за барышней, что у конторки.

— Полно вам, Граймс, — хихикнул мистер Прендергаст и покраснел.

Поль повел спутников в ресторан.

— Как опытный учитель французского, — сказал Граймс, изучив меню, — начну-ка я с добрых старых hu tres[16].

Мистер Прендергаст атаковал грейпфрут.

— Какой большой апельсин, — вздохнул он, одержав нелегкую победу. — Да-а, у них все здесь на широкую ногу. Суп подали в маленьких алюминиевых плошечках.

— Почем старинное серебро? — осведомился Граймс. Коммерсанты из Манчестера, кутившие рядом, стали коситься на друзей.

— Кто это тут шипучкой накачивается? — сказал Граймс, заметив официанта, согнувшегося под тяжестью ведерка со льдом, из которого торчала большая бутылка шампанского. — Батюшки! Да это же нам!

— Сэр Соломон Филбрик просит передать капитану Граймсу свои самые сердечные поздравления по случаю его предстоящей женитьбы, сэр!

Граймс ухватил официанта за рукав:

— Постой-ка, приятель, ты сэра Соломона Филбрика хорошо знаешь?

— Он наш частый гость, сэр.

— Кутит небось напропалую, а?

— Он всегда бывает у нас один, но ни в чем себе не отказывает, сэр.

— Платит-то наличными?

— Не могу сказать ничего определенного, сэр. Чего-нибудь еще принести, сэр?

— Ладно, старина, не нервничай. Мы ведь с ним не разлей вода, учти.

— Послушайте, Граймс, — не выдержал мистер Прендергаст, — ваш допрос вывел его из себя, и теперь вон тот полный человек не спускает с нас глаз.

— Ну и ладно! У меня появился тост. Ты лучше, Пренди, налей себе. За здоровье Трампингтона, кем бы он ни был. На его ведь денежки пируем.

— И за здоровье Филбрика, — подхватил Поль. — Кем бы он ни был.

— И за здоровье мисс Фейган, — добавил мистер Прендергаст, — с нашими самыми искренними пожеланиями будущего счастья.

— Аминь, — заключил Граймс.

За супом последовало сомнительного качества жаркое. Мистер Прендергаст сострил, что это не жаркое, а заливное. Праздник удался на славу.

Может быть, я и не прав, — начал Граймс, — но, на мой взгляд, в браке есть что-то жуткое.

— Три довода в пользу супружества, приводимые в Священном писании, — поддакнул мистер Прендергаст, — никогда не казались мне убедительными. Я не испытывал ни малейшего затруднения в воздержании от прелюбодеяния, а два других преимущества брачной жизни меня не слишком-то вдохновляли.

— Моя первая женитьба была просто курам на смех, — сказал Граймс. — Дело было в Ирландии. Я надрался тогда в стельку, да и все остальные тоже. Одному богу известно, что поделывает теперь миссис Граймс. Зато от Флосси, похоже, легко не отделаться. Эх, была бы моя воля, задал бы я стрекача, только бы меня и видели. И все же женитьба еще не самое худшее из того, что меня ожидало. Ведь моя педагогическая карьера-то уж было совсем погорела. Пришлось бы помучиться, пока не нашел бы я другое занятие. Нет уж, хватит. Теперь я, что ни говори, обеспеченный человек, и никаких больше писем-рекомендаций. А это кое-что да значит. Но только кое-что, увы. Если честно, то за последние сутки при мысли, на что я себя обрекаю, я не раз и не два покрывался холодным потом.

— Мне не хотелось бы омрачать вам настроения, — робко вставил мистер Прендергаст, — но, зная Флосси вот уже десять лет…

— Насчет Флосси меня уже ничем не удивить. Я даже думаю, не лучше ли Динги… Нет, переигрывать поздно. Господи! — в отчаянии воскликнул Граймс, глядя в бокал. — Боже праведный! До какой жизни я докатился!

— Не падай духом, — сказал Поль. — Это на тебя непохоже.

— Мои верные друзья, — начал Граймс, и его голос дрогнул. — Перед вами человек, которому пристало время держать ответ. Не осуждайте беднягу, даже если не можете его понять. Кто в грехе живет, тот в грехе и погибнет. Я много грешил, и мои молодые годы позади. Кто уронит надо мной слезу, когда я рухну в ту бездонную пропасть, куда меня неотвратимо влечет судьба? В молодости я жил как живется и шествовал с гордо поднятой головой, но и тогда неотступно и невидима следовала по моим пятам Справедливость с обоюдоострым мечом.

Официант принес новый поднос. Мистер Прендергаст ел с завидным аппетитом

— Почему меня не предупредили? — надрывался безутешный Граймс. — Почему меня не предостерегли? Не адским огнем нужно было меня стращать, а женитьбой на Флосси. Я прошел огонь и воду и медные трубы и не прочь повторить маршрут, но почему мне не сказали про женитьбу? Почему мне не сказали, что веселая прогулка по усыпанной цветами тропинке заканчивается у гадкого семейного очага, где верещат дети? Почему не сказали, что мне уготовано пахнущее лавандой супружеское ложе, герань на окнах, тайны и откровения супружеской жизни? Впрочем, я тогда и слушать бы не стал. Наша жизнь — два дома, родительский и супружеский. Лишь на мгновение дано нам увидеть свет, а потом бац! — и дверь захлопывается. Ситцевые занавесочки прячут от нас солнце, по-домашнему уютно рдеет камин, а наверху, над самой твоей головой, беснуется подрастающее поколение. Мы все приговорены к дому и к семейной жизни. От них никуда не денешься, как ни старайся. В нас это заложено, мы заражены домостроительством. Нам нет спасения. Как личности мы просто-напросто не существуем. Мы все потенциальные очагосозидатели, мы бобры и муравьи. Как мы появляемся на свет божий? Что значит родиться?