Особый отряд 731 - Акияма Хироси

Страшная прогулка

Наступило 1 июля 1945 года. Утро в этот день было свежее и ясное. Когда мы с Саса и Хосака собрались в прихожей помещения, где располагалась секция Такаги, чтобы переодеться в рабочее платье, вошел техник-лаборант Сагава.

— Сегодня можно не переодеваться. Будем развлекаться, пойдем на пикник.

Мы радостно, но изумленно переглянулись. Никому из нас еще не приходилось с такой целью покидать пределы городка. Правда, один раз мы выходили в поле, но на практические занятия. Заключенные в каменных стенах, отгороженных от всего мира колючей проволокой, мы вели смертельно опасную игру только с бактериями. Поэтому мы безумно обрадовались прогулке в поле, где гуляет свежий ветерок.

Мы вышли за ворота лаборатории, а немного погодя к нам с радостными возгласами подбежало со стороны казарм более десятка сослуживцев, работавших на огородах.

— На прогулку, на прогулку!..

— Куда пойдем? — слышались со всех сторон взволнованные голоса.

— Итак, я их у вас забираю, — обратился Сагава к вольнонаемному Осуми из учебного отдела.

— Пожалуйста, прошу, — ответил тот.

Пока варили рис, приготовляли походные завтраки и наполняли фляги водой, пробило девять часов. Наконец мы вышли из городка. За оградой, куда ни взглянешь, простиралась необъятная ровная степь, покрытая травой. Над землей поднимались потоки нагретого солнцем воздуха, и поэтому далекая линия горизонта непрерывно колебалась. Показывая на северо-запад, Сагава сказал:

— Цель нашего похода — маньчжурская деревня примерно в восьми километрах от нас. Еще немного пройдем и увидим ее.

Кругом зеленела трава, и только там, где со стороны железнодорожной станции Пинфань тянулась проселочная дорога, на зеленом ковре местами виднелись желтые плешины. Мы разбились на небольшие группы и, не торопясь, продвигались вперед. Захваченные массой новых впечатлений, мы даже не замечали, что там, где проходил наш путь, не было никакой дороги. Среди низких, но разнообразных полевых трав цвели фиолетовые, высотой до пятнадцати сантиметров ирисы, какие-то незнакомые мне цветы оранжевого цвета, а иногда попадались даже красные лилии.

— Кажется, у нее съедобные корни? — сказал как-то Хосака и дважды попытался вырвать с корнем лилию, но оба раза неудачно. Земля затвердела, и откопать корни растения руками было невозможно.

Вскоре показалась деревня. Я сказал, что кругом простиралась ровная степь. Но потом, внимательно присмотревшись, и заметил кое-где отлогие холмы и небольшие ложбины; казавшиеся игрушечными, домики крестьян то показывались, то скрывались из виду в складках местности. Нещадно палило солнце, и я чувствовал, как по телу ручейками струился пот. Только лишь слабый, порывистый сухой ветерок время от времени обдувал лицо и освежал разгоряченное тело. Самые нетерпеливые стали все чаще прикладываться к фляге с водой.

— Эй вы! Воду беречь. Дальше еще труднее придется. В деревне из колодцев пить нельзя, — предупредил Сагава.

Пришли в деревню около полудня. В ней насчитывалось не больше двадцати дворов. Низкие, с плоскими крышами домики, обмазанные глиной, стояли в один ряд. У дороги росли две-три небольшие, скрюченные, словно забывшие выпрямиться, ивы. С тех пор как я приехал в Маньчжурию, я почти не видел деревьев.

— Все жители этой деревни имеют специальное разрешение штаба армии на право проживания здесь. Ведь эта деревня находится в каких-то восьми-десяти километрах от нашего отряда, — объяснил Сагава тем, кто стоял неподалеку от него.

Старики, месившие под навесом глину, босоногие ребятишки, выглядывавшие из домов женщины — все с любопытством рассматривали нас. Когда мы расположились в тени и развернули свои завтраки, ребятишки, до сих пор застенчиво державшиеся поодаль, подошли ближе. Некоторые из нас пытались завязать беседу на их родном языке и писали китайские слова катаканой[13]. Сагава, как и следовало ожидать, покорил всех ребят знанием их родного языка. Достав из вещевого мешка сладкие пирожки с бобовой начинкой, он оделил ими каждого. Со стороны это выглядело бы довольно трогательно, если бы не странное выражение лица Сагава: оно выражало жестокость и какую-то напряженность. Но тогда я не придал этому почти никакого значения, хотя и должен был знать, что угощение ребят — один из приемов работы диверсионных групп, как это показывали нам в одном учебном кинофильме.

