Направленный взрыв - Фридрих Незнанский

— Тебе повезло, ты процветаешь там в своей цивилизованной Германии, а я — «афганец»… Бывший «афганец»!..

— Пусть мне повезло, но я все равно твердо знаю, что мы — красные и наше дело правое, — резко сказал я.

— Да не красные мы, а тупые валенки! Ну кто нас звал в Афганистан? Какая еще, к черту, помощь, какой интернациональный долг?

— А если не станешь выполнять интернациональный долг, то будешь вот таким же, как Юрка Королев, предателем! — Я оторвался от окна и, подойдя к нему, стал больно тыкать пальцем в его грудь, так что он поморщился и оттолкнул мою руку.

— Я не предатель, — глухо ответил он.

— Это мы уже слышали. Это ты расскажешь в трибунале. Напрасно ты передо мной хочешь выставить себя патриотом! Ты такой же тупой, и к тому же еще и продажный валенок…

— Как ты!..

— Да, почти как я, — мне ничего не оставалось, как, сокрушенно вздохнув, согласиться. — Что делать, я хочу спокойно дослужить до пенсии, которая на носу. Может быть, перейти в Москву, в штаб… Я совсем не хочу отвечать за все то, что творится в Западной группе войск, надеюсь, меня понимаешь?

— Я тебя понимаю, а почему ты меня не хочешь понять? А еще бывший кореш по роте… Неужели не помнишь, как со второго курса в самоволку бегали к девочкам из текстильного техникума? Помнишь, ты полез по водосточной трубе и на втором этаже сорвался, а я тебя внизу подхватил. Кто знает, если бы я не поймал тебя и ты бы грохнулся спиной о землю, — может быть, ты остался бы калекой на всю жизнь или вообще тогда попрощался с жизнью.

— Да все я помню, Юрка, помню… Правильно говорят, скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. А мой бывший друган из юности — и на тебе, агент ЦРУ! — невольно усмехнулся я, думая, впрочем, о себе.

— Да никакой я не агент! Ну как мне еще… креститься, божиться перед тобой?!

Я хотел сказать что-то существенное, но мгновенно забыл, увидев, что за окном уже начался рассвет, Ну, думаю, скоро утренний намаз. Не дадут поговорить. Мечеть совсем рядом, слышно этого муэдзина просто потрясающе!

— Эх, Юрка, Юрка, что мне с тобой делать, поверить, что ли? Конечно же поверю, но не во все, что ты мне тут плетешь. Еще раз спрашиваю: ты меня сдал ЦРУ?

— Еще раз отвечаю, Володя, — не я. Салим аль-Руниш дал согласие на то, чтобы Норман Плэтт со своими ребятами поговорили с тобой пару часиков. Но цэрэушные ребята решили с тобой повозиться подольше, они сказали аль-Рунишу, что ты не прибыл в назначенный срок. Вот какая история получается, — развел руками Юрка. — И теперь аль-Руниш, как я узнал вчера, а меня тоже ведь держали и никуда не выпускали, — теперь наш господин Салим отправился туда, откуда ты только что прибыл! В Афганистан, представляешь?

Я почувствовал, что у меня глаза слегка вылезают из орбит. Я мгновенно поверил каждому слову, сказанному Юркой. Ну подлецы же эти ребята из Лэнгли!

— Юрий, шутишь?

— Ничуть. Аль-Руниш, который финансирует одно из формирований моджахедов, отправился в Афган то ли с инспекционной проверкой, то ли повез оружие… Одним словом, он не дождался тебя. У него, знаешь, много всяких сделок, связанных с войной. И это мне больше всего не нравится. Вагиным мне обещано, что в случае удачного завершения операции «Армейская Панама» я получу совершенно подлинные новые документы офицера ЗГВ, квартиру в Москве, майорскую должность в одной из московских частей. И мечта моей жизни осуществится, — грустно заулыбался Королев.

— И это после Нью-Йорка?! — изумился я.

— Да, эта мечта созрела у меня в Европе и окончательно укрепилась за океаном. Что делать, Володя, я, оказывается, патриот и никуда от своего патриотизма не могу деться, — вздохнул он.

За окном наконец-то послышался зов утреннего намаза. Да, я прекрасно понимаю, что такое ностальгия и что такое настоящее чувство патриотизма. Все это я очень хорошо изучил, находясь в ГДР, очень хорошо…

— Какая же ты все-таки падла, — сказал я ласково, можно сказать, по-отечески.

— Неужели не можешь меня понять? — растерянно изумился Юрий.

— В том-то и дело, бывший товарищ капитан, что могу. Я тебя понимаю…

— Тогда будем действовать сообща? — посерьезнев, спросил он.

Я молча кивнул в знак согласия…

Днем я снова сидел, правда теперь уже с Юрием Королевым, в «ленинской комнате» пакистанского образца.

