Происшествие в Утиноозерске - Леонид Треер

Другое дело, если выступает безвестный сотрудник, за которым не маячит мощное прикрытие. С таким можно не церемониться. Пусть он стоит у доски, слегка гордясь полученными результатами, играючи отбивается от вопросов. Есть множество способов посадить его в лужу. Поднявшись со своего места, вы с недоумением восклицаете: «Но позвольте! Если память мне не изменяет, лет семь назад все это уже было сделано шведом Лундквистом и опубликовано в трудах Стокгольмского университета…»

Ваше сообщение грянет как гром среди ясного неба, и бедный докладчик будет повержен. Он начнет оправдываться, что ничего не слышал о работах шведа — тем хуже для него! В крайнем случае, ему просто посочувствуют. Потом, разумеется, он потратит полгода на поиски статьи Лундквиста, попутно изучая шведский язык. В конце концов, не обнаружив даже такой фамилии, он пришлет вам гневное письмо. Ну что ему ответить? Можно сослаться на важную оговорку «Если память мне не изменяет». Да, память, к сожалению, подвела…

Впрочем, мы увлеклись. Пора вернуться на «Интеграл». Обсуждение проходило весьма живо. Выступавшие один за другим поднимались на трибуну, чтобы изложить свое мнение. За спиной у них висела огромная, чуть ли не в два метра высотой, фотография ящера, полученная благодаря мастеру Жгульеву. Красавица Альбина была заклеена широкой темной лентой, но правая нога ее все же была видна, вызывая у собравшихся шаловливые мысли.

Бандуилову пришлось нелегко: суть некоторых докладов он просто не понял. Во-первых, ему не хватало специальных знаний. А во-вторых, и это главное, — каждая серьезная наука стремится отгородиться от непосвященных мощной стеной терминов. Чужак, пытающийся проникнуть в нее без должной подготовки, быстро почувствует себя ребенком в дремучем лесу. То захохочет на ветке нечто «прекогнитивное», то зашипит под ногой холодное и скользкое «дезоксирибонуклеиновое», а то вдруг свалится на голову мохнатое и шевелящееся «бихевиористическое». И помчится прочь жалкий дилетант, сохранив на всю жизнь трепетное почтение к Науке.

Да и как иначе! Смешно даже представить, что каждый любопытствующий смог бы взять в руки современную научную статью и понять, что в ней доказывается. И как ни хотелось бы нам, чтобы ученые излагали свои мысли простыми словами, ждать этого бесполезно. Собственно говоря, трудность работы Алексея заключалась именно в том, чтобы перевести речи ученых на всем доступный язык. Насколько удалось ему понять, доклады делились на три группы.

Часть выступавших утверждала, что никаких ящеров в озере быть не может, поскольку все эти гиганты вымерли примерно восемьдесят миллионов лет назад. Причины их исчезновения могли быть различными, но сами причины носили глобальный характер и охватывали всю Землю без исключений. Что же касается свидетельств очевидцев и фотографии, заявляли скептики, то наблюдаемый предмет вполне мог быть бревном или водорослями.

«Позвольте, — возражали сторонники другой точки зрения, — если это бревно, то почему же оно то всплывает, то погружается?» Но главный их аргумент сводился к особенностям Утиного озера. Во-первых, это озеро никогда не замерзало, что выглядело довольно странным для холодных и суровых зим. Во-вторых, запасы биомассы в этом водоеме были настолько велики, что их хватило бы для прокорма большого количества древних плезиозавров. Таким образом, благодаря специфике Утиного озера, говорили защитники ящера, именно здесь могли уцелеть исчезнувшие животные. Один из докладчиков привел сравнительный анализ Утиного озера и шотландского Лох-Несс. Оказалось, что по форме, размерам и многим другим параметрам они очень схожи между собой.

Наконец, третья точка зрения сводилась к тому, что в Утином озере имеется неопознанный живой объект, не относящийся ни к плезиозаврам, ни к каким-либо известным видам животных. Сторонники этой точки зрения считали, что под влиянием сильного воздействия человека на окружающую среду в природе вполне могут зародиться новые виды живых организмов… На этой точке зрения настаивал представитель химкомбината.

