Святослав. Великий князь киевский - Юрий Лиманов

Боярин Басаёнок не стал пользоваться новинкой — золочёными византийскими вильцами для мяса, а брал куски жирной свинины руками, ловко отрезал кинжалом у самых губ, ел, чавкал, как последний смерд, и запивал всё огромными глотками вина. Рядом с ним сидела его жена, невысокая, худенькая красивая женщина с бледно-прозрачной кожей, на которой алыми пятнами выделялись нарумяненные щёки и чернели насурьмлённые брови. Она едва притрагивалась к еде и ничего не пила. Святославу вдруг представилось, как, вернувшись домой, навалится на болезненную жену всей своей брюхатой тушей боярин и как она терпеливо будет сносить его ласки...

А Холмский льстив и опасен. Сам бы хотел пересесть со своего удела на Волынский стол... И вдруг без всякой связи с князем Холмским ему вспомнилось: он не сделал распоряжений на утро!

Святослав встал, приоткрыл дверь. В сенцах спал Ягуба, поставив ларь поперёк двери и постелив под себя кожух.

«Молодец, — подумал князь. — Когда же он успел и почему я не заметил?»

Он легонько толкнул дружинника. Ягуба тотчас открыл глаза, и рука его потянулась к мечу.

   — Это я, Святослав, — прошептал князь. — Кто тебя надоумил тут лечь?

   — Сам...

   — Вот и дурень. Что завтра говорить станут? Что князь труслив и волынских боится?

   — Так никто и не видел, что я здесь устроился.

   — Вот пусть никто и не видит, как ты отсюда уйдёшь. А теперь слушай: завтра чтобы дружина, как у нас было заведено, с утра вся на бронном дворе занималась. Понял?

   — Понял... Только я уже распорядился.

Святослав опешил:

   — Когда?

   — А когда с пира уходили.

Утром князь, недолго поплутав, вышел на банный двор. Его уже ждали там, словно дома, в Почайне, две бадьи холодной воды и холоп с хусткой — так здесь называли рушничок.

Он окатился, прошёл на бронный двор.

Его дружинники занимались так, словно никуда из-под Киева и не уезжали.

Князь взял два меча, крикнул Петру, и они стали биться, наскакивая, ухая, отступая, нанося нешуточные удары и парируя их по всем правилам ромейского искусства.

Скоро Святослав заметил, что на крытом гульбище дворца, откуда хорошо виден бронный двор, собрались местные дружинники. Потом появился какой-то боярин. Святослав постарался разглядеть его лицо и чуть было не пропустил удар.

   — Не зевай, князь! — крикнул Пётр.

Появился князь Холмский. Он, видимо, тоже побывал на банном дворе, потому что голова его была мокрой. Он взял два меча и, отстранив Петра, встал перед Святославом.

Через пару минут молодой князь понял, что Холмский занимается военной потехой далеко не каждый день: дыхание его стало тяжёлым, лицо побагровело, покрылось потом, глаза стали бегать — со Святослава на его клинки и обратно. Это означало, что конец близок. Одно обманное движение, другое, Холмский разъярился, нанёс неподготовленный удар, раскрылся, и Святослав стремительно — сперва правым мечом, потом левым — прикоснулся к горлу и груди князя.

Холмский вымученно улыбнулся.

   — Ты гибок, как кошка, и силён, как пардус, князь, — сказал он, отдавая Ягубе мечи. И вдруг хохотнул: — Хотел бы я посмотреть, как ты схватишься с Басаёнком. Он у нас тут непревзойдённым считается, силён, как матёрый вепрь.

Святославу на мгновение представилось усталое, но прелестное лицо боярыни Басаёнковой и сам боярин, жадно поедающий груды мяса.

   — Ежели боярин пожелает, пусть приходит утром, я готов, — сказал он, а про себя подумал: «Надо ли было? Если потерплю поражение — урон моей чести, если одолею — наживу врага».

Он кликнул Петра, Васяту, Ягубу, и они двинулись весёлой гурьбой на поварню, где без чинов, словно у себя под Киевом, взяли по ломтю тёплого хлеба с мёдом, запили топлёным молоком. Улыбчивая толстуха повариха, с волосами, затянутыми белым платком, показалась смутно знакомой.

Вот только говорила она по-другому, чуть певуче, с пришепётыванием...

Подошёл боярин Вексич, молча, поджав губы, взглянул на Святослава, всем своим видом выражая укор: князь, а ведёшь себя — словно в Почайне резвишься.

   — Ждут? — упавшим голосом спросил Святослав.

   — Ждут, князь.

Все четверо пошли вслед за Вексичем в думную палату, где ждали князя волынские вельможи.

И потекли долгие, порой непонятные разговоры о местных делах и сложных, запутанных отношениях с Галичем на юге и Полоцком на севере...

