Насмешка (СИ) - Цыпленкова Юлия

Но на этом лаисса не успокоилась и долго выбирала наряд для вечерней трапезы, браня супруга за скудость своих одежд. Взглянув в зеркало, девушка недовольно скривилась, найдя, что постарела и подурнела от вынужденного безделья и скуки. Она подошла ближе к серебренному, гладко отполированному зеркалу, с пристрастием вглядываясь в свое отражение. Лаисса даже готова была найти у себя морщины, но, поднеся ближе свечу, облегченно вздохнула. Искомых признаков увядания она так и не обнаружила. Это вернуло Лиаль с небес на землю, и она даже топнула ножкой, негодуя на себя. И с чего так взбудоражилась? Ну трапеза, ну с благородным лассом, и что из этого? Будто Лиа не приходилось сидеть с мужчинами за одним столом.

— В конец одичала, — проворчала лаисса Ренваль и бросила всю затею с переодеванием.

Ни к чему это, лишнее. Девушка взяла свою вышивку и села в кресло, заставляя себя заняться рукоделием, но несколько раз укололась, когда мысли ее устремлялись в трапезную залу, и Лиаль откинула вышивание. К тому времени, когда доложили, что на стол накрыто, благородная лаисса была уже в крайней степени раздражения и возбуждения. Однако сумела взять себя в руки и степенно кивнуть, отправляя за лассом Дальвейгом.

— Ох, Святые, — она нервно поправила прическу и отправилась в трапезный зал.

Благородная лаисса пришла первой, чтобы встретить гостя, как и подобает хозяйке. Сердечко Лиаль билось в груди, словно птичка, пойманная в силок. Девушка подошла к одному из стульев, стиснула его спинку пальцами и прикрыла глаза, ужасаясь своей смелости. Волнение оказалось настолько сильным, что лаисса готова была броситься прочь. Малодушие все более охватывало Лию, и она уже намеревалась отказаться от своей затеи, когда открылась тяжелая деревянная створа, и в залу вошел ласс Дальвейг.

Его шаги разносились гулким эхом, отражаясь от каменных стен, увешанных факелами. Сердце Лиаль на мгновение замерло, а затем вновь пустилось вскачь. Она порывисто обернулась и замерла, не сводя взгляда с высокой фигуры молодого мужчины. Его волосы казались сейчас темным золотом, зеленые глаза пристально взирали на хозяйку замка, а на губах играла приветливая легкая улыбка. Он неспешно приближался, и лаиссе казалось, что ее сердце стучит в такт мужским шагам. Время словно растянулось, уподобляясь густому меду, обволакивая девушку вязким удушьем. И все же Лиаль справилась со своим волнением, не понимая, что же вызвало его. Это всего лишь вечерняя трапеза и беседа, в который раз повторила она себе. Гаэрд, наконец, приблизился, приложил ладонь к широкой груди и склонился в почтительном поклоне.

— Милости Святых, лаисса Ренваль, — произнес он, не спуская теплого взгляда с Лиаль.

— И вам их милости, благородный ласс, — отозвалась Лиа дрогнувшим голосом.

После указала на стул и отошла к тому месту, где полагалось сидеть хозяину дома. Гаэрд дождался, пока лаисса сядет, затем последовал ее примеру. Слуги степенно приблизились к господам, наливая хмельного напитка лассу и воды лаиссе. Снедь заполнила блюда, но притрагиваться к ней никто не спешил. Лиаль сидела, глядя перед собой, не решаясь заговорить. Ее гость поглядывал на девушку, пряча улыбку. В своем смущении лаисса Ренваль казалась еще более трогательной.

Наконец Лиаль поджала губы и сердито посмотрела на ласса Дальвейга, словно виня его в том, что превратилась в юную девицу, не знавшую, как выглядят мужчины. Гаэрд, поймав ее взгляд, вздернул бровь. В зеленых глазах мелькнула добродушная ирония. Благородная лаисса схватила кубок с водой, опустошила и тут же решительно велела:

— Хмельного напитка!

Гаэрд спрятал улыбку. Сказать, что он получал удовольствие, наблюдая за хозяйкой замка, ничего не сказать. Лаисса Ренваль была прелестна в своей серьезности и заботе, когда приходила к нему, но в своем смятении казалась просто восхитительной. Ее щеки пылали, глаза поблескивали из-под ресниц, когда она бросала короткие взгляды на гостя, лаисса умиляла ласса Дальвейга. Ему очень хотелось встать, подойти к ней и положить руки на плечи, сказав, что она может быть собой, и не стоит казаться строже, чем есть на самом деле. Но, разумеется, Гаэрд остался на месте, подыскивая слова, которые могут разрядить сгустившийся в трапезной зале воздух.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Решив не смущать Лиаль восторженными эпитетами, как того требовал этикет при беседе с благородной лаиссой, мужчина решил заговорить о самом незначительном, о погоде.

