Кровавая правая рука - Джоэль Роджерс

- Для цивилизованного человека, - подумал я, - после обычной животной потребности в пище важнейшей является необходимость контакта с другими людьми.

У меня все еще болела голова, но череп уже не раскалывался надвое. И хотя по-прежнему многие мили отделяли меня от ближайшего города, а может быть, и от следующего дома, телефон гарантировал связь с целым миром и со всем сущим в этом мире. С ресторанами, такси, прачечными, гаражами и полицией, с последними новостями и с разговорами людей. Связывал так надежно, словно весь мир теперь находился за стеной соседней комнаты. Я был голоден, но благодаря телефону мог теперь получить еду или машину, которая доставит меня к еде. Я весь перепачкался, но теперь могу купить себе чистую одежду. Если я не смогу сам завести машину, все еще стоящую возле старого указателя у въезда, на ту призрачную, заросшую травой дорогу, мне достаточно позвонить, и механик из ближайшего городка быстро приведет ее в порядок. А если поблизости нет ни одного гаража - ничего страшного, придется выложить сотню долларов и вызвать механика из Питсфилда или из Данбери…

Чтобы в полной мере оценить пользу телефона, человеку нужно пройтись по такой мрачной дороге с раскалывающейся от боли головой.

Пройдя еще сотню футов вдоль зеленой изгороди, я увидел въезд на покрытую гравием подъездную дорожку со следами колес. Коттедж с красной крышей был всего в пятидесяти футах от меня. Это был полутораэтажный домик, построенный в Беркширском колониальном стиле. Стены были аккуратно побелены, а ставни выкрашены в красный цвет. На лужайке перед домом рос белый клевер и высокая голубоватая трава, За домом был разбит цветник.

Аллея вела мимо коттеджа к находящемуся в сотне футов за ним добротному гаражу, большому и современному, тоже с красной крышей и белыми стенами. В центре крыши на высоком шпиле был установлен медный флюгер в виде кузнечика. Я подумал, что он очень похож на знаменитый флюгер в Бостонском Фаней-Холле.

На дорожке перед входом в гараж стоял, загораживая вход, автомобиль со спущенными шинами. Слева я увидел аккуратно побеленный хлев и несколько курятников, хотя ни свиней, ни кур видно не было. Сзади на невысоком холме виднелась водяная мельница и бак для воды, дальше до самого леса тянулось каменистое.пастбище с маленькими рощицами вечнозеленых деревьев.

Это была прекрасная деревенская усадьба с некоторыми городскими удобствами, "urbs in rure" (Город в деревне (лат.) (Прим. пер.)), на оборудование которого кто-то с удовольствием потратил немного денег и изобретательности.

Этот дом с высокими стрельчатыми окнами и крошечными окошками мансарды был построен, видимо, в восемнадцатом веке. Нынешний владелец восстановил первозданную красоту и благородство его облика, очистив от никчемной мишуры, которой пытались украшать его прежние хозяева. Я понял, что это дача какого-то образованного человека с простым вкусом, любителя старины и одиночества. Здесь он читает, а может быть пишет книги, и подолгу с удовольствием работает в саду. Наверное, это отставной преподаватель колледжа, подумал я. И, судя по фанейскому флюгеру, он из Бостона.

У края дороги, рядом с аллеей, я увидел прибитый к пятифутовому столбику почтовый ящик. На нем было написано под шаблон мелкими буквами; "А. Мак-Комер".

Эта фамилия, довольно-таки редкая, сразу показалась мне знакомой. Это не мог быть кто-то из медиков, потому что врач непременно указал бы здесь все свои звания. Любой из нас согласится появиться в обществе без штанов, чем без надписи "Профессор" или "Д-р Мед" на почтовом ящике или на двери дома. Я стал перебирать в памяти преподавателей мединститута и вдруг вспомнил: "Психопатология убийства" Адама Мак-Комера, наш учебник по медицинской психиатрии на старшем курсе.

Это был совершенно уникальный учебник. Я до сих пор помню его вес, снова вижу клеенчатый переплет мрачного коричневого цвета, под которым были тысяча двести восемьдесят семь страниц убористого текста с примечаниями и комментариями. Насколько я помню, полное название, написанное на титульном листе книги, было: "Избранные случаи, позволяющие подойти к изучению основных проблем психопатологии убийства, с кратким обзором некоторых аспектов искажения и расщепления личности у людей с выдающимися умственными способностями. Адам Мак-Комер…" -следующие полстраницы занимал перечень почетных званий и титулов автора. Для краткости мы называли эту книгу "Толстый Мак". Старый Адам хорошо знал психологию потенциального убийцы. Это длинное и скучное название были придумано специально, чтобы отпугнуть эксцентричных любителей острых ощущений, которые не имеют никакого отношения к медицине. Иначе, как объяснил Мак-Комер в одном из своих сухих примечаний, они могут найти в этой книге слишком много интересного для себя. Он хорошо знал, как сильно может повлиять эта книга на неподготовленный ум. И действительно, "Толстый Мак" никогда не казался нам скучным и тяжелым для чтения. Ярко и умно написанная, очень содержательная, эта книга интереснее чем любой роман описывала психологическое состояние убийцы и путь, который привел его к. преступлению. Она навсегда останется классическим учебником, последним словом в этой области.

