Вишенки - Виктор Бычков

– Перебрал в уме всю округу и остановился на вас, парни, – продолжил Макар Егорович. – Был на прошлом сходе сельском, где выбирались новые власти. Наблюдал за вами, слухал, что говорили. Понравилась ваша позиция, не скрою, понравилась. Вы ни на кого не надеетесь, а только на себя, родимых. И я, Щербич, тоже такой думки: сам, только сам!

– Сватаю я тебя, Ефим Егорович, на должность главного на винокурне. Ты процессы знаешь, технологии тебе ведомы, так что и карты тебе в руки. Но! – Макар Егорович поднял вверх палец, внимательно посмотрел Гриню в глаза. – Не обижайся, то, что ты знаешь, для большого дела мало. Да, мало! Может быть, пану Буглаку и хватало, а мне, Щербичу Макару Егоровичу, мало. Поэтому я уже договорился в губернии, а там винно-водочный заводик не нам чета! С заграничным оборудованием, всё сверкает и блещет. И на выходе ого-го! Поедешь, Ефим Егорович на учёбу в губернию, пару месяцев на этом заводе с грамотными и умными людьми пообщаешься, вникнешь в суть производства, поучишься, опыта наберёшься, и с Богом! Я уже и денежку неплохую заплатил за твою учёбу.

– Макар Егорыч, а как же земля? Посевная? Семья? Не могу я, не обессудь, – Ефим подскочил, забегал, замахал руками. – Я уж на земле останусь, Макар Егорович, извиняй. Получается, без меня меня женили, меня дома не было.

Но такой отказ как будто и не смутил Щербича, а напротив, он ещё больше уверовал в свою правоту, в свой выбор.

– Вот этого я и ожидал, Ефимушка! – довольная улыбка застыла на лице гостя. – Скажи ты по-другому, согласись сразу – не поверил бы тебе. А сейчас верю, что всё у нас выгорит, вот тебе крест, выгорит!

– Как оно выгореть может, Макар Егорыч? Не согласный я!

– А сейчас послухай меня, старого дурака, и согласишься. Никогда не спеши говорить «нет!».

Гость пододвинул себе чурбачок, что валялся у входа, уселся, снова внимательно посмотрел на своих собеседников и продолжил.

– Я это продумал, так что… – загадочно замолчал, опустив голову, собирался с мыслями. – Посевную отведёте, грядки уже жёнки обустроят, они у вас молодцы. И без мужской руки управятся.

– Не понял? – Данила привстал, наклонился к гостю. – Что это значит – посевную отведёте? Это и я тоже?

– И ты, и ты, Данила Никитич, ты правильно понял, – снова довольная улыбка коснулась лица Макара Егоровича.

– Поясни, а то играешь в кошки-мышки.

Друзья переглянулись, с интересом уставились на гостя. Это им уже начинало нравиться. Вот так приехал неожиданно и готов перевернуть всю их жизнь, поставить её с ног на голову. Вот так дела!

– Так для меня ты что приготовил, Макар Егорыч? – с нетерпением воскликнул Данила.

– Сватаю тебя, Данила Никитич, на главного садовода. Вот! – произнёс Щербич и победно взглянул на Кольцова, ожидая его реакции.

– К-к-кого? – опешил Данила.

– Главным садоводом, – и даже повторил для убедительности: – Главным садоводом!

Данила сел на доски и ещё долго хватал ртом воздух, не в силах произнести и слово.

– Там же, в городе, ты поучишься на курсах садоводов, что при губернском присутствии по крестьянским делам, вот так-то. Я там тоже оплатил и твою учёбу, Данила Никитич. Сейчас настало время грамотных людей, попомните мои слова. Неучи сейчас не в цене.

– У меня жёнка вот-вот родить должна, а я в город?

– Сам же говоришь, что жёнка рожать будет, а не ты, – пошутил Макар Егорович. – И сестра младшая при ней. Не одна Марфа остаётся, чего ж ты? Я же говорю, что после посевной. К тому времени родит, нет?

Дальше уже говорили неспешно, обстоятельно порешали все вопросы, все неясности, ударили по рукам.

– Отучишься, а с осени начнём закладывать сад. Обозом из губернии вывезем саженцы. А сначала землицу подготовим, и тебе, Данила Никитич, тут слово, как специалисту. Воткнуть деревце в землю – казалось бы, большого ума не надо. Но будет ли оно расти на этой земле? Правильно ли ты его посадил? Какой уход требует молодое деревце? Как в зиму его отправить, подготовить, а по весне встретить? А это уже наука, Данила Никитич, на-у-ка! Извечно наше русское «авось вырастет» тут не проходит, тут головой, мозгами шевелить надо. Тем более, я на сады возлагаю огромные надежды, понимать должен. Не шутки ради затеваю это дело, такие средства закладываю. Это только пан Буглак, чтобы потешить своё самолюбие, заложил липовые аллеи в виде букв собственной фамилии. Но это его дело. Мы эти аллеи трогать не будем. Это к тому, что и липы мне к душе, я их тоже люблю, особенно, когда цветут да пчёлки над ними вьются, трудятся, стараются. Не одним хлебом да вином жив человек. Ему ещё и красота требуется, гармония в природе, в жизни.

