На остановке у сгоревшей березы - Светлана Мосолова

друг, все признала, на документах ее подписи не стоят, но пойдет как свидетель. Бухгалтер с председателем крутились, словно ужи на сковороде, но их тоже дожали. С Фроловым было тяжелее. Он нигде не фигурирует, местные бояться на него показания давать. Но нашлись сознательные. Теперь картина маслом. Когда суд будет, неизвестно, но на амнистию им рассчитывать не придется.

— Вот такие новости, Михаил.

— Да.

Миша переваривал услышанное. Имя Лили всколыхнуло незажившую рану. «Получается, с участковым снюхалась? Видимо, это дед имел в виду, когда намеки делал». Он потемнел лицом, но постарался взять себя в руки.

— А ты, Сергеевич, теперь опять к нам председателем?

— Куда ему от нас, — улыбнулся Николай, допивая лимонад.

— Видимо, так, — кивнул Сергеевич, — нужно уже сегодня принимать дела. Доели? Тогда встаем и поехали, ребятки, дел на сегодня много.

В машине они уже не разговаривали. Каждый думал о своем.

Дома его ждал дед Гришатка.

— Мишка! Возвернулся, неугомонная твоя душа! — дед улыбался, а по румянцу на щеках, Михаил понял, что старик уже успел остограмиться.

— Вернулся, дед. Кроликов кормил?

— Кормил, ненасытные такие, язви их душу, клевер весь сожрали и бесются. Мишка! А председателя то нашего того, поганой метлой вместе с его свитой погнали, слыхал?

— Слыхал, пошли в дом, дед, не шуми на улице.

— Ох, дела! Ну, дела! Твоя то нынче побитой овечкой приперлася, может, остаться желала, да Наталья ее в дом не впустила, шматье ее выкинула во двор и пригрозила ишшо, что с лестницы спустит, ежели она на порог ступит.

Дед рассказывал, крутился вокруг Михаила, заглядывал в глаза. Но мужчина, пережив волнения, почувствовал усталость, захотелось завалиться на кровать и проспать весь день.

— Мишка, я чего пришел сказать. Баньку бабка пошла топить, да собрала на стол. Ты же немытый какой. Вот она меня отправила, пущай, говорит, в баньку приходит.

— Я приду, дедуня. Малость полежу, а к вечеру у вас буду.

— Полежи, Мишка, полежи, раз такое дело. Дык я тогда пойду. Да? Кроликов покормил. Сарайку запер, ключ там на гвоздике повесил… Полежи, Мишка.

Михаил молчал, и дед, еще немного покрутившись, пошел домой. А мужчина, положив руки под голову, думал про все случившееся, не мог до конца осознать и поверить, что девушка, которую он любил и хотел видеть женой, оказалась злоумышленницей.

«Поторопился малость, — язвительно думал о себе он, — а ребенок?! — И опять стало больно в груди, — а может, он и не мой, — мелькнула нехорошая мысль, — тогда хорошо, что так. Нет, нехорошо. Могла бы сохранить… Не буду про это думать. Что уж теперь», — он повернулся на другой бок, пытаясь уснуть. Хотелось спать, но сон не приходил. Увидел, что даже не разулся. Прошел к холодильнику, налил стакан водки, выпил, не закусывая, поморщился, сегодня даже у водки был отвратительный привкус. Снял сапоги, опять лег. Усталость от пережитого заставила уснуть.

Открыл глаза уже в сумерках. Во дворе под окнами был шум. Еще не отойдя от кошмаров, которые приходили во сне, вылил на голову кружку воды, вышел на крыльцо и оторопел.

За калиткой толпились люди. А у крыльца со служебным пистолетом, направленным прямо на него, стоял Фролов, увидев Михаила, оскалился, словно волк.

— Вот, сам и вышел. Ты думал, что я просто так уйду? Нет… Сначала должок отдам. Молись, тварь, если крещенный.

Вскрикнула какая-то женщина. Ванька прибежал с топором, хотел зайти в калитку, но участковый направил на него пистолет.

— Не влезай, щенок, с тобой тоже разобраться надо бы, да ты не первый номер, — он опять оскалился.

«Как обкурился», — подумал Михаил, быстро глянув на людей и лихорадочно соображая, что делать.

Ванька попятился, а Фролов опять взял Михаила на мушку.

Визжа шинами, остановилась милицейская машина. Короткий с сержантом подбежали, следователь тоже был с пистолетом.

— Не дури, Фролов, — крикнул он, не подписывай себе вышку. Убери оружие.

— А, начальничек прибежал… Легко же тебя, ушастого, обмануть было, видишь, я на свободе.

— Это ненадолго. Отдай пистолет.

— Подойди, возьми… Давай как в американском кино: кто быстрей пальнет, тот живой останется…

Закричала женщина и, вырвавшись из чьих-то рук, вбежала во двор. Михаил в эту секунду почувствовал тяжелый груз на сердце, увидев, как Лиля бежит к нему. Дальше все случилось как в замедленном кадре ужасной драмы. Ванька бросился к ней, схватил за руку, но она с силой вывернулась, развернулась в сторону Фролова, махнув рукой. Раздался выстрел. Сержант одним прыжком очутился около стрелявшего и уже крутил ему руки, выбив пистолет. Женщины кричали, а Лиля лежала на траве с простреленной шеей. Лужа крови быстро растекалась, пропитывая ее распущенные волосы. Глаза были открыты, а в них — удивление.

Михаил подбежал, приподнял голову. Пальцы сразу окрасились кровью. Тяжелая рука Короткого легла ему на плечо.

— Убил… — он обернулся к сержанту, — вызови врача и кого там еще положено. Задержанного в отделение. А вы, граждане, разойдитесь, дома все обсудите.

Бабка Наталья вынесла простынь, закрыла ею убитую, перекрестилась.

— Давайте зайдем в дом, на месте составим протокол, — следователь был спокойным и деловым, это подействовало. Михаил, Иван и следователь с сержантом поднялись в дом для оформления необходимых бумаг.

14

Туркмения

Прошло три года. Таня жила в Ашхабаде. Сынок подрастал. Ибрагим был хорошим отцом и мужем. Они не были расписаны, но это не волновало ее. Жили они дружно. Летом летали в отпуск в Россию, иногда Ибрагим на неделю приезжал вместе с ними, и родственники дружно говорили, как ей повезло с мужем. Таня не спорила, только улыбалась. Иногда родители навещали ее, и снова Ибрагим был на высоте, посвящая им все свободное время. Таня ни единым словом не посвящала никого в тайну своей семейной жизни. Порой ей самой казалось, что нет ничего страшного, что ее вторая половина живет на две семьи. Сын еще больше сплотил их, был радостью для обоих. Но в часы, когда она оставалась в пустой квартире, а малыш спал сладким сном, тоска давила, и осознание, что все не совсем хорошо, заставляло ее снимать розовые очки. Она давно перестала плакать, даже жалеть себя запрещала. Просто брала бумагу и писала детские сказки, смешные рассказы, уходя от действительности. Интуиция подсказывала, что она не сможет всю жизнь находиться в таком положении. Женщина бежала от этих мыслей, боялась их и знала, что это правда.

Однажды вечером приехала Лида. Таня ей обрадовалась, они давно не виделись.

— Вижу, подруга, добром обзавелась, стенку какую хорошую приобрела.

— Да, Ибрагим в рассрочку взял. Хорошая, правда? Венгерское