Конечно, этот А. Мак-Комер не может оказаться тем самым старым Адамом. Тот, наверное, давным-давно умер. Скорее всего, этот человек не имеет к нему никакого отношения и даже никогда о нем не слышал. Но все же Мак-Комер - очень редкая фамилия…

Я немного заколебался. Когда-то я восхищался "Толстым Маком" и знал наизусть целые параграфы из этой книги. В юности я был очень впечатлителен, и восхищение книгой перенес на ее автора.

Но все же я был не уверен, что мне сейчас хотелось бы встретиться с ним.

Мне важно проанализировать этот момент - мои ощущения, когда я в сумерках стоял у почтового ящика перед тем, как зайти внутрь. Тогда мне очень хотелось, чтобы это оказался кто-то другой, а не тот самый старый Адам Мак-Комер.

Отчасти потому, что я устал, болела голова, и мне не особенно хотелось встречаться с умным человеком, который может оказаться слишком разговорчивым. Отчасти, видимо, потому, что я всегда -считал, что автор и книга - это не одно и то же. Если человек написал великую книгу, то лучшее, что у него было, перешло в нее. Автор и его книга так же не одинаковы, как отец и сын, или как муж и жена. Они связаны, между ними есть много общего, но вам может нравиться один и не нравиться другой. Они не одинаковы.

Но было в моем нежелании идти и нечто большее. Старому Мак-Комеру, видимо, доставляло удовольствие подшучивать на страницах своего труда над медиками. Шутки его были незлыми и остроумными, но в то же время чем-то раздражали. В те времена врачи довольно смутно представляли себе природу умственных расстройств, а самые невежественные из нас даже считали психиатрию шарлатанством. Они говорили, что это псевдонаучная приманка для наивных дураков, вроде астрологии или френологии. Старый Адам никогда не опускался до участия в подобных спорах. Но вполне естественно, что ему нравилось подшучивать над врачами-практиками на страницах своей книги. Наверное, избежать подобного соблазна было выше человеческих сил. Одна из самых интересных глав "Толстого Мака" называлась "Джекиль и Хайд. Врачи". В этой главе он собрал случаи, когда убийцами оказались врачи. Там было много жутких историй. Прочитав эту главу, неподготовленный человек никогда уже не рискнул бы обращаться к доктору. Но это, конечно, не означало, что Мак-Комер мог бы заподозрить меня в убийстве только из-за того, что я врач…

В это время чибис, большая серая птица с белой грудью, стала носиться надо мной, едва не задевая крыльями лицо. Я увидел ее гнездо в цилиндрической открытой с обоих концов коробке, подвешенной рядом с почтовым ящиком. В гнезде сидели птенцы. Чибисы обычно выводят птенцов по несколько раз за лето. И они очень заботливые родители. Они всегда вьют гнезда возле домов и быстро привыкают к людям. Но эта мамаша отреагировала на меня так, словно ей никогда не приходилось видеть человека. Она металась взад и вперед перед самым моим лицом, рассекая сумерки серыми крыльями, словно я был какой-то кровожадной пантерой, от которой она должна защитить птенцов своим телом, своими слабыми негодующими криками.

Пройдя несколько шагов по аллее, я услышал в кустах тихий звон и кошачье мяуканье. Тощий серый кот с белой мордочкой и белыми лапами, в ошейнике с колокольчиками, скользнул из кустов на гравийную дорожку у самых моих ног. Он смотрел на меня с хриплым, рвущимся из горла мяуканьем, похожим на звук басовой струны.

Это не был дикий охотник. Ручной домашний кот с колокольчиком на шее. Он явно жил здесь - домашние коты всегда гуляют неподалеку от своего дома. Обычно я нравлюсь котам. Они с удовольствием трутся о мои ноги и не протестуют, когда я их глажу. Даже несчастные кошки из экспериментальной лаборатории, за которыми я ухаживал, когда был студентом, охотно ко мне подходили. Я всегда считал, что кошки мне доверяют. Присев на корточки, я протянул руку к коту и успокаивающе с ним заговорил. Но он только посмотрел на меня желтыми глазами, с хриплым воем отскочил и, поджав хвост, бросился прочь по дорожке, не переставая хрипло орать.