Как бы там ни было, но все участники сходились на том, что желательно как можно быстрей начать поисковые работы в Утином озере, ибо любой результат будет полезен науке. Особенно горячие споры закипели после перерыва, когда обсуждался вопрос «Как искать?» Основная трудность заключалась в том, что, с одной стороны, хотелось найти ящера быстро, а с другой стороны, нужно было искать его так, чтобы не причинить ему вреда. Идей было много, но большинство из них тут же отвергалось как нереальные или дорогостоящие. Так, например, кто-то предложил прорыть канал и по нему отвести воду из озера в ближайшие котловины. Эту мысль дружно осудили. Гораздо предпочтительней выглядел вариант с батискафом, который мог бы самостоятельно передвигаться на больших глубинах. Но подобным аппаратом Институт Прикладных Проблем не располагал, а договариваться насчет содружества с каким-нибудь другим институтом было поздно: лето было в разгаре, и батискафы находились в работе. С интересом был выслушан доклад Притальева о возможностях использования установки «Посейдон» для обнаружения ящера. Помня печальный опыт с камчатским экспериментом, Юрий Валентинович предложил начать с очень слабых сигналов и усиливать их крайне осторожно, чтобы не нанести ущерб фауне Утиного озера. Вся сложность, как он выразился, состоит в том, чтобы аккуратно подвести животное к берегу… Разумеется, тут же нашлись противники применения «Посейдона». «Где гарантия, — резонно спрашивали они, — что первый же сигнал не причинит вреда неизвестному животному?»

Особенно резко высказывался Василий Степанович Гужевой.

— Я присоединяюсь ко всем, кто сегодня выступал, — заявил он, — и к тем, кто говорил «за», и кто возражал! Но меня морозит от антигуманных штук товарища Притальева. Своими чудовищными сигналами он готов довести бедную тварь до психического состояния или бесплодия!

— Позвольте! — выкрикнул с места Притальев. — На каком основании вы приписываете мне подобные эффекты?

— На основании чутья, которое меня еще не подводило! — не растерялся Гужевой.

— Тогда другое дело, — язвительно отозвался Притальев.

В зале раздался смех.

— Не шейте мне пятую ногу! — рявкнул Василий Степанович, наливаясь кровью. — Вас надо…

Договорить он не успел. Корпус корабля содрогнулся от тяжелого удара, словно кто-то таранил его. Судно резко потеряло скорость. Несколько секунд стояла тишина. Вероятно, одинаковая мысль поразила в эти мгновения всех участников семинара. Когда оцепенение прошло, они вскочили со своих мест и, толкая друг друга, молча ринулись на палубу.

Один из ведущих ученых…

Паника, охватившая ученых мужей, улеглась быстро. Выяснилось, что «Интеграл» налетел на полузатопленное бревно. К счастью, обошлось без пробоин, хотя небольшую вмятину корабль все-таки получил. Горячин прокричал капитану традиционное «Уволю!» и успокоился. Продолжать научную дискуссию не стали, поскольку пришло время ужинать. Перебрасываясь шутками по поводу столкновения с бревном, участники семинара отправились в столовую…

Мы же тем временем попытаемся рассказать о втором соседе Алексея.

Валерий Анатольевич Вулитин был ярким представителем небольшого, но процветающего отряда псевдоученых, чей вклад в отечественную науку был равен, мягко говоря, нулю. В сорок пять лет, не выполнив ни одной работы, не выдвинув ни одной научной идеи, не предложив ни один метод, он был доктором наук и заведующим лабораторией. «Полноте! — воскликнет читатель. — Разве такое возможно?» Увы, дорогой читатель, — возможно! Путь, пройденный Вулитиным от выпускника школы до кресла завлаба, достоин внимания.

Самым трудным в восхождении Валерия Анатольевича был старт. Две его попытки поступить на физический факультет закончились неудачей. Он заваливал экзамен по физике убедительно и безнадежно. «Молодой человек, — сказал ему сконфуженный экзаменатор, — попробуйте себя на другом поприще…» Но Вулитин не желал отступать. В то время физики были в почете. Он пошел на штурм престижного вуза в третий раз. Отсутствие способностей компенсировалось упорством. Экзаменатор уже собрался поставить неуд, но в последнюю секунду заколебался, дрогнул и, пожалев настырного абитуриента, вывел троечку. Этого было достаточно, чтобы Вулитин проскочил конкурсный барьер. С тех пор мягкотелость и нерешительность окружающих еще не раз выручали Валерия Анатольевича.

В студенческие годы он необычайно развил в себе способность приспосабливаться к среде обитания. Он прекрасно ладил с однокурсниками и с преподавателями. Понимая, что рассчитывать на природную сообразительность ему не дано, он уповал на маленькие хитрости. На лекциях Вулитин садился в первом ряду, добросовестно записывал услышанное и смотрел на лектора так преданно и внимательно, что тот невольно запоминал «юношу с пытливым взглядом». Когда наступала сессия, экзаменаторы не в силах были забыть заслуги добросовестного студента и, кряхтя от разочарования, шли на сделку с совестью.