Всадник. Легенда Сонной Лощины - Генри Кристина

Я подкрадывалась все ближе к источнику хруста. Впереди мне почудился намек на движение, и я переместилась так, чтобы оставаться под защитой деревьев. Что бы там ни происходило – происходило оно прямо передо мной.

Я подняла взгляд. Ветви над головой были достаточно толстыми, чтобы на них можно было взобраться. И я взобралась, вздрагивая при малейшем шорохе одежды о кору, но хруст не прекращался. Вообще-то к нему вроде как присоединилось… чавканье?

«Такие звуки раздаются поутру у кормушки, когда свиньям насыпают корм», – подумала я, осторожно ерзая на суку, перемещаясь поближе, почти как накануне, когда шпионила за Бромом и другими мужчинами.

И тут я поняла: мне следовало послушаться ветра, ветра и Всадника, не нужно мне было смотреть, что делает это существо, ведь если оно ест, то ест оно…

Человека. Мальчика. Мальчишку с жестоким, глупым даже в смерти лицом. Мальчишку, который никогда больше не попытается ударить меня исподтишка.

Юстуса Смита.

И что же склонилось над Юстусом Смитом? Что перегрызло жилы, соединявшие шею Юстуса с телом, что выхлебало всю хлеставшую из раны кровь?

Я не знала. Не знала, что это было. Оно выглядело не так, как Шулер описал клудде. У него вообще не было конкретной формы, оно было сплетено из теней, которые корчились и извивались, то растягиваясь, то сжимаясь, однако у существа этого были острые, острые-преострые зубы.

Кисти Юстуса уже исчезли. Мои пальцы сжали ветку так сильно, что я почувствовала, как неровности коры впиваются в кожу, вспарывая ее, заставляя кровоточить.

Существо прервало свое занятие и задрало голову, принюхиваясь.

Оно смотрело на дерево – прямо на меня. И глаза его горели, горели дьявольским светом.

«Кровь, – в отчаянии поняла я, – о господи, оно почуяло мою кровь».

А потом оно улыбнулось мне, улыбнулось, и в улыбке этой было нечто ужасное, нечто много хуже всего остального, что творило это существо, поскольку зубы его были вымазаны кровью лежащего на земле мальчика, а между ними застряли розовые ошметки мяса.

– Нет, – выдохнула я. – Нет-нет. Нет.

Отшатнувшись, я прижалась к стволу, не осмеливаясь вновь посмотреть на чудовище. Я покосилась вниз и, убедившись, что тварь не сдвинулась с места, не метнулась под дерево, прыгнула вниз. Приземление вышло жестким, из легких вышибло весь воздух, но я все равно вскочила и побежала.

На этот раз ветер не составил мне компанию и в воздухе не витало дыхание Всадника. Осталось лишь мое жгучее желание остаться в живых, под которым скрывался стыд. Только полная дура могла отправиться на охоту за подобным монстром.

«Если я выберусь на дорогу, все обойдется», – думала я, пока продиралась сквозь буйные заросли кустов, не обращая внимания на колючки, впивающиеся в руки, и паутину, облепляющую лицо.

От дороги донесся дробный стук копыт.

Почти, уже почти.

Я будто почувствовала, как длинные когти царапают сзади мою шею.

Стук копыт звучал ближе, и ближе, и ближе.

Я выдралась из зарослей и, вылетев на дорогу, упала на колени. Всадник резко натянул поводья, и его конь стал на дыбы, молотя копытами небеса, прежде чем с громким стуком опустить ноги в считаных дюймах от меня.

– Бен?

Я ошеломленно подняла взгляд.

– Опа?

Бром спрыгнул с Донара, протянул руки и помог мне подняться.

– Бога ради, что ты тут делаешь? Я же мог пришибить тебя, дурочка, я или кто-то другой. О чем ты вообще думала? И мне казалось, ты пообещала держаться подальше от леса.

– Опа, – я потянула его к коню. – Поехали. Пожалуйста. Скорее.

Я могла рассказать ему о Юстусе Смите позже. Как и обо всем, что видела. Я бы обязательно сказала ему правду – и даже не пыталась бы делать вид, что не нарушала обещания. Я только хотела, чтобы он убрался подальше, подальше от этой кошмарной лесной твари.

– В чем дело, Бен? Странно ты себя ведешь. Совсем не похоже на тебя.

