Прорыв выживших. Враждебные земли - Михаил Гвор

– Значит так, – начал Виктор, – пока мирные люди заняты полезным делом, нам надо решить маленькую проблему: у нас заканчиваются запасы…

– Минуточку! – прервал Огневолк. – Это кто мирные люди? Браты, Доничев и компания? Во главе с Генкой?

– Ну, например, дети, – отрезал Олег.

– Ага, – глубокомысленно произнес Егор, – маленькая Санечка. По кличке Санька Бешеная. Которую даже на руднике каждая собака знает и уважает…

– Ну, положим, собаки больше уважают ее пса, – уточнил Потап.

Народ дружно прыснул.

– Между прочим, – обиженно произнес Олег, – девочка сейчас занята крайне мирным делом. На восхождение пошла.

– А Коно – полезным, – добавил Огневолк, – улучшает породу. Очень эффективный производитель. Наш человек во всех смыслах.

– Мы о чем-нибудь можем говорить серьезно? – поинтересовался Виктор.

– Можем, – взял слово Стас, – о каких запасах речь? О привезенных из Сарвады в двенадцатом году?

– О них, родимых!

– Ага! И, судя по составу высокого собрания, нам предстоит еще один рейс за прокладками?

– Почему нет? – многообещающе прищурилась Лайма.

– Лаймочка, девочка, перестаньте отвечать вопросом на вопрос, – примирительно сказал Давид, – вы же таки не еврейка, вы же таки не то еще литовка, не то уже русская…

– Насколько я помню, евреи приехали в Палестину и совсем немножко оккупировали какие-то земли? – невинно спросила Лайма.

Давид слегка поперхнулся, но ответил:

– Ну, можно и так интерпретировать…

– Эта национальность мне тоже подойдет. Так что вы имеете против прокладок, товарищи?

– Успокойтесь, Лаймочка, ничего я против предметов личной гигиены не имею! Можете уточнить у моей зубной щетки! И вообще, может, дадут продолжить?

– Давай, Вениаминыч.

– Так вот, главное не прокладки. Назревают проблемы с едой. Как мы ни экономим запасы, они тают. На ближайшую зиму еще хватит. На следующую – нет.

– А если сократить пайки?

– Пайки урезаны до минимума. Выращиваем все, что растет. Стада на пределе возможностей района. Поголовье, конечно, можно увеличить, но надо расширять пастбища, совершенно непонятно, как избегать контакта с местными. Режим секретности и так на грани рассыпания. Из дикого жрем все, что жрется. Или кто-нибудь откажется от шурпы по-фански?

– Это которая из двухвосток?

– Она самая.

– Да нет, нормальная жрачка….

– Женя, что бы ты сказал о ней двенадцать лет назад?

– Э-э-э…

– Ругань отставить! – жестко скомандовала Лайма и кокетливо улыбнулась: – Тут дама.

– Тогда ничего.

– То-то и оно. А это говорит специалист по обработке шачьего мяса… – Виктор сделал паузу.

– Простите, – поинтересовался Давид, – мы разве едим ишаков?

– Не «ишачьего», а «шачьего», образовано от «шак», так дети называют одичавших собак.

– А наши орлы этим словом именуют джигитов Ахмадова, – вставил Олег. – Потому Давид Аронович и удивился.

– Митя сейчас, – усмехнулся Виктор, – объяснил бы, что оба слова образованы от слова «шакал» в его разных значениях, и семантическое поле…

– Витя, не надо, – взмолился Давид, – я немного отстаю от лингвистических изысканий Дмитрия Геннадьевича, так что все равно не пойму. Мне достаточно знать, что мы едим собачье мясо, а не человеческое. Но при чем здесь это?

– Да ни при чем. С ним чисто медицинская сложность: у шаков полно паразитов и его обеззараживание – непростой процесс. Аверин – один из главных спецов. И по небрезгливости он у нас лидер.

– А у нас еще остались брезгливые?

– Не замечал… Кстати, о человечине и совпадении названий. Может появиться еще и психологическая проблема. Мы как аборигены Новой Гвинеи – своих собак не едим, они члены племени. А чужих – запросто, как обычное мясо.

– Надо понимать, при появлении чужих людей может стать вопрос…

– Может. Еще как может. Но, слава богу, не сейчас. Поколения через два. – Виктор откашлялся. – Но мы отвлеклись. Два поколения нам здесь не прожить. Пришла пора спускаться вниз. В Большой Мир. Только готов ли этот мир принять нас?..

Дикие Земли. Где-то между Ишимом, Тюменью и Курганом

Развилка попалась через два дня. Если учесть, что больше десяти километров в час машины по этому недоразумению не давали, то не так уж и далеко. Колея уперлась в воронку и раздвоилась, обходя препятствие с двух сторон.

