На стороне подростка - Франсуаза Дольто

В ходе этой психотерапии переход не имел двойственного характера. Мальчик был полон доверия, но не влюблен.

Десять лет спустя, узнав мой адрес в медицинском управлении, этот молодой человек захотел меня увидеть. Он стал пилотом-испытателем. Собирался жениться. Девушка, которую он любил, настаивала, чтобы он бросил свою профессию и только тогда на ней женился. Он хотел быть с ней, но у него не было никакого желания бросать свою рискованную профессию, приносящую к тому же большую зарплату и премии.

—Я ей говорю, моей невесте: «Это очень хорошо для женщины. Если я погибну, вдова получит огромную компенсацию». Чего она боится?

— Если она любит меня, она должна любить и дело, которым я занимаюсь. Это прекрасное дело, поскольку обеспечивает не только жену, но и вдову.

Он приходил ко мне пять или шесть раз поговорить о своей женитьбе, все раздумывая, надо ли приносить в жертву свою профессию. Потом он прислал письмо, где сообщал, что женится. Последние слова были: «Я теперь уже не в том возрасте, чтобы быть пилотом-испытателем, кроме исключительных случаев, но я готовлю парашютистов».

Я не видела его с тех пор, когда он, будучи лицеистом, рассказывал мне о небесной птице, запертой в подвале дома его матери. Став мужчиной и обретя настоящие крылья, он пришел ко мне за советом: «Как женщине решиться выйти замуж за человека, рискующего умереть молодым?» Он был, судя по всему, осмотрительным и потому выжил.

Ни разу во время наших бесед с Кристианом-лицеистом я не заподозрила, что подвал не похож на гараж с широкими дверями или подвижной стенкой.

Если бы я поторопилась и спросила: «Но как же ты выведешь самолет?» — я бы остановила строительство. Я бы помешала Кристиану. Я могла все испортить. Это как раз то, что слишком часто делают родители по отношению к подросткам.

Тут мы дошли до критического момента: необходимо, чтобы взрослый видел то, что находится в сердце ребенка, а не искал бы в отроческих проектах высокого процента рациональности.

Я знала одного учителя, ученики которого собирались провести целый день всем классом на Эйфелевой башне. Весь класс готовился к этому мероприятию, разрабатывая мельчайшие детали: изучались планы метро, расписание поездов и стоимость билетов.

Учитель знал, что проект невыполним из-за недостатка средств.

В течение трех месяцев он учил их читать, писать и считать, консультируясь по справочникам и планам Парижа, прокладывая маршрут, вырабатывая программу каждого дня. Это было так интересно — выдумывать, изобретать путешествие. Ученики были в латентном периоде: восемь — одиннадцать лет.

Необходимо, чтобы взрослый видел то, что находится в сердце у ребенка, а не искал бы в отроческих проектах высокого процента рациональности.

Учитель не сказал им заранее: «Это невозможно. Мы никогда не наберем необходимую сумму». Тот, кто знал о том, что цель недостижима, не сказал об этом. Я считаю, что это и есть воспитание.

В фазе латентности уже недостаточно снов маленького мальчика из «Прекрасного апельсинного дерева» [«Мое прекрасное апельсинное дерево» — автобиографический роман Хосе Мауро де Васконселоса (1882—1959), мексиканского писателя. философа и государственного деятеля. — Примеч. ред.], который стремился, в соответствии с возрастом, к поэтическому созиданию, к волшебству. Дети хотят конкретики. Позднее, когда они уже не были учениками, они встретились с учителем.

—Помните наше путешествие на Эйфелеву башню? Это было потрясающе!

—Путешествие?.. Но его никогда не было.

—Как это не было?

Они забыли, что проект не был претворен в жизнь.

Так взрослые выдумывают газеты, которые никогда не выйдут в свет, изобретатели делают модели новых машин, которые никогда не будут ездить...

Человеку необходимы проекты. Старая нация страдает от недостатка великих дерзаний. Утопия — это реальность завтрашнего дня.

Человеку необходимы проекты. Старая нация страдает от недостатка великих дерзаний. Утопия — это реальность завтрашнего дня. Политики раздают обещания, не имея программы прихода к власти. Великие реформы рождает новаторский дух. Их могут не довести до конца, но важно попытаться. По крайней мере, это даст простор полезному опыту и будет способствовать появлению новых идей, умственному развитию.

