Человек после общества. Антология французского анархо-индивидуализма начала XX века - Ан Ринер

своего произведения под названием «О Свободе»: «Наиболее важным принципом является существенное и абсолютное развитие человека во всем своем богатейшем разнообразии». Другой принцип является гуманистическим или альтруистическим, он был переведен в экономическую плоскость анархо-коммунизмом. То, что индивидуалистический и гуманистический принципы отрицают друг друга, было доказано логикой и фактами. Либо индивидуалистический принцип ничего не значит, либо он является защитой полного разнообразия, различий и всего того, что отличает, отделяет или иногда даже настраивает личностей друг против друга. В противовес этому гуманизм имеет своей главной целью нахождение сходств между различными представителями человечества. Идеалом этого принципа, как сказал Жид (если сделать из этого высказывание), является реальность «таких же, как и мы» (с фр. «nos semblables»). На самом деле, взаимный антагонизм этих двух принципов был не раз подтвержден в трудах наиболее проницательных теоретиков анархизма. И этот закономерный и неизбежный антагонизм не может не привести к разделению анархизма на политическую и социальную доктрины43.

Какой бы ни была правда и какими бы ни были сложности, встречаемые теми, кто хочет примирить между собой индивидуалистический и гуманистический принципы, эти противоречащие друг другу позиции, тем не менее, сходятся хотя бы в одном моменте: в их очевидном оптимизме. Принцип Гумбольдта оптимистичен, поскольку безоговорочно провозглашает человеческую природу доброй и обосновывает оправданность ее свободного процветания. Данный принцип оппонирует христианскому осуждению естественных инстинктов, в связи с чем мы можем понять претензии Дюпона-Уайта, переводчика эссе «О Свободе», которые он считал необходимым выдвинуть по поводу этого принципа со спиритуалистической или христианской точки зрения (осуждение плоти)44. Гуманистический принцип не менее оптимистичен. Гуманизм в действительности оказывается не более чем обожествлением человека в его всеобщих свойствах, обожествлением человеческого рода и, следовательно, всего человеческого общества. Как мы видим, если анархизм и оптимистичен в отношении личности, то он является таковым еще в большей степени по отношению к обществу. Анархизм предполагает, что однажды воплотившиеся личные свободы сумеют естественным образом гармонизироваться и спонтанно воплотить анархистский идеал свободного общества.

Какова позиция индивидуализма относительно этих двух противоречащих друг другу точек зрения (христианской и анархистской)?

Индивидуализм является реалистической философией, исходящей из живого опыта и непосредственного мироощущения и в равной степени отвергающей обе эти метафизики: первую, христианскую метафизику, которая априори утверждает изначальную порочность человека, и другую — рационалистическую и руссоистскую метафизику, которая не менее априорна в своем утверждении изначальной и природной доброты человека. Индивидуализм ставит себя перед фактами, ясно говорящими о том, что человек подвержен целому ряду инстинктов, находящихся в борьбе друг с другом и что подобное имеет место в человеческом обществе, где личности, объединившись в определенные группы, противостоят друг другу. В силу условий собственного существования, человек неизбежно подвергается воздействию законов борьбы, суть которых заключается во внутренней борьбе с собственными инстинктами и внешней борьбе с другими людьми. Если мы признаем, что эгоизм и борьба с другими являются основополагающими в человеческом существовании, то нам следует признать, что само существование пессимистично, а вместе с ним, следовательно, и сам индивидуализм. Но признав это, мы должны тут же уточнить, что пессимизм индивидуализма, пессимизм фактов, пессимизм как знание, выведенное из опыта, или же, если хотите, пессимизм как познание мира апостериори абсолютно отличается от того теологического пессимизма, который от имени догмы априори осуждает человеческую природу.

В то же время сам индивидуализм не менее четко отличается от анархизма, как и анархизм от индивидуализма. Если вместе с анархизмом индивидуализм и принимает принцип Гумбольдта о естественном стремлении нашей натуры к полному процветанию, то лишь с оговоркой, что такое стремление обречено на вечную и всепоглощающую фрустрацию, обусловленную нашими внутренними (моральными) и внешними (социальными) противоречиями45. Другими словами, индивидуализм считает, что гармоничное развитие личности, и общества является утопией. Подобному тому как индивидуализм пессимистичен в отношении к личности, он является таковым даже еще в большей степени в отношении общества: человек по своей природе, то есть в силу внутренней борьбы собственных инстинктов, — противоречивое существо. Но эта противоречивость парадоксальным образом уживается в обществе, которое подавляет наши инстинкты и в то же время побуждает и усиливает их. Фактически, когда индивидуальные воли к жизни объединяются между собой, тем самым они создают коллективную волю к жизни, что сразу же начинает подавлять всякую другую индивидуальную волю к жизни и властно навязывает ей свою. Таким образом, общество доводит степень противоречивости нашей натуры до ее предела, выявляя и побуждая ее самым ужасным способом. Следовательно, как и утверждал Шопенгауэр, общество является по-настоящему выразителем человеческой воли к жизни в ее высшем проявлении желаний, борьбы, фрустрации и страдания.

~

Из этой первой противоположности между анархизмом и индивидуализмом проистекают и другие. Анархизм верит в прогресс. Индивидуализм же разделяет тот взгляд, который можно назвать «антиисторическим».

Такой взгляд отрицает идеи будущего и прогресса, а также рассматривает волю к жизни людей лишь в контексте бесконечного потока настоящего. Штирнер, чьи мысли часто сходятся с Шопенгауэром, мыслит антиисторически. Он тоже верит, что попытки предсказывать некое грядущее будущее наивны и обманчивы. Всякая идея построения определенного типа общества подавляет личность, когда начинает воплощаться в более конкретных формах. Для Штирнера не может идти никакой речи о грядущем утопическом «завтра» или «рае на Земле в конце наших дней» — нет ничего, кроме эгоистического «сегодня».

Отношение Штирнера к обществу является таким же, как и у Шопенгаэура к природе и жизни. Отрицание Шопенгауэром жизни остается полностью метафизическим и, так сказать, полностью духовным (не стоит забывать о том, что Шопенгауэр осуждал самоубийство, которое было бы всего лишь отрицанием жизни на уровне материальных и осязаемых вещей). Таким же образом бунт Штирнера против общества является полностью духовным мятежом внутренней воли и ее намерений. Этот бунт не является, как в случае с Бакуниным, призывом к всеразрушению. Такой бунт есть лишь обыкновенный акт защиты и пассивной враждебности по отношению к обществу — сочетание безразличия и презрительного смирения. Этот бунт не побуждает личность бороться против общества, так как воля общества всегда будет сильнее. Потому личность должна повиноваться как собака. Тем не менее, хотя Штирнер и повинуется, он в то же время сохраняет — в качестве одной из форм утешения — немало сил для интеллектуального презрения к обществу и такому положению. Таково же приблизительно и отношение Виньи к природе и обществу: «Тихая, без вспышек гнева и без упреков небесам, безнадежность — это и есть мудрость»46 И опять же: «Молчание является лучшей критикой жизни».

Анархизм является наиболее остервенелой и безумной формой идеализма. Суть индивидуализма же может