Кабинет-министр Артемий Волынский - Зинаида Чиркова

С особенным удовольствием ездила Анна во дворец любимой сестры Петра, Натальи Алексеевны, где обреталась Екатерина. И Анне доставляло удовольствие говорить с ней, подолгу расспрашивать о её поездках и городах, где бывала. Екатерина рассказывала много и охотно — она находилась при Петре во всех его походах, видела наяву многие сражения и тяжёлые, трудные исходы их и могла обо всём говорить весело, с лёгким акцентом, живо описывать все свои приключения. Она была уже не так молода, как показалось Анне сначала, много лет следовала за Петром, бывало, и разрешалась от бремени в походах. И многих детей похоронила. Одна из её девочек уже бегала. Её звали тоже Анной. И Анна часто взглядывала на маленькую девочку, похожую на Петра, и думала, какая судьба уготована этой царёвой дочке, имя у которой такое же, как у неё, тоже царёвой дочки...

Глава пятая

   — Наш король безумен, — тихо ответил пленный генерал и опустил голову.

Волынский всматривался в лицо пленника, доставленного лазутчиками. Бледное длинное лицо с блёкло-голубыми глазами, многодневная белёсая щетина на впавших щеках, давно не стриженные, неухоженные усы и потухший, не ожидающий ничего хорошего взгляд. Истоптанные ботфорты покосились, камзол весь в следах копоти, а шляпа с облезлым султаном зажата в крепкой властной руке. «Должно быть, хороший генерал», — подумал про себя Волынский и продолжил свои вопросы.

   — Но ведь это ещё не повод, чтобы изменить своей стране, своему отечеству, — проговорил он.

Швед гордо вскинул голову:

   — Я военный, моё дело — воевать, но когда тысячи безумств ведут к поражению, я не могу видеть это. Я должен изменить свою судьбу.

Волынский с интересом посмотрел на генерала. Гордость воина блеснула в его блёкло-голубых глазах, видно было, что решение перейти на сторону более сильного противника далось ему нелегко.

   — Сейчас я отвезу тебя к фельдмаршалу, — решил Волынский.

Пленный генерал покорно встал с деревенской лавки, на которой сидел, и искательно взглянул на Волынского.

   — Фельдмаршал решит твою судьбу, — пробормотал Волынский и велел лазутчикам приготовить всё для представления пленника Шереметеву.

В большом деревянном доме, где располагался на зимней квартире Борис Петрович Шереметев, уже вовсю горели смоляные факелы и крохотные лампады, когда Волынский прибыл туда с пленным генералом.

   — Сиятельный князь, — обратился он к дородному, как всегда, парящему ноги в горячем тазу Шереметеву, — лазутчики захватили шведского генерала, едва ноги унёс сам Карлус...

Борис Петрович пошевелил распаренными пальцами и неохотно кивнул:

   — Пускай приведут...

   — Просится на службу государеву, — осторожно заметил Волынский.

Шереметев приподнял густые брови, в глазах блеснуло любопытство.

   — Аль так уж плохо у Карлуса?

   — Говорит, король безумен, — ещё более осторожно ответил Артемий.

   — Ну это он зря... Безумец не повёл бы сюда своё войско, — недовольно дёрнул короткой верхней губой Шереметев. — Да и тут не безумством пахнет, ежели решается нападать на нас...

Швед-генерал вошёл с оглядкой, искательно поклонился Шереметеву.

   — Кто таков, почему в плен сдался? — сразу же сурово глянул на него Шереметев.

Тот отрекомендовался генералом армии Карла, шведского короля, и сообщил, что ещё до захвата в плен сам хотел перейти на сторону русских.

   — Что ж так? — уже более миролюбиво переспросил Шереметев. — Да и где ж так русскому обучился?

   — Противника надо знать, буде он может стать и союзником, и даже начальником, — учтиво поклонился швед.

   — А что ж побудило отнестись к нам так учтиво?

   — Мне бы хотелось передать разговор нашего короля с Мазепой, перешедшим на нашу сторону. Старый изменник льстил королю, сказал, что уже находится не далее как в восьми милях от Азии, где воевал Александр Македонский. И король поручил генерал-квартирмейстеру Гилленкроку разведать дороги, ведущие в Азию: «Мы должны туда пройти, чтобы иметь возможность говорить, что мы также были в Азии». Гилленкрок округлил глаза:

«Ваше величество изволит шутить, и конечно, вы не думаете о подобных вещах серьёзно». Но Карл бешено взглянул на своего генерала и заявил: «Я вовсе не шучу! Немедленно отправляйтесь и осведомитесь о путях в Азию...»