Капитан посмотрел на дозиметр.

– Чисто. Борька! Куда ехать?

– Налево!

– Почему налево?

– А хрен его знает! Почему нет?

– Действительно, – произнес Урусов, – почему бы и нет. Ванька, давай налево.

Герман послушно крутнул баранку. Остальная колонна двинулась следом. Через двести метров дорога опять раздвоилась.

– Направо, – скомандовал Борис.

Дальше началась какая-то фантасмагория: развилки сыпались как из ведра. Создавалось впечатление, что здесь специально накатывали густую сетку дорог. Боря уверенно командовал: «направо, налево, прямо», как будто знал в этом лабиринте каждый поворот. Урусов, заразившись его уверенностью, не возражал. После двадцати километров плутаний Герман неожиданно заорал: «Асфальт!!!», и «Тигр» рванулся вперед, словно почуяв впереди заправку.

– Ну, блин, Шах, ты даешь, – восхитился Урусов, – как это у тебя получается?

– Не знаю, – честно ответил Боря, – я и в школе на всех тестах правильные ответы всегда угадывал. И ЕГЭ на девяносто процентов сдал… Интуиция…

– Хорошая штука, – произнес капитан и чуть не врезался головой в лобовое стекло: машина резко затормозила под яростный мат Германа.

– Мда… – протянул Андрей, оглядывая открывающуюся картину, – к твоей интуиции еще бы крылья…

Впереди в пятидесяти метрах блестело своей словно лакированной поверхностью гладкое асфальтированное шоссе. Возможно, оно было не совсем гладкое или, даже скорее всего, совсем не гладкое, но оно было… Шоссе. Асфальтированное. Гладкое. Более того, в полукилометре был виден дорожный щит-указатель, и даже можно было разобрать, что именно указатель, а не «рекламка», и что краска облезла далеко не вся. Как в сказке.

А между шоссе и колесами «Тигра» тянулся совсем небольшой овражек с крутыми стенками, по дну которого быстро бежал мутный и даже на вид глубокий поток десятиметровой ширины…

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Евгений Аверин

– Дядя Женя! Дядя Женя!!! У Ветерка живот болит! И Жулька волнуется!

– Спокойствие, только спокойствие…

Огневолк вошел в питомник, по-хозяйски прошелся вдоль лежанок, посматривая на псов, ласково трепля холки и наметанным взглядом отмечая несоответствия в поведении. Здесь все было не так, как положено в кинологии. Но Евгений знал: он делает все правильно. Не как в учебниках написано, а так как надо. Не нужны этим собакам клетки. Ласка им нужна, уход и кормежка.

Конечно, ни за десять, ни за пятнадцать лет новую породу не выведешь, на это надо раза в четыре больше времени. Но нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики. А посему – работать надо лучше и все получится!

Женька Аверин собак любил с детства. И не только любил, но и понимал. За что псы отвечали ему взаимностью. Все и любые. Одним из первых «собачьих» воспоминаний Аверина были ошарашенные глаза председателя колхоза, увидевшего свою «грозу поселка», злобную и дурную Альму, жгучую смесь немецкой овчарки и ротвейлера, в объятиях пятилетнего пацана. Грозная псина виляла хвостом, поскуливала и безропотно давала наглому мальчишке разыскивать занозу в лапе. Председатель был редкой сволочью, да еще наделенной властью. Мало того, в этот момент он оказался сильно глупее собственной собаки. Иначе мысль выбросить мелкого нарушителя спокойствия со своего участка не посетила бы его голову. Ошибочность этой идеи объяснила хозяину Альма, причем сделала это настолько убедительно, что тому пришлось купить новые штаны и неделю спать на животе.

Лет с семи при любых проблемах с собаками вся деревня звала Аверина-младшего. Женька с первого взгляда распознавал, что именно беспокоит пса и как можно помочь. Дошло до того, что местный ветеринар стал регулярно вызывать пацана «на консильюм». Знания по теории у «слонореза» были энциклопедические, а вот с практическим применением постоянно возникали проблемы. Парню же не хватало как раз теории.

Не обходилось и без курьезов. Когда двенадцатилетний «доктор», примчавшись по вызову продавщицы местного магазина Любки Копытихи, самой скандальной бабы района, обнаружил, что ее кобель-пустобрех Васька, названный в честь мужа хозяйки («так они ж одинаковые, шо тот кобель, шо этот»), ничем не болен, а просто желает даму. Проблему предстояло объяснить Любке. Назвать Женьку стеснительным было бы трудно, но все-таки двенадцать лет не самый подходящий возраст до подобных объяснений.

– Вязать его надо, – попытался воспользоваться «научным языком» Аверин.