Сердца под октябрьским дождём - Дмитрий Ахметшин

5.

Никто не ожидал, что ночь будет похожа на путешествие комка масла по разогретой сковороде или на поход юного гения сквозь математику для третьего класса под редакцией А.Астахова. Здесь должен стоять союз «но»… но его не будет. Ночь действительно была не простой…

Юрий всерьёз не собирался ничего читать, однако слова «готов поставить всю имеющуюся у меня картошку, что эти строчки до конца моей жизни не прочитает ни одна живая душа» завертели его в странном водовороте и выбросили в пучины текста.

– Как могло получиться, что из всего интернета его компьютер воспринимает одну-единственную страничку? – пробормотал Юрий, позволяя аромату кофе обосноваться в ноздрях. – Интернет либо есть, либо нет.

Алёна бросила на него укоряющий взгляд: «Ты не мог бы помолчать? Разве не чувствуешь – ты разрушаешь это», и снова повернулась к монитору. Губы её беззвучно шевелились.

Юрий рад бы отрицать, но он тоже это чувствовал. Это – как неприятное ощущение, что шрам на пупке вот-вот разойдётся. Это – предвкушение, нетерпеливое ожидание того, что ты больше никогда не испытаешь.

Дождь совсем затих, заранее стесняясь барабанной дроби по карнизам, которая ещё долго будет донимать спящих. Верхний свет казался слишком резким, поэтому Юра его выключил, а следом убавил и яркость монитора. С шоссе доносился влажный шум шин по асфальту. Юрий вспомнил свой утренний кошмар о дорожной разметке, прерывисто вздохнул, после чего несколько долгих секунд ожидал, что профиль Алёны сменит анфас, на котором, как на грубом холсте, тенями и разведённой в воде краской будет намалёвано встревоженное выражение.

Потом он вернулся к чтению.

Было трудно разобраться, что именно происходит с автором дневника. Он напоминал парня, который внезапно ослеп по дороге в булочную и самонадеянно ищет дорогу к дому, ощупывая трамвайные рельсы. Который пытается держаться молодцом, несмотря на весь ужас, всю абсурдность происходящего. Невольно Юрий задумался: «А как бы я повёл себя?», но тут же погнал от себя эту мысль. Он никогда не окажется в такой ситуации.

На столе выстроилась батарея из кофейных кружек.

Когда речь заходила об уродливом младенце (иногда Валентин брезгливо называл его зародышем, иногда проникался неожиданной и не всегда понятной постороннему человеку нежностью), руки Алёнки сжимались на подлокотниках стула. Один раз вместо подлокотника у неё в руках оказалось запястье мужа, и Юрий едва не взвыл от боли. Она вскакивала из-за стола и ходила кругами, не вытирая бесконтрольно льющиеся слёзы. Кричала: «Зачем этот гад мучает ребёнка?», и Юра ни разу не нашёлся что ответить. Он вообще ни разу не слышал, чтобы Алёна на кого-то кричала. Так-так, это что тут у нас, тридцать две буквы, складывающиеся в слова, а те – в довольно неказистые предложения, которые способны заставить его жену плакать и кричать?

Удивительно.

После двух часов гнетущей тишины Юра включил радио. Сладкоголосый ведущий двенадцатичасового «джазового часа» разбил стекло, которое невидимой стеной встало между супругами. Алёна посмотрела с благодарностью, попросила:

– Принесёшь мне какой-нибудь выпечки из кухни? И сливки тоже захвати.

Юра нацелил на неё палец, сказал голосом Семёна из десятого «Б»:

– Не вздумай эксплуатировать меня, куколка.

И прибавил жалобным тоном:

– Там темно и страшно. В следующий раз пойдём вместе.

Она засмеялась, покачала головой, и он решил считать это хорошим знаком.

Окна по-прежнему нараспашку, ночной холодок начал завладевать помещением, но ни у кого не возникало желания закрыть их и остаться наедине с текстом. Это словно спиритический сеанс… а Юрий знал, что его жена на самом деле жуткая трусиха, да и он храбростью также не отличается.

Как и обещала, этой ночью она продалась дымному дьяволу; однако, в виде уступки мужу, сигареты пахли вишнёвыми косточками. Хорь знал, что у неё ещё есть непочатая пачка ванильных «Colts» – хватит на всю ночь. Дым носился над головой и уплывал наружу облачками, которые заменяли им сегодня подушки. Возможно, и он приложится к своему наркотику… Юра буквально слышал, как прямоугольная бутылка с шагающим Джонни покрывается инеем в одном из отделений холодильника. Но нет, он не имеет права подвести её. Если уж Алёнка хочет чтобы он был с ней – он будет, весь до последней клеточки мозга, взбудораженной кофеином.