Зачерпнув из колодца прохладной воды, мы ополоснули разгоряченные лица, намочили полотенца, положили их под головные уборы и вскоре тронулись в обратный путь. Если в деревню мы шли не спеша, то возвращались куда быстрее. Солнце стояло еще высоко, и было очень жарко. Когда мы подходили к городку, Сагава затянул марш Квантунской армии, и мы с песней вошли в ворота на территории городка, откуда, быть может, опять долго не удастся выйти.

Прошло несколько дней. Однажды утром мы, придя на службу, заметили необычное оживление в секции. По коридору взад и вперед сновали озабоченные вольнонаемные. По отрывочным словам, доносившимся из лаборатории, я понял, что в деревне, где мы были, вспыхнула чума. С ужасом я вспомнил зловещую улыбку на лице Сагава в тот момент, когда он раздавал детям сладкие пирожки. Оказывается, наша прогулка также преследовала цель проверить эффективность одного из методов распространения инфекционных болезней. Работники лаборатории потом по очереди должны были ездить в эту деревню, чтобы наблюдать за тем, как протекает эпидемия, и на месте испытывать эффективность лечебных препаратов. На этот раз в качестве ассистента послали и меня. Одетые с целью самозащиты в специальные резиновые костюмы, мы под палящими лучами яркого солнца чувствовали себя словно в бане. На улице не было ни одного жителя. Деревня строго охранялась солдатами нашего отряда. Дома, где были больные чумой, с целью предупреждения распространения инфекции мухами были обнесены мелкой белой металлической сеткой, похожей на сетку от москитов.

Все дети, которых Сагава оделил сладкими пирожками, заболели легочной формой чумы, и некоторые уже умерли. Один за другим в деревне появлялись новые больные. Значит, тучи мух и полчища блох уже разнесли чумные бациллы по всей деревне. Когда я вместе с военным врачом Цудзицука вошел в один из домов, обнесенный металлической сеткой, перед нами открылась такая страшная картина, что даже я, видавший уже немало на многочисленных опытах и фотоснимках, от ужаса то и дело закрывал глаза. Когда мне казалось, что среди трупов я узнаю какого-нибудь мальчугана из тех, которые в тот день так беззаботно играли среди нас, я готов был громко разрыдаться.

Наш отряд готовил новое действенное оружие, чтобы применить его в целях завоевания окончательной победы, поэтому такие опыты были необходимы. Испытывая сострадание к жертвам этих опытов, я тем самым нарушал свой служебный долг. Я прекрасно понимал это и все же не мог спокойно смотреть на несчастных.

Моя обязанность заключалась в том, чтобы помогать при вскрытии трупов с целью извлечения легких, селезенки и других органов для изготовления препаратов, необходимых при проведении исследований. У меня не было никакого желания вникать в порученную мне работу, и я выполнял ее механически, по привычке. Сквозь стены до нас доносились жалобные стоны умирающих, а за проволочной сеткой слышалось громкое жужжание мух, привлеченных сюда запахом человеческих внутренностей.

В зачумленной деревне мы провели не более часа, но у меня от нервного напряжения кружилась голова и подкашивались ноги. Нервы мои были напряжены до предела, я чувствовал себя совершенно разбитым, когда вернулся в расположение отряда. Примерно через неделю деревня была сожжена. Возможно, не все жители умерли от чумы, но так как опыт следовало держать в строгой тайне, то говорили, что все оставшиеся в живых были расстреляны. Судя по кинофильму, о котором я уже упоминал, подобные жуткие опыты на людях в широких масштабах проводились несколько раз до и после этого случая.

С зимы 1942 года до весны 1943 года в Нунане свирепствовала эпидемия чумы, и из четырех-пяти тысяч крестьянских дворов больше половины было сожжено дотла. Видимо, и там дело не обошлось без диверсионных групп Отряда 731.

В Маньчжурии, как и в центральной Аравии, центральной Африке и других районах земного шара, есть места, где бывают вспышки чумы. Нунань является одним из таких районов, и нет ничего удивительного, что эпидемия чумы приняла здесь широкий размах. Но все диверсии планировались с таким расчетом, чтобы вспышки чумы выглядели естественно и чтобы ни у кого не возникло и мысли о возможности диверсии. Этим же, вероятно, можно объяснить и то, что операция в Нунане у жителей не вызвала подозрений. Более того, было распространено мнение, что только благодаря усилиям Отряда 731 число жертв удалось свести до минимума. Но вирулентность чумных бацилл в естественных условиях и в культуре различна, не одинакова и скорость их размножения. Между прочим, в отдельных случаях эти микробы могут отличаться и по своей форме. Что касается вспышки чумы в Нунане, то большинство специалистов пришло к выводу, что в данном случае возбудителем были искусственно выращенные чумные бациллы.