Дополнительный человек - Джонатан Эймс

– Можно поцеловать вашу грудь? – спросил я.

Это не вызвало у мисс Харт припадка счастья. Она нахмурилась, и я подумал, что она хочет побыстрее выставить меня. Может быть, ей нужно было спешить на собрание «Анонимных алкоголиков». Она расстегнула бюстгальтер и вывалила грудь прямо к моему рту, не переставая поглаживать меня с роскошным маслом. Я взял левую грудь, она была словно кожаная труба. Кожа растянулась, выдавая возраст, но также была мягкой, и сосок выдавался вперед и был огненно-розовым. Я жадно потянул его в рот.

– Осторожно, – сказала мисс Харт. – У меня очень чувствительные соски.

Я закрыл глаза в младенческом блаженстве. Я был мужчиной с эрегированным членом, на мне был бюстгальтер, и меня нянчили, словно младенца. Все аспекты моего существования были включены. Я двинул языком вокруг соска и открыл рот, чтобы забрать в него больше плоти. Тут же прозвучало напоминание:

– Осторожно!

Под веками разливался сливочный цвет. Я закончил в две минуты. Немного попал на одну из дальних салфеток. Она правильно подготовилась.

Потом было вытирание. Я пришел в себя. Бюстгальтер показался невероятно глупым, на комбинации остались капли спермы. Мисс Харт убрала салфетки, сложила полотенце, взбила подушки – в общем, занялась ликвидацией свидетельств моего визита. Я оделся у кушетки, и она прошла со мной до двери. Я дал ей тридцать долларов. У двери висел еще один лист бумаги, вроде того, над телефонами. С одним только напоминанием: «Не забудь ключи». Рядом находилась маленькая плетеная корзиночка с ключами.

– Эти записки, должно быть, очень помогают, – сказал я.

– Я витаю в облаках, – ответила мисс Харт. Затем открыла дверь, и я шагнул в коридор. Повернулся, чтобы попрощаться, но она закрыла дверь раньше, чем я успел выдавить хоть слово. Меня задело такое отсутствие дружелюбия. Но я понимал, что она – профессионал. К тому же ей не хотелось, чтобы соседи подглядывали в щелки, когда она прощается со множеством мужчин, которых отшлепала.

Коридор был очень длинный, поэтому я прошел мимо дюжины дверных щелок по дороге к лифту, чувствуя себя, словно меня прогнали сквозь строй стеклянных глазков. Но голова моя была высоко поднята. Так, мне казалось, должен вести себя мужчина, которому нечего стыдиться.

«Горячая – для тараканов, холодная – для свинца»

Я отправился домой приготовить какой-нибудь обед. Генри был там, смотрел телевизор и пил вино. Он лежал на кушетке, бокал на груди, подбородок упирается в край. На этот вечер пятницы у него, как ни странно, не было никаких планов.

Меня трясло после отшлепывания и переодевания, и я гадал, может ли приключение с мисс Харт отразиться у меня на лице, сможет ли Генри заметить во мне перемену.

Я положил спагетти в тарелку, поставил ее на кухонный стол, чтобы остыла, и направился в ванную.

Когда я вернулся на кухню, посредине спагетти сидел таракан. Это было уж слишком. Сначала мисс Харт. Теперь испорченный обед.

– О боже! В тарелке таракан! – взревел я.

– Что?

– Таракан прямо посреди спагетти.

– Ты забыл первое правило выживания в этой квартире, – откликнулся Генри без всякого сочувствия. – Никогда не оставляй еду!

– Вы не учили меня этому правилу, – сказал я.

– Ты должен был выучить его прежде, чем поселился здесь. Не записывайся в армию, если не готов сражаться.

Я выбросил макароны и таракана, поскольку не мог намеренно никого убить, даже тараканов, которыми была заражена квартира, хотя он уже не выглядел таким храбрым, как вначале, когда только забрался в мою тарелку.

Разобравшись с макаронами, я вскипятил воду и начал все сначала. Генри со своей кушетки велел вымыть тарелку, добавив, что всегда следует перед едой мыть тарелки. Он втолковывал мне, объясняя правила выживания в квартире, что тараканы разгуливают по тарелкам, пока мы спим, оставляя после себя невидимый след бактерий. Так что нужно обязательно мыть тарелки не только после, но и до еды. Он вышел на кухню и сполоснул тарелку, чтобы продемонстрировать свой особый двухступенчатый метод.

– Сначала горячая вода, чтобы избавиться от тараканьих бактерий, – сказал он, – затем холодная, чтобы избавиться от свинца в горячей воде. В противном случае ты умрешь. В нью-йоркской горячей воде содержится свинец. Этого ты мог не знать, пока жил в Нью-Джерси. – Генри внимательно посмотрел на меня, чтобы убедиться, что я усвоил урок, и потом сказал: – Горячая – для тараканов, холодная – для свинца.

