Алекс Кросс. Территория смерти - Джеймс Паттерсон

Большинство здешних обитателей лежали плечом к плечу на полу. Незначительное число счастливчиков возлежало на койках, вмурованных в стены.

— Сколько сейчас времени? — прохрипел я.

— Возможно, полночь. Кто знает? Для нас, впрочем, это не имеет никакого значения. Ибо все мы здесь люди конченые.

Глава тридцать девятая

Когда у меня в голове окончательно прояснилось, я осознал, что пропали мой бумажник и кожаный пояс, а также исчезла серьга из левого уха. Дешевенькая такая серебряная сережка, подаренная мне Дженни на день рождения.

«Куда эти типы меня завезли? Далеко ли отсюда до аэропорта? Да и в Нигерии ли я вообще?»

«Почему никто не воспрепятствовал моему похищению? Или это здесь в порядке вещей?»

Вопросов у меня накопилось много, но пока я не мог дать ответ ни на один из них. Да и смогу ли — хоть когда-нибудь?

— Мы в Лагосе? — на всякий случай спросил я своих товарищей по несчастью.

— Да. В Кирикири. Мы — политзаключенные. Так по крайней мере нам сказали. К примеру, я — журналист. А вы кто?

Со стороны двери послышался металлический скрежет. Кто-то отпирал замок с противоположной стороны. Наконец дверь распахнулась.

Я увидел двух охранников в синей униформе. Потоптавшись с минуту в освещенном коридоре, они вошли в камеру и сами мгновенно стали тенями. Потом один из них достал электрический фонарик и стал светить им в лица заключенных. Через некоторое время в свете фонаря оказался и я. Охранник светил мне в лицо довольно долго, пожалуй, несколько секунд. Я не сомневался, что эти люди пришли за мной, но они выбрали парня, назвавшегося журналистом. Охранники поставили его рывком на ноги, после чего один из них вытащил из кобуры пистолет и приставил к его виску.

— Никто не смеет разговаривать с американцем. Никто, — веско произнес этот тип, обращаясь к заключенным. — Вы меня поняли?

После этого охранники стали избивать журналиста рукоятками пистолетов, а когда он потерял сознание, схватили за руки и выволокли из камеры. Наблюдая за этими ужасами, я думал, что сплю и вижу ночной кошмар.

Большинство заключенных, видевших эту сцену, не сказали ни слова. Более того, они, казалось, восприняли случившееся с пониманием. И лишь двое или трое из них пробормотали себе под нос нечто невнятное. Во время экзекуции никто не двинулся с места, а когда охранники удалились, до моего слуха донеслись звуки, напоминавшие храп.

Что касается меня, то я во время экзекуции находился на том самом месте, где очнулся, и вбирал взглядом происходящее, а когда мерзавцы со своей жертвой удалились, сделал единственное, что мог в той ситуации: вновь распластался на полу и попытался заснуть. Это далось мне нелегко, поскольку каждый вдох вызывал у меня нестерпимую боль в груди. Кроме того, меня мучил очередной безответный вопрос: «В какой рукотворный ад меня угораздило попасть?»

Глава сороковая

Очень хотел бы сказать, что первая ночь в тюремной камере прошла как в бреду и я почти не помню деталей.

Но нет, ничего подобного. Я запомнил все до последней мелочи и сомневаюсь, что мне когда-либо суждено это забыть.

Более всего мучила жажда. По крайней мере в первую ночь. В горле стояла сушь, как в Сахаре. Кроме того, оно, казалось, сузилось до диаметра трубочки для коктейлей. Но жажда пожирала меня также и изнутри, и я не мог отделаться от мысли, что мои внутренние органы с каждой минутой все больше усыхают и уменьшаются. Не говорю уже о том, что всю ночь меня атаковали невиданных размеров москиты, а раскормленные крысы то и дело обнюхивали мою плоть, проверяя, жив ли я еще или уже умер.

По-прежнему сильно болели голова и ребра, и эта мучительная пульсирующая боль отдавалась толчками в мозгу и груди, как если бы у меня в организме включили некий болевой метроном. Но худшее заключалось в том, что мной овладевало сильнейшее чувство отчаяния и безысходности. Я как мог боролся с ним, но временами думал, что стоит мне только задремать, как со мной произойдет нечто ужасное: возможно даже, умру во сне, или меня придушит кто-нибудь из местных обитателей.

