Ребята с нашего двора - Эдуард Шим

— Не надо. Не лезь.

— Почему это?

— Не хочет — и не надо.

— Вот глупости! Он же расстроенный!

— По-моему, он это самое. Поддатый.

— Чего-о?

— Выпивши. Тяпнувши. Окосевши.

— Ну и что? — спросила она.

Павлик почувствовал, что она действительно не понимает. Растопырила свои глазищи и ждет объяснения. Ей нужны дополнительные резоны.

— Знаешь, я от таких подальше держусь. Не пачкаюсь.

— Во-он что…

— Пускай сами выпутываются.

— Я не заметила, что он пьяный, — сказала она. — Он расстроенный.

— А я заметил.

— И решил в сторону отвалить? Надо же, как интересно…

— Они ничего другого не заслуживают.

— Я не знала… Надо же!

— Рекомендуется соображать.

— Я недавно иду, а на улице пьяного инвалида бьют. Он защищаться не может, а его бьют. Ты бы тоже не пачкался?

— Не знаю. Я их не терплю, пьяниц.

Она смотрела с откровенным любопытством, изучающе. И опять у нее был такой взгляд, что не разберешь — засмеется или навсегда разругается.

— Ну, хорошо. Вернемся к нему, — на всякий случай уступил Павлик.

— У меня больше причин их ненавидеть, — сказала она. — Ты ведь знаешь. У меня гораздо больше причин.

— Ну, хорошо, хорошо! Вернемся!

— Мне должно быть еще противней. Верно ведь?

— Я ж сказал — идем к нему!

— Отправляйся-ка лучше к Петухову. Мы как-нибудь без тебя. А то нечаянно запачкаешься.

Павлик привык подчиняться ей, но после таких слов его не прогнали бы отсюда и с конной милицией. Теперь следовало доказать, что без него не обойдешься. Он кое на что способен. Держитесь, конструкторы сейфов. Вы, конечно, не простаки, но и человеческая сообразительность не имеет пределов. Особенно если она подогрета обиженным самолюбием.

Павлик прошагал обратно в тупичок, присел возле деда:

— Послушайте-ка! На бумажку цифры не записывали?

— Не-а! — рыкнул дед, обеими ручищами сотрясая шкаф. К Павлику дед не поворотился, глаза не скосил — пренебрег.

— Значит, не боялись, что забудете… Уже легче. Значит, номер взяли не с потолка, он был знакомый… Рассуждаем дальше. Какие цифры может человек помнить, не записывая на бумажку? Очень просто: год рождения, месяц, число.

— Прочитай сперва! — Дед потыкал ободранным пальцем себе за плечо.

Над шкафчиками свисал с потолка жестяной плакатик:

ПРИ СОСТАВЛЕНИИ ШИФРА

НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ

НАБИРАТЬ ГОД И ЧИСЛО ВАШЕГО РОЖДЕНИЯ

Павлик прочел, удовлетворенно покивал:

— Логично. Почти у всех год рождения начинается с единицы и девятки. Практически половина шифра отпадает…

— Шел бы ты со своими рассужденьями!

— Это значит, мы рассуждаем правильно! — смиряя себя, сказал Павлик. — Одним знакомым номером меньше. Что остается? Сейчас подумаем… Можно использовать номер телефона. Номер дома и квартиры. Угадал?

— В самую точку! Только я без телефона проживаю. И все избы у нас не нумерованные!

— Так… Остается еще меньше вариантов. Номер паспорта. Возраст. М-м-м… Размер сапог.

Дед тряхнул шкафчик с такой силой, что внутри загромыхало, повалилось что-то.

— Не зли, тебе сказано!!. Мелет ер-рунду!

— Мы же помочь стараемся! — вступилась Вера, и голос у нее стал жалобный.

— Языком стараетесь?! Дежурного сыскать надобно! Провалился, паразит, не сидится ему на месте!..

— Побежали за дежурным! Найдут его!

— Найдут, когда паровоз свистнет!

— Да нет же, вот они!.. — радостно вскрикнула Вера, приподнимаясь на цыпочки. — Все в порядке!

По лабиринту, малиново звеня подковками, приближался очень долговязый, баскетбольного роста милиционер. Его фуражка с кантиком пылала, как новенький спасательный круг, высоко над шкафчиками. Невидимый Сережка топотал где-то впереди, показывая дорогу.

Милиционер осторожно вдвинулся в тупичок, пересчитал всех взглядом. Тронул козырек:

— Старшина Гребенкин. Что у вас тут?

— Горю вот, как ракета американская! — Дед съездил по шкафчику локтем. — Отпирай скорея! Позабыл эту цифирь!..

— Попрошу документы.

— Зачем еще?!

— Извините, но так положено.

Из глубинных пластов — под ватником и рубахами — дед выкопал поношенный паспорт с заломившимися уголками.

— На!.. Да не канителься, поезд ведь!..