Тенью взлетела на подоконник соседская кошка, до нервного хохота напугав обоих людей. Ульрика жила у вдовы по фамилии Нордическая (Алёнка считала это сочетание имён едва ли не проявлением высшей гармонии), через две квартиры на их этаже, и была прославленной путешественницей. Через вечно открытую форточку выбиралась на карниз и запрыгивала в открытые окна, чтобы посмотреть, что там хозяева забыли убрать в холодильник.

К двум часам ночи они поняли, что могут обсуждать происходящее с Валентином не повышая друг на друга голоса.

– Что ни говори, а ведёт он себя очень разумно… и знаешь, что я ещё заметил? Он страшно увлечён.

Алёна подняла брови.

– Ты считаешь, что он в восторге оттого, что сидит взаперти?

Юра откинулся назад и, пытаясь облегчить боль в спине, принялся качаться на стуле. От резких движений обёртки от шоколадок, которыми был усыпан стол, зашевелились.

– Нет, не в том смысле. Он увлекается, когда описывает происходящее. Сначала всё лаконично и кратко, записывает, как и положено человеку, что стремится сохранить для потомков свои злоключения, рассказать хоть кому-то что с ним происходит. Потом эпитеты начинают нарастать, как грибы на гнилых пеньках. Предложения становятся законченными, оформленными – хоть сейчас на страницы бульварного романа. Только вчитайся: «Я заметался как лис, чей хвост был так шикарен, что воспламенился одним прекрасным утром». Парень едва не спалил себя вместе, может быть, со всем домом, и на тебе, сидит, меткие сравнения подбирает!

– Он несостоявшийся писатель, – напомнила Алёна.

– Невозможно быть писателем, когда с тобой происходит такая чертовщина, – жёстко сказал Юра. – Ты в первую очередь человек, маленький, дрожащий комочек плоти, который ни черта не понимает и пугается каждого нового звука. Для того чтобы быть писателем, нужно привести в порядок голову.

– Ну вот, опять двадцать пять, – Алёнка засмеялась. – То есть ты считаешь, что голова у него не в полном порядке?

– Думаю, голова у него в порядке. Я всё ещё считаю, что он дурит нам головы.

Впрочем, фраза прозвучала далеко не так убедительно, как он надеялся. В первую очередь для себя. Если всё так просто, то почему кровать до сих пор не разобрана? Алёнке простительно – она натура увлекающаяся, – но он? Он школьный учитель с практическим складом ума, с шестерёнками вместо мозгов, если угодно. Какая-то разновидность дистанционного гипноза? Быть может, вирус, который заставляет монитор мерцать с определённой частотой? Хорь потёр глаза.

Алёна отобрала у него мышку.

– Посмотри… вот здесь, посмотри, как он пишет о ребёнке! Об Акации. Такие чувства невозможно выдумать. Как будто мечется от одной крайности к другой, от глубокого отвращения и неприязни, к безусловной любви. Я… даже не знаю, каким человеком нужно быть, чтобы переживать такое снова и снова.

Юра улыбнулся.

– Очень талантливым. Либо полным психом.

Алёнка уставилась невидящим взглядом, перебирая шёрстку задремавшей у неё на коленях Ульрики.

– Бедная девочка. Повезло ей с количеством конечностей или нет, её нужно забрать. Кто знает, что он сможет с ней сделать? В момент одного из своих перепадов настроения швырнуть в огонь? Запросто. Уморить голодом? Ещё проще. Не уберечь от одного из этих монстров, не важно, в квартире они обитают или в его голове? Всё возможно.

Юра протянул руку, обхватил её пальцы своими. Он молчал, не пытаясь даже найти нужных слов.

Часы на Думской башне пробили половину третьего. Кофе, сигареты, накопившаяся за день усталость и джаз сделали своё дело. Обнимая за талию жену, Юра рассеянно думал, что никогда ещё не пробовал такого гремучего коктейля. В молодости у них бывали забеги по ночным концертам, по гремящим танцполам, были марафоны с просмотром фильмов на всю ночь и с изучением тел друг друга насколько хватало сил, но никогда ещё они не оставались наедине в полном смысле этого слова. Юра даже почувствовал нечто вроде благодарности к парню, скрывающемуся по ту сторону монитора. Жив он или мёртв, сидит, улыбаясь собственной шутке, в кресле, попивая вино, или заперт в камере в психушке – разгадать бы тот волшебный рецепт, которым он сумел соединить два сердца в одно!

Они кружились в медленном танце, и расставленная кое-как мебель вальсировала вокруг них. Часто ли бывает, что ты чувствуешь себя центром вселенной? Колодцы-дворы наполняли тихую музыку смыслом, голоса пьянчужек были похожи на бормотание спящих под карнизом воробьёв. Стены исчезали, опускались, как стенки картонной коробки, которую какой-то бедняк решил превратить в коврик у порога. Юрий в первый, наверное, раз с двадцатилетнего возраста чувствовал, что прекрасно может обойтись без алкоголя.