Тайна Нуля (Журнальный вариант) - Александр Казанцев

— По инициативе одного из руководителей радиообсерватории — моего отца, почтенного профессора Джорджа Хьюша-младшего сигналы были переписаны с еще большей скоростью, чтобы перевести их в звуковой диапазон. После ряда попыток нам все же удалось услышать голос из космоса, с которым мы и решили ознакомить наших коллег в Европе, Азии, Южной Америке и Канаде, — с ударением на последнем слове закончила она.

— По-видимому, это обрывки земной речи, — снова зазвучал мужской голос, и на экране появился теперь сухой и седой профессор Хьюш-младший.

— К сожалению, леди и джентльмены, наше знание земных языков оставляет желать лучшего, а потому мы обращаемся ко всем в надежде, что они лучше нас могут решить новую космическую загадку. Наша торопливость объясняется тем, что мы не исключаем возможность того, что послание представляет из себя «сигнал бедствия».

— Сигнал бедствия! — в ужасе воскликнула Надя. — Я так и знала!

— Мы уже разослали всем радиообсерваториям мира указание на режим, в котором нам удалось принять космические сигналы, чтобы при их повторе или при анализе прежних незамеченных записей можно было бы судить о смысле принятых обрывков скорее всего русской речи, судя по первому слову, близкому к названию романа писателя Гончарова, а также несомненно русских слов «был» и «рыло». Едва ли нас можно упрекнуть в повторе «космического ребуса». Мы с моей супругой, профессором Джосиан Белл, находим, что вторичное обнаружение Мальбарской радиообсерваторией радиосигналов, ускользнувших от общего внимания, говорит в ее пользу, тем более что сто лет назад такой же случай привел к открытию пульсаров — нейтронных звезд. Особенно символичным нам представляется расшифровка нашей недавней записи о инфракрасном диапазоне, оказавшейся прекрасным русским словом «Надежда», и мы хотим, чтобы надежда и на этот раз осветила принятое нами загадочное послание, звуки которого вы сейчас услышите.

Профессор Хьюш исчез с экрана, и на нем снова появилась бегущая лента с записанными радиовсплесками. Одновременно послышались шумы, треск, хрипы и отдельные слова или обрывки их.

Бурунов догадался включить магнитофон.

«… ОБРЫ… РА… ПОМ… БЫЛ… НУ… СЕР… РЫЛО…»

— Здесь что-то не так! — заметил профессор Бурунов. — Другой масштаб времени — это же антинаучно! Скорее отражение и искажение в космосе земных сигналов Эффект Штермера. Начало XX века.

— Я не знаю расшифровки этого послания, но последнее слово никак не рыло, это подпись — Крылов. Папа жив!

— Тогда этот факт для новой теории, — заметил академик, выразительно взглянув на внучку.

— Обрыв? — сказала Кассиопея. — А я думала, что в космосе гладкая дорога.

— Я лечу в Звездный комитет, — объявил академик. — Вас, Константин Петрович, попрошу с помощью Нади запрограммировать мой компьютер на расшифровку послания. Все-таки миллиард попыток в секунду! Разгадает!

Наталья Витальевна и Кассиопея убирали со стола нетронутые тарелки.

СОТРЯСЕНИЕ НАУК

Дворец науки, расположенный в лесу над Москвой-рекой вместе с другими академическими зданиями, был архитектурной моделью Солнечной системы.

В центре научного городка высилась огромная сфера — своеобразное здание в десятки этажей, которое, олицетворяя собой Солнце, словно зависло в пространстве, ни на что не опираясь. Ее прозрачные, подсвеченные изнутри колонны казались не опорами, а направленными на Землю пучками ослепительных лучей.

Поодаль, на круглых лесных лужайках, изображающих разные планеты, располагались академические институты с величественными мраморными фасадами и скульптурами на античные мифологические сюжеты: крылатого бога, выходящей из мраморной пены прекрасной богини, могучего титана, удерживающего над землей небесный свод, кроваво-красного бога войны в шлеме и с мечом в руке, грозного повелителя богов, разящего с вершины Олимпа сверкающими молниями…

Взлетолеты по негласному правилу никогда не опускались близ храма науки, доставляя пассажиров лишь к окраине «Солнечной системы», откуда им приходилось идти пешком.

Никогда прежде Бурунов не проклинал, как сейчас, эти «старческие причуды» академиков. Он спешил, шагая по узеньким пешеходным дорожкам, то и дело переходя на бег.

Добравшись до парящего в воздухе шара, он поднялся в лифте внутри прозрачных колонн на тридцать третий этаж, где располагался президиум Объединенной Академии наук.

В небольшом, со строгой простотой отделанном зале собрались многие ученые с мировым именем, а также Звездный комитет в полном составе, экипаж спасательного звездолета и руководители Штаба перелета.

На трибуне стоял академик Зернов. Низкий голос его звучал глухо и торжественно.

— Не устаревают слова академика Ивана Петровича Павлова: «В науке нет никаких авторитетов, кроме авторитета факта». Ради признания такого факта мы и собрались сейчас здесь. Всю жизнь ученого я посвятил утверждению теории абсолютности и ниспровержению теории относительности Эйнштейна. И вот теперь, не имея времени на исследования и дискуссии, я во всеуслышание объявляю, — академик повысил голос: — Вся моя научная деятельность до сегодняшнего дня была ошибочной. Я не заслуживаю всех присужденных мне званий и почестей, ибо вынужден отречься от теории абсолютности, опровергаемой фактом передачи сигнала бедствия с пропавшего звездолета, оказавшегося при достижении субсветовой скорости в ином масштабе времени. — Вздохнув, Виталий Григорьевич продолжал: — В науке отрицательный результат — все же шаг вперед, пусть полученный даже ценой целой жизни. Главное состоит в том, что ставший сегодня достоянием физики двадцать первого века факт оказался сигналом бедствия. Его передал из другого масштаба времени, в который перешел, достигнув субсветовой скорости, пропавший звездолет. Потеряв управление из-за обрыва троса, он мчится по инерции в бездны Вселенной. Догнать его на спасательном звездолете можно, но такая экспедиция равнозначна уходу спасателей навсегда из нашего времени. Теория абсолютности оставила бы всех в неведении об этом. Теперь мы не вправе игнорировать создавшуюся ситуацию и вынуждены привести свои теоретические взгляды в соответствие с самыми последними данными. Свой вклад в устранение наших заблуждений внесла юный математик Надежда Крылова. Впрочем, по возрасту она недалеко ушла от Альберта Эйнштейна, когда он создал свою теорию относительности. Она нашла изящный математический прием, отводящий все возражения (в том числе и мои) против теории относительности, на которых и строилась теория абсолютности. При решении вопроса о судьбе исчезнувших звездолетчиков теперь следует отталкиваться от раскрытой Надеждой Крыловой «тайны нуля».