Песталоцци. Воспитатель человечества - Андрей Маркович Максимов

Борьба, надо заметить, была абсолютно конкретна.

Они нашли и обнародовали факты вымогательства и издевательства над крестьянами крупного чиновника по фамилии Гребель и подали на него в суд. Суд оказался честным, признал правоту Песталоцци и осудил коррупционера.

Были и другие победы Песталоцци. Но, дорогой читатель, вам вряд ли интересны имена этих давно канувших в Лету чиновников-коррупционеров, с которыми боролся наш герой.

Тем более, признаюсь, описание этих «битв» выглядит весьма однообразно: выявлял нарушения, собирал документы — подавал в суд…

Для понимания нашего героя важнее следующее. Пылкий, романтично-непрактичный юноша не только специально бедствовал, дабы проявить свою близость к бедному классу и через физическую аскезу прийти к пониманию души бедняка; не только изучал Руссо и мечтал быть похожим на своего кумира; не только произносил гневные речи, обсуждал «вопросы политического воспитания» и рассуждал «о духе общественности в нашем городе» — он действовал! Смело, жестко, безбоязненно и, что особенно важно — конкретно.

Как и положено всякому приличному революционеру, Песталоцци даже был арестован. Правда, не за свою антикоррупционную деятельность.

С ним приключилась вот какая история.

В «Гельветическом обществе» был студент по фамилии Мюллер. Так вот, сей Мюллер однажды написал прокламацию под названием «Крестьянский договор», вызвавшую огромной интерес людей и очень жесткую реакцию властей.

В это время все говорили о том, что в Женеве зреют революционные события — ах эта атмосфера предреволюционных дней, это ожидание бури! — и что в случае необходимости для подавления бунта туда должны быть направлены крестьяне из других мест, в том числе из Цюриха.

Мюллер протестовал против этого. В его прокламации некий «обобщенный крестьянин» говорил: «И теперь мы должны идти туда и подавить их силой? Это было бы гнусностью, позором перед Богом и честью. После этого нельзя было бы верить никакой власти! Что бы сказал мой старый добрый дед, если бы он еще жил? И если это так, пусть меня лучше разорвут на части, чем я сделаю хоть один шаг по направлению к Женеве. Клянусь Богом: я не пойду и этим все сказано»[25].

По сути, это был призыв к неповиновению. Понятно, что власть стерпеть этого не могла.

Первым делом было запрещено «Гельветическое общество». Власть спокойно относилась к любым разговорам, даже самым революционным. Но выдержать прямой призыв к неповиновению? Это уже чересчур.

Мюллер был приговорен к аресту, но его никак не могли найти.

Друзья уговаривали своего товарища явиться в полицию и сдаться. Им казалось, это будет очень в духе их воззрений: и благородно, и честно. К тому же они надеялись, что арест Мюллера может спасти их общество.

Однако Мюллер решил иначе и попросту сбежал.

Вот тогда-то и арестовали Песталоцци. Он был обвинен в помощи Мюллеру и при написании прокламации, и в подготовке к побегу.

Арест ни в чем не повинного человека вызвал непонимание и гнев. За него тут же вступились Бодмер и еще несколько известных людей. Они доказывали, что все обвинения против Песталоцци надуманы — он не имел никакого отношения ни к написанию прокламации (правда), ни к ее распространению (сомнительно), ни к побегу Мюллера (правда).

Поскольку никаких доказательств вины нашего героя отыскать не удалось, а все товарищи по «Гельветическому обществу», как один, твердили о его невиновности, Песталоцци отпустили через три дня.

Следующий раз он будет арестован — тоже на очень короткий срок, — повздорив с самим Наполеоном, но это случится много позже.

Как было принято, состоялся суд, на котором в качестве обвинения выступала… прокламация «Крестьянский договор». Она была признана виновной и приговорена к казни путем сожжения. Причем «Гельветическое общество» обязали оплатить расходы на покупку дров для осуществления показательной казни.

Во время казни, а попросту говоря — сожжения нескольких листов бумаги, — Песталоцци с друзьями стояли на балконе близстоящего дома и наблюдали. Но не просто смотрели, а всячески приковывали к себе внимание: хохотали, кричали, шутили.

Им делали замечания. Даже грозили новым арестом. Ничто не действовало, и Песталоцци с друзьями чувствовали себя героями. Им нужно было продемонстрировать всем, а в первую очередь себе, что они — свободные люди.

Итак, «Гельветического общества „У скорняков“» больше не существовало.

Иоганн Яков Бодмер, как мы сказали, вскоре уедет в деревню и целиком посвятит себя литературному труду.

Все это, разумеется, расстраивало нашего героя. Надо было куда-то жить дальше, а куда — Песталоцци не понимал.

Однако он не очень сильно расстраивался.

Иоганн Генрих Песталоцци влюбился. Основательно и навсегда. Как и большинство романтических юношей любой эпохи.

Романтическая революционная борьба ушла в прошлое вместе с «Гельветическом обществом».

Иоганн Генрих Песталоцци утвердился в правильности своих взглядов и отныне он будет стараться воплощать их в конкретных делах, которые будут получаться у него, скажем мягко, с переменным успехом.

Но теперь уже он никогда не будет один.

Повторяю еще раз, — наш герой влюбился.

Часть четвертая. Анна

Не забыли еще, что у постели умирающего друга наш герой встречает прекрасную девушку по имени Анна Шульт?

Конечно, он был знаком с ней и раньше, они виделись на заседаниях «Гельветического общества». Но не обращал на нее внимания или старательно делал вид, что не обращает, потому что Анна, как вы уже знаете, дорогой читатель, была возлюбленной Меналька. А для нашего героя это означало абсолютное табу.

Но Менальк заболевает, причем смертельно. Анна и Иоганн Генрих проводят у его постели дни и ночи. Вдвоем.

Итак, перед нами трагический любовный треугольник, я бы сказал, достойный пера Шекспира. Сразу и не поверишь, что это не придуманная, а подлинная история.

Прекрасная дама. Ее возлюбленный, доживающий на земле последние дни. Юноша, которому все труднее делать вид, будто ему безразлична черноглазая красавица с высоким лбом, прямым носом и вечно сжатыми узкими губами.

Была ли Анна на самом деле красива? Кто может сказать это объективно, тем более через две сотни лет? Песталоцци считал ее самой прекрасной, а это — главное.

Казалось, Смерть пригласила Любовь в гости, как случается только в красивых романах. И вот теперь они живут рядом, и каждая по-своему мучает людей.

Влюбиться в возлюбленную умирающего друга… Что может быть мучительнее для человека тонкого и рефлексирующего, каким, без сомнения, был наш герой?

Но любовь, как известно, такая история, которая прорывается через любые заслоны. Ее даже смерть не останавливает…

Анна Шульт родилась 9 августа 1738 года, то есть была на восемь лет старше Песталоцци. В те да и в нынешние времена такая разница считалась неудачной для брака.

Отец Анны, Ганс Якоб