— Значит, вы по-прежнему отказываетесь? — спрашивал меня Норман Плэтт.

— По-прежнему отказываюсь, — холодно ответил я и краем глаза покосился на Юрия, сидящего рядом. Его лицо было абсолютно бесстрастным.

Поминутно мелькали фотовспышки, а Королев сидел, как безжизненная скульптура, даже глазом не моргнет на яркий свет.

Сегодня нас усиленно фотографировали и снимали на видеокамеру: двое «шкафов», что сидели по бокам от меня в «мерседесе», и еще один, черненький, маленький, вертлявый человек восточной наружности.

А что я мог поделать: закрывать лицо ладонью бессмысленно. Если я уж снят рядом с Норманом Плэттом и Юрием Королевым, то, нравится мне это или нет, я уже на хорошем крючке. Мне не хотелось думать о том, что будет, если фотографии попадут в наш Генштаб или военную разведку… Я старался думать о чем угодно, только не об этом. А на лице Королева по-прежнему холодная маска невозмутимости.

— И очень хорошо, Владимир Федорович, никто вас и не принуждает, — вдруг заулыбался Норман Плэтт. — Мы от вас уже получили нужные сведения.

— Какие? — я старался тоже, как Юрий, быть невозмутимым. Но получалось ли у меня это?

— Вы спрашиваете — какие? Это мы скажем в дальнейшем, какие сведения вы нам поможете получить. Я говорю о будущем времени как о настоящем, вы меня понимаете, дорогой полковник? Ведь вы не откажетесь оказать нам маленькую услугу в дальнейшем, не откажетесь хотя бы потому, что мы вам оказали в Исламабаде гостеприимство по высшему классу! Надеюсь, довольны, как вы у нас отдохнули? Ах, да, припоминаю, вы уже говорили, что кормят и содержат вас отменно, — улыбался Норман.

А я молчал и играл желваками.

Норман предложил мне подписаться под стенографической записью моего допроса на английском языке, но я, естественно, отказался. Норман не стал настаивать. Он как-то вдруг подозрительно любезно сегодня запел. Я чувствовал: в дальнейшем мне никак не уйти от какого-нибудь подвоха.

— Все. Вот и все!.. Вот наши дорогие гости и свободны. Можете направляться куда хотите. Мы, американцы, всячески приветствуем и поддерживаем перестройку! Теперь русские — наши друзья, — сладко улыбался Норман Плэтт, наслаждаясь иронией.

Я поднялся со стула и собирался уже выйти из комнаты, но Плэтт меня остановил:

— Куда же вы? А вашего друга, к которому вы так сложно добирались, не хотите с собой пригласить? Вы когда-нибудь были в Исламабаде? Вечером, когда прохлада, городок становится просто восхитительным. Очень рекомендую прогуляться.

— Где аль-Руниш? — резко спросил Королев.

Его на всякий случай еще раз засняли фотоаппаратом в разных ракурсах — со мной, стоящим на заднем плане.

— Господин Салим нас не интересует. Разыскивать его — не наша функция, а по-прежнему ваша, не так ли? — снова беспредельно мерзко заулыбался белозубый американец.

Королев хмыкнул и тоже резко поднялся со стула. Мы уже собрались выходить из этой следственной «ленинской комнаты», сопровождаемые недоверчивыми взглядами застывших вдоль стены фотографов-«шкафов» и господина с видеокамерой, как Норман Плэтт вновь остановил:

— Счастливого пути, граждане мира. Только будьте осторожны, если попадете в какую-нибудь переделку или вас задержат на границе, я выручать не буду…

Я не дослушал и вышел вон. За мной, не прощаясь, последовал Королев.

Мы оказались во втором внутреннем дворике дома, где меня содержали. Посреди дворика на подстриженной зеленой траве розовый алебастровый фонтанчик мелкими каплями орошал траву. Неподалеку от фонтана стояли маленькие детские качели, от которых сердце у меня сжалось. Я вспомнил о своей жене и о ней, о Т. Дворик был просто райским уголком. Я взглянул на Юрия, он был мрачен.

— Что ты скажешь на предложение Нормана? — спросил меня Юрка. — Исламабад вечером действительно неплох.

Под вечер, когда на город опустилась прохлада, когда окончили свои трели муэдзины, мы отправились в ближайшее кафе, где сидели, потягивая кофе, одни пузатые пакистанцы и индусы. Но в кафе мы не стали задерживаться, увидев, что там нет ни одной женщины, так же как и на улице — ни одной. В кафе к тому же не оказалось ни капли спиртного, а Юрка хотел разыскать водку, пусть не русскую, любую. Мы отправились к центру и оказались возле дорогого ночного заведения, перед которым толпились мужчины. Вообще за время нашей прогулки я видел только одну женщину в чадре, которая пугливо почти бежала, шарахаясь от прохожих мужчин.