Без Нежданы было маетно.

Не помогали ни тяжёлые, до седьмого пота, утренние упражнения на бронном дворе, ни конная потеха.

Казалось бы, чего проще? И Ягуба, и Васята, и даже книжник Пётр уже обзавелись лебёдушками, как называл их Ягуба, а Святослав словно всё не решался или не мог переступить некий порог, за которым ему чудились картины распутства отца. А может быть, это была просто юношеская верность первой любви...

Как-то утром на бронном дворе появился боярин Басаёнок. Долго смотрел, как разминается с мечом князь, подошёл, поклонился, сказал:

   — Дошло до меня, князь, что ты хотел бы и со мной на мечах поиграть.

   — Это не моё желание, а князя Холмского, который проиграл мне. Ну, а я не возражаю, — ответил Святослав.

   — Я верю в своё воинское умение. В скольких битвах побывал — Бог миловал, — сказал Басаёнок.

Первый же удар меча боярина заставил Святослава отступить. Вспомнилось, как когда-то он мальчишкой бился с отцом — такие же могучие, тяжёлые удары.

«Что мне потом говорил отец? — вспомнил князь, отступая и уклоняясь. — Изматывать, не отбивать, а отклонить».

Вокруг собралось много дружинников, челяди. Откуда-то появился Вексич.

Боярин задышал чаще, на лице появились первые капельки пота. Но удары были всё так же тяжелы, и каждый из них мог — не отклони князь вовремя меч — выбить оружие из его рук. Наконец боярин опустил меч, как бы приглашая юношу наступать. Святослав ринулся вперёд, полагая, что противник наконец раскрылся. Сделал выпад в полной уверенности, что бьёт Басаёнка мечом плашмя, но, к его удивлению, меч вылетел из рук...

Боярин опустил свой меч.

   — Князь Холмский был прав — ты искусен и быстр, как пардус. Я бы не хотел встретиться с тобой в бою. Великий князь может гордиться таким сыном.

   — Благодарю тебя, боярин. Ты великий боец на мечах. Мне не стыдно было проиграть тебе.

Они вместе пошли на банный двор.

Через пару месяцев Святослав не выдержал — созвал думу и, не вдаваясь в долгие объяснения, сообщил, что едет в Киев, к отцу, а вместо себя оставляет боярина Вексича. Из дружинников взял с собой Ягубу, Петра, Васяту да ещё небольшую охрану.

К концу шестого дня бешеной скачки, усталый, грязный, осунувшийся, вместе с Ягубой он подъехал к деревушке Хорино, а Пётр, Васята и охрана поскакали дальше в Киев.

В течение всего пути Святослав предвкушал, как поразится и обрадуется Неждана.

Всё так и было, как представлял он себе: молодая женщина охнула, прижала руки к сердцу, сбежала с невысокого крыльца. Он спрыгнул с седла и обнял её...

К отцу он поехал через два дня. Великий князь с утра был в думе, потом провёл княжий суд, потом собрал ближних бояр, затем надолго затворился с братом Игорем Олеговичем. Святослав за это время побывал у матери, поговорил с боярином Вексой, рассказал старику о внуке, узнал от него, что отец заметно изменился — девок своих разогнал, и великая княгиня не нарадуется на него. Посидел в библиотеке, расспросил отца Игнатия о новых книгах.

Перед ужином отец нашёл время для разговора с сыном. Выслушав сбивчивые и путаные вопросы, он усмехнулся, и что-то прежнее, плотоядное мелькнуло в его лице.

   — Скажи прямо, к зазнобе примчался? Не слишком ли накладно так скакать каждый раз, как приспичит?

Святослав потом долго размышлял над легкомысленными, скорее даже ёрническими словами отца — не крылся ли в них совет перевезти Неждану во Владимир? Или, напротив, отец полагал, что проще завести на новом месте новую девку, чем мотаться к Неждане в Хорино?

Наконец отец заговорил серьёзно. Вполне возможно, вскоре возникнет необходимость выступить против ближайшего соседа Святослава Галицкого — князя Владимирко.

Со времён Мономаха Галицкий дом в полной мере пользовался выгодами решения Любечского съезда князей, когда было установлено: «Каждый да держит отчину свою». Галицкие держали княжество уже третье поколение. И не только держали, но и расширяли свои земли на юге и алчно поглядывали на соседнее Волынское княжество.

Когда Всеволод посадил Святослава на Волынский престол через головы многих князей, он сам дал Галицким предлог для усобицы. Князь Владимирко уже заручился поддержкой венгров, вёл переговоры о союзе с поляками. Всеволод же, в свою очередь, сколачивал союз на востоке. Он понимал, что если допустить объединение Галича и Волыни, то на западе Руси появится государство, не уступающее по могуществу Киеву.