Дома мне приходилось читать статьи, которые публиковала организация «Хьюман райт уотч», боровшаяся за гражданские права, и я знал кое-что о такого рода тюрьмах. Но одно дело читать, и совсем другое — испытывать тяготы варварского тюремного заключения на собственной шкуре. Разница, как вы понимаете, огромная. Так что эту ночь можно с полным на то правом назвать одной из самых ужасных в моей жизни, если не самой ужасной. А мне, поверьте, приходилось переживать страшные ночи, когда, к примеру, я находился в замкнутом пространстве наедине с такими типами, как Кайл Крейг, Гэри Сонеджи и Казанова.

Наконец рассвело, о чем просигнализировало зарешеченное окошко на железной двери, напоминавшее мне маленький работающий телевизор. Видя, как на этом своеобразном экране постепенно меняются и высветляются краски, я вдруг почувствовал, что овладевшее мной мрачное настроение тоже начинает светлеть, и даже ощутил небольшой прилив оптимизма, если, конечно, можно говорить об оптимизме в таких условиях.

Когда мои сокамерники заворочались, закряхтели и стали просыпаться, железная дверь нашей темницы вновь со скрежетом отворилась и в дверном проеме появился силуэт охранника.

Своей жилистой угловатой фигурой он напомнил мне хищного плотоядного кузнечика.

— Кросс! Алекс Кросс! — закричал он. — На выход. Немедленно!

Я приложил немало усилий, чтобы предстать перед ним по возможности в достойном виде, ибо каждое движение давалось мне с большим трудом и отзывалось в избитом теле острой болью. Но я отчасти справился с ней, повинуясь скорее инстинкту, нежели рациональному мышлению, поскольку начал машинально выщипывать с груди волоски, покрытые запекшейся кровью, натекшей из разбитого носа, и одно острое болезненное ощущение несколько приглушило все остальные. По крайней мере мне удалось подняться на ноги, казавшиеся чужими и резиновыми, и преодолеть на них, держа торс прямо и почти не качаясь, расстояние в дюжину футов, отделявшее мое каменное ложе от двери.

Затем я вышел за охранником в коридор. Он повернул направо, и я узрел впереди тупик, вследствие чего все мои надежды, связанные с возможностью выбраться из этого места, рассыпались в прах.

Похоже, мне суждено остаться здесь навсегда.

— Я — американский полицейский, — привычно произнес я, в который уже раз возвращаясь к своей истории. — И прибыл сюда, чтобы расследовать дело об убийстве.

И вдруг меня осенило: уж не по этой ли причине я оказался в ужасной нигерийской тюрьме?

Глава сорок первая

Это определенно был ад. Двигаясь по длинному тупику, мы миновали несколько зловещего вида черных металлических дверей, ничем не отличавшихся от двери нашей камеры. Меня интересовало, сколько всего людей содержится в этой тюрьме и есть ли среди них американцы. Большинство охранников говорили по-английски, и это наводило на мысль, что американцы здесь все-таки есть.

Последняя дверь была единственной, не имевшей засовов и замка. Перед ней стоял старый офисный стул, сиденье которого, казалось, прогнило насквозь.

— Заходи, — пролаял охранник. — Не тяни время, детектив. А то ползешь, как баба на сносях…

Я наклонился, чтобы отодвинуть стоявший у меня на пути стул, но охранник опередил меня, поднял стул с пола и всунул мне в руки. Тем лучше. Надо же мне во время допроса на чем-то сидеть, тем более стоять на своих двоих мне совершенно не улыбалось, поскольку я чувствовал себя не лучшим образом.

Когда я вошел в помещение, оставшийся в коридоре охранник захлопнул за мной дверь, а потом, судя по звуку шагов, удалился.

Комната, куда я попал, очень напоминала камеру содержания заключенных, но была вдвое меньше и совершенно пустой. Каменные стены и бетонный пол покрывала краска неопределенного темного цвета. Зловонная дыра в полу, исполнявшая в камере функции общественного туалета, отсутствовала, хотя пахло здесь столь же мерзко. Из этого я сделал вывод, что когда-то все это помещение использовали как отхожее место.

Я повернулся и посмотрел на черную металлическую дверь. Поскольку замка в ней не было, я мог бы выйти и попытаться выбраться из этого кошмарного места. Глупая мысль, конечно, но еще глупее, на мой взгляд, сидеть в пустой комнате и ждать, когда сюда придут какие-то люди и совершат по отношению ко мне некий насильственный акт. Например, изобьют до полусмерти.

Возможно, ничего подобного и не произойдет, но я же не уверен в этом.

Начав подниматься со стула, я услышал в коридоре шаги и снова опустился на дырявое сиденье. Дверь распахнулась, и в комнату вошли два полицейских офицера в черной униформе — синюю носили охранники. При виде двух здоровенных типов в черных мундирах у меня сдавило спазмом желудок, и я счел это плохим предзнаменованием.