Няня для дочки отшельника - Аня Вьёри

покорно кивает.

– Да. Похоже, что так.

Заводит руки за спину, расправляет плечи, склоняет голову… Несмотря на то, что на нем пижамные штаны и тонкая футболка, выглядит сейчас почти благородно.

– Инга, я прошу меня простить. Я был не прав, – произносит смиренно. – Я… – резко поднимает взгляд на потолок. – Мы не просто так живем удаленно от людей. Это вопрос безопасности Лизы, и… – вздыхает, смотрит мне в глаза. – Я испугался. За дочь.

– Я останусь тут только ради нее, – поджимаю губы, отворачиваюсь. – Я ей пообещала, что останусь, но как только что-то прояснится со служебной квартирой!.. – вскидываю вверх указательный палец.

– Да, – кивает. – Я обещал. Со школой разберемся.

– Вот, – отзываюсь уже тихо, выкладываю на тарелку последние гренки, пытаюсь переставить их на стол.

– Только, Инга, – он вдруг оказывается рядом и забирает тарелку из моих рук. – Насчет того, чтобы не общаться ни с кем вне деревни, – проникновенно смотрит мне в глаза. – Это важно.

– А вы не перегибаете палку? – смотрю на него с вызовом.

– Инга, мне сложно это объяснить, но хотя бы пару недель…

Набираю в легкие воздуха, чтобы высказать ему все, что думаю о его просьбе, но тут…

В дверном проеме появляется тоненькая фигурка.

– Лиза!

Он присаживается, распахивает объятья, но…

Девочка оббегает его по большой дуге и прижимается к моему боку.

– Лиза… – произносит он растерянно и поднимает на меня взгляд.

Боль, страх, растерянность.

У меня перехватывает горло.

Я не знаю, что на него нашло вчера, но… Он любит свою дочь, совершенно точно любит. То, что происходит сейчас как минимум несправедливо.

– Лиза, – опускаю я взгляд, – помоги мне накрыть на стол, – подаю ей чашки, – на троих. – Мы все вместе будем завтракать!

.

Глава 19

Михаил

Какой у нее голос…

Двое суток рядом с ней, а не замечал…

Это все сон.

Тот смех, что слышал во сне, так и стоит в ушах…

Сон…

А сейчас она тихо говорит с моей дочкой.

И та ей отвечает.

Ей – да, а мне – нет.

– Лиз, – пытаюсь вклиниться в их беседу, – я сегодня в город не поеду, дома буду. Тебе не надо к теть Шуре идти.

Молчит.

– Может, сходим вместе в поле? Ты шалаш достроила?

Молчит.

– Лиз… – чувствую, что завожусь.

– Если можно, – тихонько вклинивается Инга, – я хотела бы с Лизой позаниматься, – смотрит на меня, словно пытается уговорить. – Я бы хотела понять, что знает девочка…

Набираю воздух в легкие, чтобы начать спорить, но…

Ловлю Лизин взгляд и замолкаю.

Просто киваю.

– Я буду работать в кабинете, если вам что-то нужно из канцелярских принадлежностей, можете взять там.

– Спасибо, – кивает Инга, – мы что-нибудь придумаем.

Ухожу к себе сразу после завтрака.

Просто нет сил смотреть на обиженную дочь.

Хотя…

На самом деле я и сам на себя обижен.

Как хрупко.

Как все хрупко.

Моя маленькая, ранимая крошка…

А я…

А я без нее ничто. Мне просто незачем будет жить. Ведь в ней весь смысл. Все остальное – пыль.

Снова вспоминаю ее мать.

“Ты с ума сошел! У меня фигура! У меня грудь обвиснет! Ты будешь мне пластику оплачивать?!”

“Буду. Все, что хочешь, буду… Только роди, Стеф. Ни о чем больше не прошу. Только не убивай моего ребенка!”

Я тогда даже сам себе не мог объяснить, почему этот маленький комочек стал для меня самым ценным.

Распечатки УЗИ добросовестно информировали. Размер плода сто двадцать миллиметров, размер плода сто семьдесят миллиметров…

Сто семьдесят миллиметров. Меньше моей ладони. Но уже тогда этот ребенок был для меня важнее всего.

Если честно, я даже не злился на Стефанию, когда она ушла.

Я не мог ее понять, но на тот момент уже и не мог любить. Как можно любить того, кто хочет убить твою дочь?

Правильно. Никак.

Я и не любил. Отдал ей все, что она попросила, и отпустил.

А сам остался с Лизой.

Первое время я свято верил, что в моей жизни ничего не изменится. Все будет по-прежнему, только с дочерью.

Но…

Первыми отпали вечерние и ночные тусовки.

К чему они мне? Меня же ждет дочь!

Потом я перестал уезжать в командировки.

Какие могут быть поездки, если дома у меня дочь одна?

Нет. Няни не считаются. У нее есть только я. И без меня она одна.

Потом я перестал перерабатывать. Точнее… Все, что мог, перевел домой.

Я не сокращал бизнес, просто переформатировал его.

Кто-то сказал бы, что я отказался от развития, но…

Я растил дочь.

И это было на тот момент для меня самым главным.

Ей не нужны были мои миллионы.

Ей нужен был рядом я.

Особенно после того случая с идиоткой Эльзой.

Все послал к чертям.

Были только я и дочь.

И вот сейчас Инга.

Инга…

Снова слышу в открытое окно ее голос.

Они во дворе? Куда они собрались? Сказала же, что хочет заниматься…

Встаю, выглядываю…

– А если вот так я пишу, то, что получается?

Обе сидят на дорожке и чертят палочкой по земле.

Черт возьми! Ей даже лист бумаги не понадобился!

Обложились какими-то цветочками, сломали каждая себе по палочке…

Вот она, Мих, цена твоим миллионам.

Вон сидит твой ребенок и в пыли буквы пишет. И очень старательно читает.

А у тебя твои миллионы…

Стискиваю зубы, возвращаюсь за компьютер, но не выдерживаю и трех минут…

Психую, выхожу во двор и просто сажусь рядом с ними.

Без комментариев или вопросов.

Просто сижу. И смотрю, как Лиза читает.

А она, черт возьми, читает!

Я ее этому не учил. В доме книг немного, мы в основном просто перед сном сказки рассказывали, но Лиза читает!

– А вот так, что я пишу, – Инга выводит палочкой слово “кот”…

Дочка округляет губки, серьезно хмурится…

– Кот! – выкрикивает радостно.

– А вот так?

Следом появляется слово “пёс”

Лиза шмыгает носом, шевелит губами…

– Пес…

– Пёс, – поправляет ее Инга. – Собака!

– А! – Лиза радуется. – Пёс!

– Точно. А вот так? – Инга заговорщически смотрит на меня, и на земле появляется слово “папа”…

Лиза опять всматривается, опять проговаривает слово про себя, но тут же вместо радости вскидывает подбородок:

– Не знаю!

– Ну как же… Ты же только что читала эту букву… – Инга кажется расстроенной.

– Не знаю! – выкрикивает Лиза, вскакивает и убегает за калитку.

– Лиза! – срываюсь следом я.

– Михаил, – останавливает меня Инга, – не надо… Пусть идет, – вздыхает, – ей надо остыть. У нее, – отводит взгляд, – ваш характер.

И я вспоминаю, как сам