Взрослые только разрушают мир, в котором хотят укрыться подростки, говоря им: «Это невозможно».

Взрослые же только разрушают мир, в котором хотят укрыться подростки, говоря им: «Это невозможно».

СМЕРТЬ-ИНИЦИАЦИЯ И ПОБЕГ

В самых старых ритуалах инициации у племен, расселившихся от Австралии до Южной Африки, от Огненной Земли до Океании, вплоть до Таити, есть один общий момент — присутствие в драматургии ритуала смерти-инициации.

Новички неофиты должны, для того чтобы перейти в другое качество, пройти через умирание детства.

Символическое отделение от матери представляется в драматической манере. Испытание огнем у аборигенов, вероятно, наиболее архаичная церемония посвящения в мужчины. Новообращенный, которого символически убивают, противостоит мифической силе, знающей тайну, соединяющую небо и землю.

Обрезание — это действие, совершаемое Высшим Духом, которое осуществляется специальными людьми и ритуальными инструментами. Кровь — главный элемент этого священнодействия.

Церемонии сопровождаются мычанием, ревом, который имитирует мужчина: в соответствии с религиозными представлениями первобытных людей — выражение мужской созидательной способности и стихийного темного начала «грома небесного».

В Западной Африке, у племен сереров и уолофов, обрезание делается поздно: от пятнадцати до двадцати лет, поскольку оно связывается с возмужанием.

Этнолог Арнольд ван Женнеп объясняет, почему варьируется возраст обрезания: вопреки всеобщему заблуждению, это не ритуал, а социальный акт, связанный с наступлением периода полового созревания (в соматическом смысле).

Общество всегда различало зрелость психологическую и зрелость социальную.

У мальчиков надрез означает ритуальное превращение неофита в женщину: определенный этап, на котором неофит посредством ритуального действа символически утрачивает на время мужскую способность давать жизнь себе подобным.

Обряды инициации, вероятно, соотносятся с представлением о символической кастрации. Я полагаю, это главное, что мы сегодня должны запомнить из этих этнологических наблюдений.

Коллективные испытания помогают молодым людям преодолеть чувство вины, какого-то нарушения, от которого страдают юные существа, так как переходный период, который подросток пережил один, без поддержки, переживается как нарушение. В этом периоде необходимо присутствие какой-либо опасности, угрозы, которой должно противостоять. Нарушение оборачивается в этом случае инициацией, и страх изнасиловать кого-нибудь или быть изнасилованным (или кастрированным) исчезает.

Индивидуальная реализация подростка не является его инициацией в социальную жизнь, Жизнь группы, как это было в родовых обществах.

Проект не может заменить ритуалы переходного периода. Но возможно, способен облегчить его.

Ритуалы перехода служили общине, которой необходимо было сохранить всех своих членов, они позволяли привлечь в клан молодых, дать им возможность столкнуться с опасностью, находясь в лоне племени, и эти опасности — ритуалы инициации. Страшные. Надо быть необыкновенным, чтобы выдержать их живым. Общество как бы предлагает модель.

В наше время, когда ни семейной, ни социальной модели нет, да и пример отца становится все относительнее, ритуалов инициации не существует, но, может быть, юношеский проект, мечта, и есть в какой-то степени испытание опасностью с известной долей осторожности, то самое, что поможет умереть детству, чтобы его носитель мог перейти на другой уровень зрелости в коллективной жизни.

Первый этап — это возможность заработать немного денег. Это камень преткновения для нынешних молодых. Иметь свое жилище, подругу, возможность завести детей. И это не признак времени, этот идеал вечен.

В фильме «Июльское свидание» небольшая компания приятелей мечтает отправиться в Африку, к пигмеям. «Глава экспедиции» стучится во все двери, чтобы собрать необходимые средства. Дело затягивается. Идут долгие разговоры между членами экспедиции. И в тот день, когда он, торжествуя, объявляет им: «Все готово, можем выступать!» — оказывается, что некоторые уже охладели и очарование давней мечты для них пропало.

Подростка характеризует то, что он фиксируется на длительном проекте, который вынашивает во времени и пространстве, отличном от тех, в которых он жил до сих пор.