Дни бежали с сумасшедшей скоростью, некогда было перекреститься.

Не заметили, как пролетела весна, отсеялись. Перед Троицей и Марфа родила первенца. Обошлось хорошо, слава Богу, бабка Лукерья, повитуха, говорит, что у неё и работы-то как таковой не было. Пуповину перерезала и всё. Молодец молодица, играючи родила!

Не забыли и соседа деда Прокопа Волчкова. Помогли, вспахали, засеяли, всё чин чином. Прокоп Силантьич в конце даже прослезился от благодарности. Правда, когда сели отметить окончание посевной под вековой липой на краю поля, после третьего стакана наливки готов был Данилу и поколотить за то, что тот, по мнению деда, слишком мелкую борозду вёл.

– Волов жалел, негодник! – петушился старик и всё норовил дотянуться до Даниловых волос. – Я ходил, палочкой мерил, в конце перед разворотом ты рано плуг вынал, паря! Надо было ещё с сажень сунуть на прежней глубине, а ты положил набок плужок, слабину волам давал.

– Под озимую рожь, Прокоп Силантьич, сам за плуг встанешь, – отмахивался от него Данила. – А я буду ходить с палочкой, проверять и указывать. Не то лягу на меже, в носу ковырять буду да поплёвывать в потолок. И никому замечаний не буду делать.

– Я, может, и не доживу, а ты меня за плужок. Отходил я, паря, своё. Теперь твой черёд. И не указ ты мне, молокосос! Учить ещё будет! Вот, возьму батожок, да отхожу тебя по-отцовски, сукин сын! На меже он валяться будет, а я, самый уважаемый после отца Василия человек в округе, буду пахать? Да? А вот это не видал? – и сунул к носу Данилы огромный кукиш. – Утрись, а не меня учи, малявка.

– Плужок, он ведь не соха, за ним особо упираться и не надо, – Данила не обижался на старика, делал вид, что не замечает его страшилок, поэтому и защищался слабо, нехотя.

– Нет уж, паря. Раз так легко, вот и ходи, паря, а меня не замай, прошу по-хорошему. Я – буйный, ты же знаешь. Враз об колено сломаю любого, не гляди, что кашляю, – и делал попытку подняться, но делал это с видимой неохотой.

А в деревне, по слухам, образовывался какой-то комитет из бедноты. Руководил им Кондрат-примак. Всё ж таки добился своего, пройдоха! Стал-таки, начальником! А помощником, правой рукой у него был Никита Семенихин. Ну и вокруг них ошивались им подобные лодыри, у которых-то и лебеда не родила в самый что ни на есть урожайный год, не говоря уж о пшеничке или ржи.

Однако поговаривали, что собираются они объединить свои наделы в общий большой клин и уже сообща пахать да сеять. Об этом долго на прошлом сходе говорил какой-то невзрачный человечишка, якобы представитель новых властей, что приезжал в тот раз из уезда. Пока особо не торопил, но планы поведал.

Мол, если действовать сообща, только тогда новая власть сможет крепко встать на ноги. И она должна объединить всех работных людей. Как будто до них никто в Вишенках и не работал, а праздновали лодыря. И, по большому счёту, Ефим, Данила да дед Прокоп уже давно сообща пашут да сеют. Так что кто только собирается, а кто уже сбился в кучу и без подсказок.

Мужики и бабы шумели, но так и не пришли к единому мнению, отложили на потом.

И Гринь, и Кольцов в споры не ввязывались, молча сидели, слушали, мотали на ус. Не с руки было вместе с лодырями бучу поднимать, спорить. Все, кто мало-мальски мог работать на земле, кто считал себя справным хозяином, сидели в сторонке, курили да хмыкали многозначительно. И только! Кто-кто, а они уж знали, что разговорами сыт не будешь. И если мозгов к крестьянскому труду, старания да умения Бог не дал, обделил при рождении, то можно объединяться во что угодно, а всё равно выйдет пшик.

Где ж ты раньше был, почему не вёл своё хозяйство при старом режиме? Что, тогда не мог, а вот сейчас при новой власти вдруг станешь хозяином всем на зависть? И на твоём огороде всё вдруг зацветёт и заколосится? До этого не было, один чертополох бурно тянулся кверху, открывая твоё отношение к труду, а тут… Не обманывай ни себя, ни других. В деревне все на виду, от рождения видно, кто чем дышит. Ты ещё только родился, а какой-нибудь дед Прокоп или бабка Параска впервые глянет на тебя и скажет: «Ворону видно по полёту, а добра молодца по соплям», и всё, как в воду глядел! И, что характерно, ни разу не ошибались. Скажут, как пригвоздят к стенке.

Так и с этим комитетом, который потом стал называться крестьянским советом: перекреститься на земле не могут, а туда же! Сейчас объединятся, и можно не пахать и не сеять, всё само будет расти? Советчики, мать вашу, тьфу!