— Святые в этом году щедры на непогоду и снег, — с улыбкой произнес Гаэрд.

— Да, — кивнула Лиаль. — Весьма щедры.

Ласс Дальвейг прикусил нижнюю губу, чтобы не хмыкнуть, глядя на то, как лаисса Ренваль делает жадный глоток хмельного напитка.

— Осторожно, благородная лаисса, хмель бывает коварен, — заметил мужчина, весело поблескивая глазами.

— Ах, не учите меня, благородный ласс, я уже не дитя, — отмахнулась Лиаль и спохватилась. — Я хотела сказать, что немного знакома со свойствами хмеля.

— Я понял вас, лаисса Ренваль, — кивнул Гаэрд. — Вы уже в том возрасте, когда женщинам дозволено посещать пиры.

Лиаль вскинула голову и удивленно посмотрела на гостя.

— Женщинам? — переспросила она. — Почему женщинам?

— Но вы же женщина, дорогая моя лаисса, — заметил ласс Дальвейг.

Должно быть, хмель уже завладел ею, коли супруга наместника возмущенно воскликнула:

— Да с чего вы взяли?!

Гаэрд насмешливо изломил бровь, не сводя искрящегося весельем взгляда с лаиссы Ренваль. Лиаль досадливо нахмурилась, отчаянно ругая себя. Что на нее нашло?! Отчего это негодование? А кто же она, коли не женщина? Бросив вороватый взгляд на ласса, Лиаль в конец смутилась, рассмотрев его веселую улыбку.

— Да, я женщина! — вышло чересчур гордо, даже высокомерно.

— Бесконечно рад этому, — ответил мужчина, склоняя голову и пряча улыбку.

— Ах, прекрати издеваться надо мной, ласс Дальвейг! — воскликнула Лиаль. — Вы же видите, я словно в огне…

Она осеклась и спрятала глаза. А когда осмелилась снова взглянуть на своего гостя, он уже не улыбался. Внимательный взгляд мужских глаз не таил в себе насмешки, он был добрым, даже ласковым. Заметив, что на него смотрят, Гаэрд вновь склонил голову:

— Прости меня, благородная лаисса. Я ни в коей мере не хотел огорчить вас. Ежели вас смущает мое общество, то я немедленно…

— Нет! — поспешность нового восклицания вернуло смятение. — Не уходите, — совсем тихо произнесла Лиаль.

За столом воцарилось молчание. Девушка готова была провалиться сквозь землю, ругая себя, на чем свет стоит. Ну, когда же, когда она поумнеет?! То языком своим роет собственную могилу, то несет всякую чушь. Что теперь о ней думает благородный ласс? Да уж лучше бы она осталась в своих покоях, занимаясь рукоделием. Так нет же, толкнул под руку Нечистый. И что из этого вышло…

— Вы любите снег? — мягкий, обволакивающий душевной теплотой, голос ласса Дальвейга вырвал Лиаль из пучины самобичевания. — Признаться, я больше люблю весну, когда распускается зелень. Тогда воздух наполняет такой умопомрачительный запах возрождающейся жизни. Хотя стоит признать, в зиме есть своя прелесть.

— Мы с Ригнардом, когда были детьми, подолгу катались с горки, которую нам насыпали рядом с отчим замком, — улыбнувшись, ответила Лиаль. Заметив вопросительный взгляд Гаэрда, девушка пояснила. — Ригн — мой старший брат. Он, я и несколько детей черни, нас невозможно было дозваться. Должно быть, от нашего визга даже у Святых закладывало уши.

Ласс Дальвейг негромко рассмеялся, любуясь улыбкой смущенной, но расслабившейся лаиссы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Думаю, зимой Святые затыкают уши, потому что детский визг несется к ним со всех концов земли, — сказал мужчина.

— Значит, зима — пора, когда Святые глухи и не слышат молитв, — Лиаль вдруг отвернулась, пряча одинокую слезу.

— Молитвы шепчет душа, Лиаль… лаисса Ренваль, — возразил Гаэрд. — Глас души наши Защитники не могут не услышать.

— Вы так думаете? — девушка доверчиво взглянула на ласса, и он чуть подался вперед.