Ногтем подцепляя странички, старшина исследовал паспорт от корочки до корочки. Приятно было смотреть на старшину. Сердце радовалось от его вежливости, воспитанности, внешнего вида. Форма так сидела на нем, что хоть сейчас на парад.

— Скорея ты!.. Завели манеру: то не сыскать никого, то чешутся заместо дела!

— Спокойнее, гражданин. Сами виноваты, а высказываетесь.

— Ну, мой грех, мой! Дак чего — в ногах валяться теперь? Отпирай, а то разнесу этот дот!

— Нехорошо, гражданин. Напрасно вы так. Это сделано для вашего удобства. Культура, порядок. Не надо в очереди время терять…

— Что ты мне библию читаешь?! — еще яростней вскинулся дед. — Твое дело — отпереть, и до свиданьица! Где ключи?!

Старшина выправил уголок на паспорте, вернул деду.

— Все сделаем, что положено.

— Дак валяй!..

— Сейф вскрывает механик. При свидетелях. Вы, гражданин, назовете свои вещи, а мы проверим. У нас ведь инструкция существует.

Дед ахнул:

— Столько еще мороки?!.

— А как вы думали?

— Упущу поезд, упущу ведь!

— Поедете следующим.

— Кабы я мог следующим-то — неужто кричал бы? Неужто перед тобой выплясывал бы?! Ну, шутник! Бежи за своим механиком! Чтоб через минуту здеся был!

Старшина еще раз обвел взглядом всех присутствующих.

— Дети — ваши?

— Ай не видишь: вылитые мои!

Вера улыбнулась:

— Мы просто так. Мы помочь хотели.

— Прошу без меня ничего не предпринимать! — сказал старшина, поворачиваясь по-строевому.

Малиновые подковки прозвенели за шкафчиками, обозначая каждый размеренный шаг старшины.

— Во народ! — потрясенно произнес дед. — Эх, кабы время было, я б их тут перевернул кверху воронками! Глядите: не может он бегом, малокровный! Ему — что на этот поезд, что на другой пихнуть. А я телеграмму отбил, опоздаю — дым коромыслом взовьется!

Вера смотрела на деда, поправляя волосы растопыренной пятерней. Улыбалась. Дед чем-то ей нравился — это было заметно.

— Вы когда этот шкаф закрывали? — спросила она. — Вчера?

— Утром, чтоб ему треснуть!

— Как это было?

— Чего — как?! Сломя голову было! Время — в обрез, соскочил с поезда, несуся на телеграф. Да по лестницам этим! Да с чемоданом! Все руки пообрывал! Вот на обратном-то пути и соблазнился: гляжу — конура эта собачья нарастопашку!

— Ага, ага… Сначала, значит, вы телеграмму отправили. А сможете вспомнить — как вы ее отправили?

— Опять — как?!

— Ну, постарайтесь подробно: заполнили бланк, подошли к окошечку… А потом?

— Да что ты ко мне привязалась-то? — замученно спросил дед. — Али я дикий? Задом наперед телеграмму отбиваю?

— Не в этом дело, господи! Нечего тут обижаться! Просто попытайтесь вспомнить!.. — Вера говорила все настойчивей.

— У меня одно в голове! — закричал дед. — Беги да ложись под поезд!

— Как не стыдно!

— Чего-о?!

— Конечно! Как не стыдно — панику тут устраивать! Вспоминайте!.. — Вера обернулась к мальчишкам: — И вы не торчите столбами, думайте! Ну? У кого «ай-кью» выше?

— «Ай» чего? — спросил дед.

— «Ай-кью»!

— Это еще что такое?!

— Коэффициент умственного развития!

У деда брови полезли под шапку.

— Мать честная!.. — проговорил он. — Ну, тогда само собой. Тогда помирать рано. Напрягай, ребяты, коэффициент!

Вера не смогла на него больше сердиться — рассмеялась. Отличный был дед, честное слово. Даже ругаться с ним было интересно.

— Ладно, — сказала она. — Сейчас напряжем. Не помните, сколько вы за телеграмму уплатили?

— Кабы знать — навек затвердил бы. Рупь с копейками.

— Сдачу вам сдали?

— Сдачу?!

Дед переспросил это — и вдруг распрямился и тихонечко замычал, застонал, будто язык прикусивши. Разбойничьи его глаза, мерцавшие как темная торфяная вода, сделались пусты и бессмысленны. Целую минуту, не меньше, он переживал какое-то потрясение, отключившее его от окружающего мира.

Потом дед запустил руку под ватник и рубахи, судорожно там закопался. Извлек из тайных глубин какие-то затертые бумажки, ключик на веревочке, страшных размеров пуговицу. И в довершение — три лотерейных билета, совсем чистых и свеженьких.

— Вот… — произнес он, словно вполголоса «ура» крикнул. — Вот они!.. Как же я не вспомнил-то?! Ну, старый я пень! Ну, чурка осиновая!! Ребяты, отоприте-ка… У меня аж в глазах черно!