Любовь на Рейне - Джейн Арбор

— В общем-то нет. Просто на машинах разминулись, — сказала Вирджиния, решая, что пора сменить тему разговора. — Кстати, Альбрехт спрашивает, когда он может взять своего щенка?

— Ах да, Дрозда. Передайте Альбрехту, что придется подождать еще несколько дней, от силы неделю. А как Ханнхен? Она возражать не будет?

Вирджиния сочувственно рассмеялась.

— Она по-прежнему бурчит себе что-то под нос, так что все мы находимся у нее в немилости. Но Ингрэм заявил, что собака нам нужна, а потому, как я предполагаю, самое большее, на что отважится Ханнхен, так это на то, что будет полностью игнорировать щенка.

— Она еще Дрозда не видела! — также хохотнув, сказала Лизель. — С такими легкими его будет очень непросто проигнорировать!

Обе женщины снова расхохотались и на том и завершили разговор.

На неделе погода снова испортилась. Изредка на небе появлялось блеклое солнце, тогда как все остальное время на холмы валил нескончаемый сырой снег.

Из-за непогоды, а также отчасти по причине того, что Ирма на пару недель отбыла в Дюссельдорф, Лизель самостоятельно приступила к традиционной весенней уборке пансиона и была сильно занята, лишь изредка уделяя пару минут на то, чтобы поболтать с Вирджинией по телефону. Та, в свою очередь, также безвылазно сидела на вилле, занятая своим собственным «блицкригом» — совершенствовалась в письменном немецком, который по-прежнему оставался ее наиболее слабым местом.

Единственным знаком внимания от Пола Белла явился присланный им букет цветов — фрезий и весенних ирисов, — доставленный из кенигсгратского магазина вкупе с его визитной карточкой, на которой была написана простая фраза: «Спасибо за приятно проведенный вечер». Вирджиния отколола карточку, немного поразмышляла над тем, следует ли ей отнести цветы в свою комнату, но затем демонстративно водрузила их прямо в центре холла. Ингрэму это должно пойти на пользу, подумала она.

В конце недели на виллу примчалась Лизель, наконец-то доставившая своего щенка. По ее словам, от Криса Белла она также не получила никаких вестей.

— Ну что ж, — со вздохом проговорила девушка, — наверное, для него это был просто еще один заурядный вечер. — Однако затем она заметно приободрилась, когда Вирджиния поделилась с ней своей мыслью о том, что жизнь в бревенчатой хижине на Зигкрейс, судя по всему, была отнюдь не простым делом и не оставляла ее обитателям ни минуты свободного времени.

— Вы хотите сказать, что если бы у них был телефон?.. — с надеждой спросила Лизель.

— Я просто уверена, что, будь у них телефон, Крис обязательно позвонил бы, — успокаивающе проговорила Вирджиния, полностью убежденная в том, что не ошибается на этот счет.

Ханнхен демонстративно не явилась на инструктаж, который Лизель провела с Вирджинией и Альбрехтом на тему условий содержания щенка.

После этого Альбрехт был предоставлен самому себе; при этом его задача по скорейшей акклиматизации нового жильца отнюдь не облегчалась зловещим ворчанием Ханнхен насчет «никому не нужных собак» в доселе безупречно чистом доме.

В тот вечер Вирджиния улеглась спать так и не дождавшись возвращения Ингрэма. Немного почитав, она наконец уснула, но затем опять проснулась, услышав какой-то странный звук, походивший на пронзительное «И-и-и…», в котором было что-то от писка ушастой совы.

Щенок! Вирджиния села в постели и прислушалась. «И-и-и…» Опять то же самое. Альбрехт наверняка не мог его услышать, а потому она решила сходить и посмотреть, в чем там дело. Однако к тому времени, когда Вирджиния всунула ноги в шлепанцы и накинула халат, призывный щенячий «SOS» уже затих — причина происшедшего стала ей понятна, когда она увидела полоску света, пробивавшуюся из-под кухонной двери. Когда Вирджиния приоткрыла створку двери, ее взору предстала фигура Ханнхен, пересекавшая кухню со стороны судомойни с щенячьей корзиной в руках.

Обе застыли на месте как вкопанные, пока Ханнхен наконец не проговорила — ворчливо и вызывающе, словно ее застали на месте преступления:

— Ну и муженек у меня! Если уж заснет, то спит как убитый. А нам лежи и слушай, как скулит эта кроха, которую от мамаши-то еще не надо было отрывать.

С этими словами она проследовала к объекту своей неизменной радости и гордости — громадной центральной печке, сделанной из бронзы и чугуна, — после чего опустила корзину со щенком на пол и распахнула печную дверцу.

— Я тоже его услышала, бедняжку, — осмелилась вставить Вирджиния.

— Да кто же такое не услышит — разве что только Альбрехт, бревно эдакое, — презрительно пробормотала Ханнхен, с шумом разгребая угли. — Малыш, конечно, замерз, а потому и закричал, как любой другой младенец. И кто же теперь о нем позаботится? Только вы, фрейлейн, да я, больше некому. Уж конечно не эти двое важных мужчин, из-за которых он здесь появился. Ни Альбрехт, ни герр Ингрэм — нет уж!

— Мне кажется, Ингрэма вообще в доме нет, — попыталась было заступиться за него Вирджиния, после чего опустилась на колени, чтобы погладить щенка по шелковистой головке. — А может, он также и проголодался? Теплого молочка бы ему.

Однако услышала в ответ:

— Он уже получил свой ужин. Не следует перегружать его желудок, — решительно произнесла Ханнхен. — Нет-нет, он просто замерз и почувствовал себя одиноко.

Вирджиния все так же стояла на коленях, держа ладони перед печкой и размышляя на тему этой неожиданной суматохи: как она и Ханнхен впервые за все это время оказались связанными чем-то вроде сочувственного союза! Про себя она уже решила, что это согласие следовало закрепить и развить.

— Ну, раз в судомойне ему показалось слишком холодно, может, позволим ему остаться до утра здесь, в кухне? — отважилась предложить Вирджиния.

Однако тут же поняла, что зашла слишком далеко.

— Нет, здесь я его оставить не могу, — покачала головой Ханнхен. — Я так и сказала Альбрехту. Ему должно быть тепло и удобно — но не здесь. — Она задумчиво кивнула, после чего, издав гортанное «ах», опустила щенка назад в корзину и вышла из комнаты, бормоча про себя: «Die kleine Warmflasche»[4].

Вернулась она с детской бутылочкой, наполненной горячей водой и в мягкой синей плюшевой обертке. Приложив бутылку к щеке, она проверила ее температуру, затем довольно неуклюже опустилась на колени и подсунула ее под слой тряпок в лежаке щенка.

— Ну вот, — явно удовлетворенная собой, проговорила она, — теперь он и не обожжется, и согреется.

Ну что ж, пока все идет хорошо, подумала Вирджиния. Маловато, конечно, чтобы разбить лед отчужденности, но как знать, может, все же где-то он и треснул.