Шутка Мазепы стоила генералу выговора короля. Но и это ещё не всё. Карл решил во что бы то ни стало взять крепость Полтаву. Попытки овладеть этим городом, по мнению наиболее проницательных генералов, в том числе и пленного, вели лишь к катастрофе.

Эту точку зрения высказал королю и Гилленкрок. Но король не слушал никаких увещеваний: «Вы должны подготовить всё для нападения на Полтаву!» Но армия не располагала всем необходимым для такой осады. «У нас достаточно материала, чтобы взять такую жалкую крепость, как Полтава!» Королю возразили, что сама крепость хоть и не сильна, но всё-таки располагает гарнизоном в четыре тысячи человек, и это не считая казаков. Но Карл не слушал никого: «Когда русские увидят, что мы хотим серьёзно напасть, они сдадутся при первом же выстреле по городу».

Сколько ни убеждали короля генералы, что его армия испытывает острый недостаток в артиллерии, боеприпасах, что штурм может стоить ему всей армии, он стоял на своём: «Мы должны совершить то, что необыкновенно. От этого мы получим честь и славу...»

   — Я больше не смог выдержать безумств короля. Он неизменно верит в себя и свою звезду. Но армия уже не та, что была девять лет назад, все советы военных генералов не находят в его уме никакого отклика. Мы будем побеждены, это вне всякого сомнения...

Шереметев искоса взглянул на генерала.

   — Крысы бегут с тонущего корабля первыми, — тихонько сказал он.

Пленный генерал вспыхнул:

   — Мои боевые награды решительно опровергают ваши слова.

   — Ладно, — решил Шереметев. — Присматривай за ним, — бросил он Волынскому, — да не сильно: может, и в самом деле хочет служить нам...

Пленного генерала Волынский поручил Федоту-денщику. Артемий уже знал многое о намерениях царя. Город Полтава действительно, как и говорил Карл, укреплён был довольно слабо. Валы были земляные, ров мелким, а частокол из дубовых брёвен едва скрывал обороняющихся от нападавших.

Однако Карл провёл почти три месяца в безуспешных попытках взять город штурмом. Он терпеть не мог долго осаждать крепости, но должен был приступить к осаде, ибо все его попытки захватить город разбивались о мужество и стойкость защитников во главе с комендантом крепости Алексеем Степановичем Келиным. Он свято выполнял наказ Петра, полученный ещё в начале года: «Ежели неприятель будет вас атаковать, то, с помощью Божию, оборониться до последнего человека и ни на какой аккорд с неприятелем не вступать никогда под смертной казнию. Тако ж, ежели коменданта убьют, то надлежит первому под ним офицеру комендантом быть, и так последовать и прочим (сколько побитых ни будет) одному за другим, чтоб дела тем не остановить».

Восемь раз являлся к коменданту барабанщик короля с предложением сдать город на самых почётных условиях, в противном же случае все его защитники будут истреблены.

Келин мужественно отвечал парламентёру:

   — Мы уповаем на Бога, а что объявляешь, то нам чрез присланных, коих уже семь имеем, известно. Тако же знаем, что приступов было восемь и из присланных на приступ более трёх тысяч человек на валах полтавских головы положили. Итак, тщетна ваша похвальба — побить всех не в вашей воле состоит, но в воле Божией, потому что всяк себя оборонять умеет.

Пётр ещё не прибыл в армию, но знал о штурме Полтавы. «Сие место зело нужно», — написал он светлейшему князю Меншикову, стоявшему близ Полтавы. На выбор дал он также два плана помощи осаждённому городу — совершить диверсию на Опощню и отвлечь внимание Карла от Полтавы либо укрепиться на правом берегу Ворсклы и оттуда оказывать защитникам помощь продовольствием, рекрутами и вооружением. Однако он не стеснял действий светлейшего, рассчитывая на его благоразумие: «В прочем же, яко заочно, полагаюсь на ваше рассуждение...»

Шереметев со своими драгунскими полками пока что находился в резерве, и Артемий уже начинал думать о том, как перебраться в полки Меншикова, чтобы принять самое непосредственное участие в военных действиях. Но и его дело было опасным: он с горсткой драгун то и дело переезжал от Шереметева к Меншикову, привозя то тому, то другому свежие новости и сообщения.

Ещё до прибытия царского указа Меншиков напал на шведов в Опошне, и диверсия прошла успешно: шведы не ожидали такого нападения — отошли на противоположный берег реки Ворсклы. Глубокие переправы и неготовность шведов к тому, что русские могут преодолеть и зыбкие болота, позволили направить в крепость отряд в 900 человек. Они пришли в крепость разутые и раздетые — «не токмо что платье, но и штаны ради болотных зело глубоких переправ поскидали», — но принесли в крепость свинец и порох.