– Понятно, – сказал я.

– Ну хорошо, только не соображай слишком быстро. В этом проблема с кадрами: когда они понимают, что нужно делать, они уходят.

Это был двусмысленный комплимент, но от него я почувствовал себя лучше. Он не хотел, чтобы я уходил.

В ту ночь я проснулся оттого, что по моей щеке полз таракан. Негодяй осмелился посягнуть на мое лицо. Он полз по скуле, продвигаясь к носу. Я даже его видел. Я закричал и сбил его ударом руки.

Опасность миновала, но шок не прошел. Я перетряхнул одеяла и простыни, словно меня атаковали тараканьи полчища.

Выпутавшись из простыней, я немедленно заметил таракана на полу в луче серебряного света из окна, выходящего на вентиляционную шахту. Он бестревожно прополз по оранжевой дорожке и исчез в ванной. Я был в ужасе. Может, мне, наподобие тренированных кадров, пора оставить Генри с его грязной квартирой? Тараканы в еде и на лице – это уж слишком.

Я выпил воды и успокоился. Мне пришло в голову, что, может, я спас таракану, забравшемуся в мою постель, жизнь. Он вылез из мусорного ведра и посмотрел на меня; может, чтобы поблагодарить, а может – отомстить. Если это месть, гадал я, не послано ли мне наказание в религиозном смысле за то, что я был с мисс Харт. Я вспомнил корзиночку для ключей и записки с напоминаниями и укорил себя за то, что не предложил этого Генри. Но можно сказать ему об этом и утром. Я заснул с приятными мыслями о том, что сумею помочь ему решить проблему с ключами. Он наверняка это оценит.

Я также убедил себя, что шанс заполучить таракана в постель второй раз за ночь очень низок. Вряд ли мои грехи с мисс Харт были такими уж серьезными.

«Ты еврей?»

На следующее утро мы с Генри проснулись около полудня. По выходным я обычно следовал его привычке поспать подольше.

Когда мы оба проснулись и оделись, я спросил его:

– Не слышали вы, как я кричал ночью?

– Нет. Для этого я засовываю на ночь затычки. Что случилось на этот раз?

– Таракан полз по лицу. Нам нужно что-то более эффективное, чем борная кислота. – Перед этим Генри посыпал плиту на кухне борной кислотой с сахаром.

– Заполз в рот?

– Нет.

– Ну, тебе следует быть посмелее, если собираешься жить здесь, в бывшем Советском Союзе. Я, конечно, могу и бомбу заложить, если это сделает тебя счастливей. В настоящее время мы можем только еще подкормить их сахаром.

Генри смешал сахар и борную кислоту и принялся кружить вокруг моей кровати со словами:

– Как жаль, что это не Россия.

Он часто скучал по России, потому что в прошлом июле ездил в несколько восточноевропейских стран с богатой по – дружкой и затем уже один поехал на десять дней в Россию и на Украину. И это была лучшая часть поездки.

– В Риге, – сообщил он мне, заканчивая белую ядовитую дорожку, – ты можешь получить комнату в отеле за два доллара за ночь и бутылку шампанского за три доллара. У мужчин и женщин там самые красивые глаза на свете. Ничто из того, что волнует нас здесь, в Америке, их не беспокоит, потому что у русских все еще есть душа.

И он отправился с борной кислотой и сахаром на кухню. Меня тронуло его желание оградить мою постель, я не хотел выглядеть неблагодарным, но тревожился о том, что наступлю в кислоту и затащу ее в простыни. А потом она попадет мне в глаза и в рот, отчего я ослепну и отравлюсь.

Генри принялся бриться электробритвой над кухонной плитой. Под прикрытием этого звука я быстренько туфлей смел кислоту под кровать и, успокоившись, отправился в ванную комнату, чтобы побриться безопасной бритвой над ванной, ополаскивая лезвие под краном и предварительно обернув шею полотенцем, чтобы защитить рубашку.

Во время бритья Генри крикнул мне:

– Мы с тобой можем удрать в Россию, если этот Клинтон выиграет выборы. Он выглядит как У.К. Филдс,[5] но не обладает ни каплей честности Филдса.

Была середина октября, и до выборов оставалось несколько недель. Я был за Клинтона, но ничего не сказал Генри. И все равно мне польстило, что он, несмотря на его антиклинтоновские чувства, предлагает нам куда-то поехать вместе. Вчера вечером я был кадром, с которым не хочет расставаться начальство, сегодня утром он сделал жест, хотя и смертельно опасный, попытавшись защитить мою кровать, и вот пожалуйста – предложение вместе бежать в Россию. Я чувствовал себя просто-таки любимым сыном.

Генри продолжил свои разглагольствования о Клинтоне и сказал неудачную вещь: