Варвары Крыма - Андрей Левицкий

Некоторое время мы сидели молча, потом она глухо сказала:

— У небоходов было радио. Отец успел передать сообщение, и наши дозорные будут следить за небом над ущельем. Тебе не уйти.

Я пожал плечами.

— Увидим. Откуда вообще в Инкермане взялся этот дирижабль?

— Небоходы всегда держат у нас одну свою машину. Когда она уходит с грузом чензира, на смену прилетает новая. Узнав про тебя, отец договорился, чтобы они доставили его в Редут и обратно.

Мы замолчали, погрузившись в свои мысли. Лада сидела, обхватив голову и уткнувшись лицом в колени. Ветер шевелил каштановые волосы на затылке, и выглядел он очень трогательным, беззащитным. Не сдержавшись, я положил на него ладонь, погладил. Не поднимая головы, она отбросила мою руку. Но сделала это не сразу — через несколько мгновений, будто переборов себя.

— И когда нас перехватят над Инкерманом — что ты сделаешь? — спросила она. — Опять станешь угрожать, что убьешь меня?

— Еще не придумал, — ответил я. — Если ветер не переменится… Наверное, свяжу тебя и повешу на корзине снаружи, чтобы они видели. Прокричу им, что перережу веревку, если кто-нибудь решит загарпунить эвакуатор.

Она подняла лицо, и я увидел сверкающие гневом глаза. Но помимо гнева в них было что-то еще, какое-то тщательно скрываемое — наверное, даже от нее самой — чувство. Неужели несмотря ни на что она все еще…

— Да, ты способен на это, — с горечью сказала Лада.

Я покачал головой, не спуская с нее пристального взгляда.

— Нет, я не стану ни связывать тебя, ни как-то еще использовать против гетманов. Посмотрим, как все обернется, сейчас рано об этом говорить.

— Ты врешь! — отрезала она. — Врешь, хитришь, лицемеришь, как всегда. Когда я говорила, что ты худший из худших среди всех, кто живет на горе Крым, я не врала! Это правда! И если…

— Какие сильные чувства, — перебил я. — Что я сделал тебе?

— Что? — выдохнула Лада. — Что сделал?! Ты еще спрашиваешь! Или ты забыл, как…

— Забыл.

Она задохнулась, в гневе сжимая и разжимая кулаки.

— Именно от тебя такое и надо было ждать! После всех этих зверств — забыть о них! Просто уехать и забыть, и спокойно спать по ночам…

— Не в том дело, я и правда забыл. Я пришел в себя прошлым днем, в лодке, которая плыла по Черной речке. Она свалилась в водопад, но я успел выпрыгнуть. Меня спас коротышка на дирижабле, потом еще к нему присоединилась женщина, назвавшаяся Мирой, с небольшим отрядом…

— Мира — твоя сестра! Что все это значит? О чем ты говоришь?

— Правильно, она так и сказала. Но я не помню ее. Как не помню вообще ничего. Кто я такой, как попал в ту лодку, почему за мной плыли кочевые… ничего. Даже свое имя я узнал только сейчас, от тебя. И тебя я тоже не помню, Лада Приор. Извини.

Я говорил все это, спокойно глядя ей в глаза, а в них ярость сменялась удивлением. И по мере того, как это происходило, другое чувство, которое Лада тщательно скрывала даже от самой себя, становилось все более явным.

И наконец я понял: Лада Приор все еще любит Марка Сида по прозвищу Альбинос. Любит, невзирая на все страдания, которые он ей причинил.

— Ты врешь, — прошептала она растерянно, и я пожал плечами.

— Конечно, доказать я тебе ничего не могу. Но сама подумай, зачем мне такая ложь? Наверное, я действительно был причиной смерти твоих близких. Ты мне не веришь, но я тебе верю. Из-за меня уничтожили Дом Приоров? Пусть так. Но это… это был не я. Вернее, это было в другой жизни. Я не помню вообще ничего из того, что делал тогда.

— Нет, это снова ложь! Твои змеиные хитрости, увертки… Я не понимаю зачем, но ты врешь! Ты только что придумал это, чтобы сбить меня с толку или разжалобить, или… Ведь так? Отвечай, так?! — выкрикнула она мне в лицо, со слезами на глазах, обеими руками вцепившись в мой воротник.

Больше я не мог сдерживаться. Бросив нож на дно корзины, обнял ее, прежде чем она успела что-то сказать, прижал к себе и впился губами в ее губы.

Когда стало еще холоднее, мы прижались друг к другу и укрылись моей рубахой. Спиртовка погасла, уныло гудел ветер, скрипели плетеные стенки корзины; неуправляемый эвакуатор летел в промозглой тьме.

— Расскажи, как это произошло, — попросил я. — Что такого я натворил? И почему все удивляются, что я остался жив, когда покидал Инкерман?

Лада приподнялась, заглядывая мне в глаза.

— Скажи мне, ты не врешь? — тихо спросила она. — Ты правда потерял память или это опять какая-то твоя уловка?

— Я не помню почти ничего. Иногда в голове вспыхивают какие-то картины… Человек с ножом, прибор с электродами, как меня везут по каменному коридору… Мутанты…

— Мутанты?

— Да, кочевники. Еще какая-то машина в ущелье… И все.

— А мое лицо? Ты даже не можешь вспомнить, что видел его раньше? Видел… вблизи, так же, как сейчас?

Я покачал головой.

— Хотел бы сказать, что помню тебя, но — нет. Она вздохнула, я положил ладонь на ее затылок, притянул к себе. Голова Лады легла на мое плечо.

— Что я делаю? — прошептала она. — Лежу с убийцей моей семьи…

— Это был кто-то другой. Он остался в прошлой жизни.

— Но с чего тебе меняться, даже если ты потерял память? Может, это и правда, но… — Сбросив мою руку, она снова приподнялась и заглянула в мои глаза. Провела тонкими прохладными пальцами по лбу, скуле. — Нет, мне кажется, ты и правда стал другим. Не внешне, а… ты какой-то не такой. Хотя и тогда ты умел меняться.

Я молчал. Девушка снова легла и спросила:

— Откуда все эти синяки и ссадины?

— Не знаю. Мира решила, что меня пытали кочевники, когда я попал к ним в плен. Ты не ответила, что случилось в Инкермане? И как я сбежал оттуда?

— Твой покойный отец всегда хотел торговать чензиром. А Дома договорились с небоходами, которые большую его часть покупают для себя, а остальное перевозят в Пустошь и продают в Киеве и далее в Москве.

Она говорила негромко, и я прикрыл глаза, внимательно слушая.

— В Раде давно спорят об упущенной выгоде от союза с Херсон-Градом. Ваш базар самый большой на Крыме, один из крупнейших в Пустоши. Херсон-Град стоит на пересечении торговых путей к Мосту и Киеву. Часть гетманов считает, что небоходы потому и заключили договор с Радой, чтобы чензир доставался только им. Дома разделились на два лагеря, споря о чензире, и тут в Инкерман с небольшим отрядом заявился ты. Привез дорогие подарки, попросил слово в Раде…

— Дом Гантаров сразу был против меня.

Я слегка повернулся, потирая ладонью затекшие мышцы на ноге.

— Ты вспомнил? — Лада подняла голову.

— Нет, это само напрашивается.

— Якуб слушать ничего не хотел о союзе с Херсон-Градом и покинул Раду. Ты остался. Влиятельного гостя не принято выставлять за порог. Нашей семье поручили показать тебе Инкерман — мне с братом…

— И я сразу тебе сделал предложение?

— Почти сразу, на следующий день. Мы назначили свадьбу. Брата ты попросил сообщить об этом херсонцам, отец согласился с этим — ответный визит в Херсон сблизил бы наши города. Утром на заседании Рады был взрыв, многие в совете погибли, отец был ранен. Ты исчез. В суматохе я искала тебя. В Инкермане началось… — Она сжала челюсти. — Кто-то устроил пожар на заводе, в поселении началась стрельба, погибла мать. Появившийся в ущелье Якуб обвинил Лонгина в мятеже. Только к вечеру разобрались, что к чему. А комендант Редута еще сказал, что получил из Херсон-Града сообщение по радио, что брат в заложниках…

Небо посветлело. В глазах Лады стояли слезы, она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

— Я запуталась. — Ее голос был едва слышен. — Запуталась. Столько людей погибло. Мать. Брат пропал… Теперь отец.

— Одного не пойму, — сказал я. — Почему все хотят узнать про какую-то находку под склоном Крыма. При чем тут она?

— Не знаю, с карликом разговаривал отец.

— А как я покинул Инкерман? Наверное, это было нелегко сделать…

— Тебя преследовали гетманы. Загнали на завод, но ты сбежал по рельсовой эстакаде. Прыгнул в вагонетку с породой, поехал к меловым бассейнам, а там… Люди видели, как на тебя напали. Какой-то человек в плаще, как у кочевников, с меховым капюшоном на голове. У него было необычное оружие, стреляющее такими… очередями. Вы начали драться, а после он столкнул тебя в гейзер…

— Подожди, — перебил я. — Оружие, стреляющее очередями? Автомат?

— Не знаю, что это такое.

— Так их называют. А этот человек… это был мужчина?

Она покачала головой.

— Я не знаю. Все, кто видел вашу драку издалека, говорили о нем, как о мужчине. Он появился неожиданно, просто выпрыгнул откуда-то…

— Но лица его никто не видел?

— Никто. Но если бы это была женщина, то было понятно, да? Ну, по движениям… В общем, он после этого исчез, а твое тело так и не нашли. Одни считали, что ты провалился в глубину гейзера, другие, что уполз… но тогда нашли бы следы? Ты просто пропал — и вот теперь я вижу тебя снова, невредимого, только в синяках и ссадинах, утверждающего, что потерял память. — Она посмотрела на небо. — А что, если ты потерял память, после как упал в гейзер?