Я глубоко вздохнула. Существо не появлялось. Либо оно решило, что меня не стоит преследовать, либо передумало при виде Брома. В любом случае непосредственная опасность нам не грозила. Единственным способом убедить Брома принять меня всерьез было прекратить истерику и взять себя в руки.

– Извини, опа, – сказала я. – Со мной сегодня случилось кое-что… странное. Мне хотелось бы поговорить с тобой об этом, но можем мы сперва вернуться домой?

Он кивнул, но вдруг изменился в лице. Похоже, дед только теперь заметил грязь на моих щеках, порезы и царапины на руках. Помрачнев, он перевел взгляд на лес.

– Бен. Кто-то гнался за тобой?

Я не могла солгать, потому что хотела все рассказать Брому позже, а если соврала бы сейчас, то только осложнила бы нам обоим положение. Но мне не хотелось подтверждать его догадку, не хотелось, чтобы он ринулся в чащу, готовый поколотить любого, чтобы защитить меня.

– Все в порядке, – ушла я от прямого ответа. – Там уже никого нет.

– Кто это был?!

– Пожалуйста, опа, пожалуйста. Я все расскажу тебе дома. Обещаю. Но сперва я хочу умыться и поесть.

Судя по выражению лица Брома, он все же предпочел бы отправиться в лес. Бром любил потасовки и пользовался любой возможностью, чтобы влезть в драку, хотя Катрина и твердила ему, что он уже слишком стар, чтобы вести себя как беспутный мальчишка.

Потом я увидела, как он опомнился, сообразил, что я рядом, а он должен быть для меня хорошим примером. Вздохнув, дед уселся на Донара, и я устроилась за его спиной, держась крепко-крепко.

На лес я не оглянулась, ни разу. Чтобы ненароком не увидеть, как кто-то – или что-то – пялится нам вслед.

Дома Катрина, только взглянув на меня, тут же закипела, зашипела, заклокотала, как чайник, забытый на огне.

Мне досталась очередная ванна, и очередная лекция, и очередное платье, и пока меня мыли, отчитывали и переодевали, Катрина непрерывно разглагольствовала, то по-английски, то по-голландски. А я хотела поговорить с Бромом и не собиралась терять свой шанс, пререкаясь с Катриной и отправляясь в постель без ужина.

Меня загнали в гостиную вышивать. Катрина сидела рядом и критиковала каждый мой стежок, и очень скоро я почувствовала, что и сама закипаю.

Почему бы ей просто не уйти и не оставить меня в покое?! Она словно нарочно стремится разозлить меня, хочет, чтобы я огрызнулась, и тогда у нее появится предлог опять наказать меня.

Через некоторое время у меня затряслись руки, что отнюдь не способствовало аккуратности стежков. Но я крепко сжала губы, приказав себе не дергаться, чтобы не выдать себя и чтобы Катрине не удалось заставить меня показать то, чего я показывать не хотела.

Бром исчез, как только мы вернулись домой, – вероятно, укрылся в своем кабинете от гнева Катрины. В таком состоянии она набрасывалась на кого угодно – и по любой причине. Даже слуги старались обходить ее стороной.

Когда Лотти объявила, что ужин готов, я отложила вышивку с облегчением, какого никогда прежде не испытывала. Катрина прервала нескончаемую гневную тираду о моих прегрешениях, моем росте, моей неряшливости и полном отсутствии у меня хороших манер. Обычно она придерживалась мнения, что обсуждение семейных дел не предназначено для ушей слуг, но сегодня ее наверняка слышали не только домашние, но и вся деревня.

Я проследовала за бабушкой в столовую, размышляя, удастся ли наконец поговорить с Бромом. Если Катрина не отстанет до ночи, достигнуть желаемого будет трудновато.

Бром уже сидел за столом, но при нашем появлении вежливо встал, отодвинул для Катрины стул, наклонившись, поцеловал ее в макушку, снова сел и спросил:

– Как прошел день, любовь моя?

Катрина положила себе на тарелку крохотную порцию картошки и ничего не ответила, по крайней мере сразу. Лотти приготовила картофель так, как я люблю больше всего, – тонко порезав и до хруста обжарив на сковороде с луком. Знаю, Лотти сделала это потому, что слышала, как Катрина распекала меня полдня. На душе стало тепло, и я навалила себе втрое больше, чем взяла Катрина.