Очерки истории Франции XX–XXI веков. Статьи Н. Н. Наумовой и ее учеников - Коллектив авторов

стала кошмаром как для беженцев, так и для тех городов, городков и деревень, которые их принимали. Они, по словам Ж.-П. Азема, «превратились в одно огромное место ночевки, где скопились изнуренные, жаждущие и дезорганизованные толпы. Они были перенаселены… Например, в Лиможе насчитывалось 200 тыс. беженцев, блуждавших по его улицам»[237].

Известный английский специалист по истории Франции Э. Напп в своей последней монографии «Французы под бомбами союзников (1940–1945)», написанной на архивных материалах министерства внутренних дел и местных архивов, доказывает, что возможная эвакуация людей, сценарии которой разрабатывались осенью 1939 г. – в начале 1940 г., была плохо подготовлена, не продумана, не хватало транспорта, существовали огромные трудности с размещением людей во «внутренних департаментах» Франции. Дирекция «пассивной (гражданской) обороны» при МВД Третьей республики в январе 1940 г. предлагала сократить количество населенных пунктов, предназначенных для расселения в случае необходимости эвакуации граждан, потенциальное количество которых резко уменьшилось в правительственных документах. «Четыре месяца спустя, – отмечает английский ученый, – эти сокращенные цифры будут полностью сметены реальностью «исхода»[238]. По свидетельству представителя региональных властных структур, префекта Марселя П. Барро, у него был «печальный [в оригинале несчастный – Н.Н.] опыт» проведения эвакуации эльзасцев в сентябре 1939 г. в центральные департаменты Франции: «размещение людей стало настоящей катастрофой. Понадобилось много месяцев, чтобы исправить эту ситуацию»[239]. Другой префект – департамента Сены – Р. Биффе, в преддверии освобождения Франции в 1944 г., утверждал, что при массовой эвакуации «надо любой ценой избегать анархии мая – июня 1940 г.». Для населения, пережившего летнее поражение французской армии, «исход стал синонимом хаоса, всевозможных опасностей, разделенных семей и разграбленных домов».[240]На основе изученных свидетельств и официальных распоряжений правительственных структур Э. Напп делает справедливый вывод о том, что осуществление плана генеральной эвакуации, подготовленного в 1939 г., привело с наступлением драматических событий лета 1940 г. к «фатальным последствиям», а главными его недостатками являлись «нехватка транспортных средств», неразработанность «возможностей снабжения продовольствием и расселения людей»[241].

С известной долей критики описывает действия кабинетов Третьей республики в вопросе об эвакуации гражданского населения и А. Сови, известный французский экономист, демограф, социолог, лично знакомый с многими действующими лицами событий Франции военной эпохи. В своей книге воспоминаний «От Поля Рейно до Шарля де Голля»[242]он указывает на то, что в ходе стремительного наступления нацистских войск правительство «не сумело понять достаточно ясно ситуацию … предписало эвакуацию государственных служащих, в частности, преподавателей, что в значительной мере ускорило «исход». Где оно надеялось поселить всех этих людей? В каких условиях? Никто об этом не подумал. Складывалось впечатление, что Франция обладает десятками тысяч дополнительных километров территории»[243].

А. Сови подчеркивает, что в сложившейся социально-экономической обстановке, когда гражданское население бежало на юг, оставляя за собой промышленно и сельскохозяйственно развитые департаменты, оккупированные Вермахтом, в стране мог возникнуть настоящий голод.

Но, несмотря на серьезный ущерб, нанесенный экономике, «голодной катастрофы» не произошло: немецкие власти разрешили и даже облегчили возвращение беженцев в оккупационную северную зону, «более богатую продовольствием», и постепенно «один за другим французы стали возвращаться в свои жилища, после всех пережитых ими тяжелых и бесполезных страданий и жестоких потерь»[244].

* * *

Массовое бегство людей началось еще в мае 1940 г.: его «спусковой механизм был приведен в действие бельгийцами, перебиравшимися в соседние с ними французские департаменты»; «исход» нарастал новыми волнами беженцев, которые увеличивались по мере получения известий об отступлениях французских армий, особенно после их разгрома на Сомме и решения правительства Рейно оставить Париж, объявив его «открытым городом» (11 июня). Узнав об отъезде из столицы правительства, парижане стали массово покидать свои дома, присоединяясь к беженцам из северных и восточных областей Франции. По свидетельству Р. Ремона, «в одном Парижском районе насчитывают 2 миллиона тех, кто уехал до прихода немцев»[245]. Французский историк-коммунист Ж. Виллар также указывает на «великое множество людей и машин», сквозь которые пробивался «правительственный кортеж»: президент Республики, председатели обеих палат, глава правительства и министры, главнокомандующий и его ставка – все мчались на юг[246]. Самый крупный отечественный специалист по истории Франции в годы Второй мировой войны В.П. Смирнов отмечает: «по самым осторожным подсчетам, не менее 10 млн. человек, четвертая часть всего французского населения, бродили по дорогам»[247]. В другой своей книге «Две войны – одна победа» (2015) он также описывает ужас людей, которые «с детьми и пожитками … хлынули на дороги, смешались с войсками, мешая их продвижению. Немецкие самолеты забрасывали эти беспорядочно бегущие толпы бомбами, расстреливали из пулеметов»[248]. Э. Напп в своем исследовании приводит данные о количестве бомбардировок и жертв среди местного гражданского населения: более 3 тыс. 200 французов погибло на дорогах Франции от налетов немецкой авиации в ходе панического массового бегства людей и правительственной неразберихи[249]. Современные ученые дают по-прежнему впечатляющие цифры участников «исхода»: «ошеломляющая по численности миграция – 8 млн. человек»[250](Ж.-П. Азема); «5–6, может быть, 8 млн. людей, бросивших свое жилье и не знавших, куда идти»[251](Р. Ремон).

Все исследователи этого феномена – «исхода» – подчеркивают одну из главных его составляющих – страх: от бомбардировок, от неустроенности и неуверенности в завтрашнем дне, страх за родных, отступавших с полей сражения и «забытых» своими командирами. По словам Ж.-П. Азема, это был «атавистический страх бесчинств немецкой солдатни», сохранившийся еще со времени оккупации северо-восточной части Франции в 1914–1918 гг. и «обновленный официальной пропагандой, которая изображала немецких солдат как варварские орды»[252]. В своей статье «Армия в шоке и беспорядочное бегство» (2000 г.) историк приводит случаи индивидуального и массового насилия нацистов над местным населением, ставшие известными летом 1940 г.: убийство всей прислуги французского поэта Сен-Поль Ру и изнасилование его дочери; истязания и казнь 45 гражданских лиц в Куррьере, более 70 человек – в Уани; 48 пленников немцы «скосили» из пулемета около города Бург-ан-Бресс и 120 сенегальских стрелков расстреляли в окрестностях Шартра; около тысячи из них погибли в пригороде Лиона[253]. В результате, чтобы спровоцировать новую волну миграции, хватало только слухов о зверствах нацистов, помноженных на воспоминания об оскорблениях, нанесенных населению в Первую мировую войну, о незаконных поборах, бесчинствах врага, принудительном вывозе трудоспособных молодых людей в Германию, нехватке продовольствия. Страх вызывал и сам Третий рейх, чья политика в отношении граждан оккупированных стран и карательный аппарат пока что непосредственно не затронули французов, но вызывали у них по доходившим известиям естественное отторжение.

Р. Ремон, семья которого пережила это массовое бегство, пишет: «Как можно было оставаться, когда не было ни власти, ни врачей, ни