Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - Пола Сторидж

– Может быть, это ошибка? – спросила Джастина с надеждой в голосе.

Фредди покачал головой.

– Нет, ошибки тут быть не может… Трупы Гарри и Мери опознали их родители… А мне, как приятелю и соседу Гарри, позвонили сегодня рано утром… нет, ошибки быть не может – я разговаривал с его отцом…

Пока Фредди говорил, в мозгу Джастины почему-то назойливо вертелась фраза шекспировского героя из их спектакля:

– Мы кажемся кровавы и жестоки —Как наши руки и деянье наше;Но ты ведь видишь только наши руки,Деяние кровавое их видишь,А не сердца, что полны состраданья.Лишь состраданье к общим бедам Рима —Огонь мертвит огонь, а жалость – жалость…

Она встряхнула головой, словно стремясь отогнать таким образом назойливую цитату.

Фредди пристально смотрел на нее.

– Известно, что их убили ирландские «ультра», – произнес он.

Джастине показалось, что фраза эта была произнесена Фредди Кроуфордом таким тоном, будто бы она лично имеет какое-то отношение к этой трагедии.

Да, она ирландка, и ее отец с гордостью носил фамилию О'Нил…

И Дрохеда, между прочим, названа так в честь одноименного ирландского города.

Она ирландка, она родилась ирландкой – пусть и не в стране, герб которой – золотая лира на зеленом поле,[4] а в австралийской Дрохеде…

Но почему же она должна отвечать за террористов ИРА только потому, что и они – ирландцы?

Тот же Лион Хартгейм – немец, он даже служил в вермахте, но глупо было бы обвинять его в пособничестве нацистам…

А Фредди все так же пристально, не отрываясь, смотрел на нее…

И почему он так на нее смотрит?

Он что – подозревает ее в чем-то… В чем-то таком, нехорошем?

Нет, неужели он действительно ее в чем-то подозревает?

Отведя взгляд, Джастина только и смогла, что распорядиться:

– Сегодня занятий не будет… Завтра – тоже… Все свободны… О начале репетиций я сообщу каждому из вас по телефону…

И студийцы тихо, один за другим, стали покидать театральный репетиторий… Последним вышел Фредди.

– Всего хорошего, миссис О'Нил, – произнес он и аккуратно затворил за собой дверь…

Джастина, едва дойдя до своего дома, поднялась в спальню и в полном изнеможении рухнула на кровать.

Ее плечи сотрясали беззвучные рыдания.

Потом она неожиданно заснула тяжелым, свинцовым сном, без сновидений.

Сколько она так пролежала – час, два, десять часов?

Во всяком случае, когда она с тяжелой головой и с солоноватым привкусом на губах проснулась, в спальне уже царил полумрак.

Приподняв голову, она убедилась, что окна не зашторены – в окно спальни смотрела кроваво-ржавая луна – та самая, которая так напугала ее вчера вечером.

Джастина, хотя и не была суеверна, еще вчера вечером подумала, что такая луна – дурной знак.

Она перевернулась на бок и тут же увидела перед собой лицо Лиона.

Немигающие глаза, густые волосы, ниспадающие на лоб… В глазах отражались зеленые электрические искорки – это от ночника, стоявшего на тумбочке.

– Ты спишь? – спросил Лион.

Лион, и особенно – его взгляд сразу же успокоили Джастину, придали ей уверенности.

Она приподнялась на локте и привычным жестом поправила прическу…

Встал и Лион.

– Уже проснулась…

Подойдя к жене, он уселся рядом и, обняв ее за плечи, спросил:

– Что случилось?

– Двое моих студийцев погибло, – произнесла она и отвернулась.

Как ни странно, однако Лион не высказал большого удивления.

– Погибли? – спросил он каким-то обыденным, как показалось Джастине тоном, будто бы известия о гибели людей ему приходилось выслушивать едва ли не каждый день и они уже перестали волновать его.

Может быть, это и есть та самая мудрость, что приходит с возрастом – ведь о ней, кажется, говорил Лион давеча?

Мудрость?

Или равнодушие…

Джастина прошептала:

– Погибли…

– Наверное – автомобильная катастрофа? – осведомился Лион.

Она мотнула головой.

– Нет.

– А что же?

Отрешенно глядя в какую-то одной ей известную пространственную точку перед собой, Джастина едва слышно произнесла:

– Катастрофа, но не автомобильная…

– Так что же случилось?

Теперь его голос прозвучал более настороженно и напряженно.

– Их убили…

– Убили?

– Да.

– И кто их убил?

О, как убийственны эти односложные вопросы и однозначные ответы!

Это просто невыносимо…

И почему, почему он спрашивает ее обо всем этом именно теперь?

Разве он сам не понимает, разве он не может почувствовать, как ей тяжело?

Джастина, превозмогая себя, коротко рассказала обо всем, что произошло.

– Вроде бы тот взрыв был устроен боевиками из ИРА, – сказала она. – Скорее всего, так оно и есть… Наверняка они…

После этого в их разговоре наступила пауза – долгая, томительная…

Наконец Лион нарушил молчание:

– Ты что – обвиняешь в чем-то себя? Чувствуешь себя виноватой? Может быть потому, что ты – ирландка? Джастина О'Нил?

Отрицательно покачав головой, она печальным голосом промолвила:

– Нет.

– Тогда – почему столько переживаний? Вы ведь были едва знакомы…

Она снова покачала головой.

– Я ведь знала их… Видела чуть ли не каждый день на репетициях…

– Знала?

Она удивленно посмотрела на Лиона и еле слышно спросила:

– Почему ты сейчас спрашиваешь меня об этом – скажи!

– Но ведь сколько людей, не знакомых нам, но которые, вполне возможно, ничем не хуже тех, кто нам хорошо известен, гибнут каждый день… Каждый час, – начал Лион, – Гибнут где угодно: в автомобильных и авиационных катастрофах, в перестрелках, при авариях на электростанциях, от взрывов, наводнений, землетрясений, при крушении судов… Просто умирают от болезней… Я служил в армии, – голос его стал неожиданно печальным, – и я знаю, что это такое – смерть… На войне погибло очень много людей, и большинство из них были хорошие люди… Они гибнут и теперь. И никто никогда, – я говорю о людях, которые не были знакомы с погибшими, – никто никогда не расстраивается особо… Смерть – это ведь неизбежность, Джастина… Ничего не поделаешь…

Лион сейчас прекрасно понимал, что говорит пошлейшие до ужаса банальности, что еще немножко – и он перейдет на чисто обывательские, суконные формулировки вроде «человек родился, чтобы умереть», «все там будем» или «Бог дал, Бог и взял»…

Понимал, но никак не мог найти иных слов для успокоения жены.

– Если задуматься, во всем разобраться – хороших людей куда больше, чем плохих, – продолжал он. – И они… – его голос почему-то дрогнул, – они гибнут… Нельзя же скорбеть по всем, Джастина! Тут никаких слез не хватит! Ну, не плачь – прошу тебя!