Рыцарь без позывного 5 (СИ) - Бебель

— Еще раз на пацана жало поднимешь, я тебе лицо обглодаю. На дизеле будешь в дедовщину разводить, а то и вовсе, пуля в лоб да «соча» в учетке, понял?

Клебер пытался огрызнуться и залепить по роже, но вывернутое запястье пресекло попытки сопротивления. Скорость и ловкость не особо помогают против навалившейся туши, весящей раза в четыре больше твоего. Несмотря на напрягшиеся скулы и яростное шипение, на смену гневу с каждым новым мгновением приходил страх.

Дождавшись короткого кивка, я отпустил раскрасневшегося рыцаря и как ни в чем ни бывало вернулся на свое место. К счастью, ни раскинувшиеся по опушке гвардейцы, ни кучкующихся в сторонке караванщики не заметили мимолетного междусобойчика.

Убедившись, что мимолетный позор остался незамеченным, Клебер задиристо плюнул и сквозь зубы завел старую песню о главном:

— В лучшие времена, оруженосцев и за меньшее розгами охаживали! — рыцарь демонстративно огладил застарелый шрам на щеке. — Сталь закаляют, а не ласкают!

— Ага-ага, три скрипа, пять-сорок-пять, крокодилы, фанера — вот у вас-то служба — ух! А у молодых рассос да халява. Взрослый лоб, а все туда же, недуг в подвиг обращаешь.

Ошибки прошлого исправить невозможно, а вот оправдать — сколько угодно. Точно так же пережитые травмы и обиды обращаются в достижения, становясь чуть ли не медалями. Еще и с другими поделиться норовят, с дурной головы на здоровую.

Сам таким же был. Пока кукухой на почве этих «медалей» не двинулся.

— Вздор… — не поняв ни слова, но уловив общий тон, Филя презрительно поджал губы. — Тебя в кормилицы возвышать замышляли, да оговорились по концу. Не воин, а нянечка сердобольная.

Но сколько бы вызова не силились выдать его глаза, как бы часто не сжимались кулаки, я знал, что все кончено. К Гене он больше и пальцем не притронется.

По той же методе, которой он оправдывал издевки, он объяснит и смирение. Просто вместо «для его же блага» встанет «да ну его, все равно надоело». Повторит с сотню раз и сам поверит. Клин клином, и самообман так же.

Это если бы его публично унизили, перед строем пальцем погрозили — там да, там прогибаться нельзя. Как же, перед сослуживцами и дружками слабину показать? Что это он, — лейтенантика с каким-то дисбатом забоится? Еще чего… Становись душары в ряд, — фанеру к бою! Да к такому, чтобы в этот раз аж затвор передернулся от столкновения приклада с тощей грудью позавчерашнего школьника. А то вдруг подумают, что щадит? Вдруг решат, что испугался?

Наедине иначе. Нет дружков, — нет борьбы тестостерона со здравым смыслом. Есть только ты и контуженная развалина, с которой даже самый неокрепший мозг советует не связываться. И вот уже духи спокойно спят на койках, пока почтенные «дедушки» поочередно машут руками, приговаривая «да ну их, надоели…». О приключившейся беседе с офицером они друг дружке не расскажут, принимая чужую волю за свое решение.

Как с падающим деревом в лесу — если никто не может услышать его крик, то кричит ли оно? Так и тут, если никто не видел твоего «поражения», то было ли оно вообще? Иногда лучше оставить противнику коридор для отступления, чем расшибать лбы в уличных боях. Пущай себе обманываются, не жалко.

Странно, что остальные делали иначе, предпочитая бравировать перед строем и испытывать свой мнимый авторитет. Может оттого, для использования чужого лицемерия нужно осознать свое?

Мальчишки любят фантазировать, с погонами они или без. А какие фантазии могут быть слаще, чем о собственном превосходстве?

— Ах, пустое! Твоя истина! — в смиренном жесте Филя воздел руку. — Негоже с вмешиваться в связь сира и оруженосца с поучениями… Позабудем же обиды да оставим прошлое позади — не пристало рыцарям уподобляться склочным поварятам!

— Реально «ловкий»… — только и подивился я.

Быстро нашелся. И минуты не прошло… Этак мастерски жопой маневрировать даже Эмбер не умеет, а та еще кудесница.

— Благодарю. — через силу кивнул придурок, делая вид будто принял все за чистую монету. — Теперь и я вижу, неспроста тебя нарекали «Тихим». Таки и у северян честь имеется. Безмолвно лезвие да ровен меч — не изяществом манер, а прямотой славна воинская учтивость…

— Да заткнись ты!!! — концентрация вранья и притворства травила воздух, обжигая легкие на каждом вздохе. — Не женюсь я на синевласке, пойми уже! Не-же-нюсь! Не будет у меня замка, не нужен мне никакой капитан, или заместитель! Я вообще нихрена не рыцарь, понял⁈ Хорош жопу вылизывать! Ты же меня старше лет на десять, ну будь мужиком же⁈

Опустившееся молчание наконец позволило насладиться треском костра и лучами закатного солнца, ласкающего верхушки деревьев. Но легкость, с которой этот говнюк врал себе и окружающим все еще отзывалась зубным скрежетом.

Реинкарнация замполита, мать его… В любую дырку без мыла пролезть пытается.

— Ах вот оно что… — под спокойной маской проступил «настоящий» Клебер. — Изволил усомниться в моем мастерстве… Вознесся! Сверху вниз смотришь! Так не обманывайся — победил ты подлостью, а вовсе не доблестью!

— Какой же дурак, господи… Семейное, блин.

— Довольно оскорблений! — вскочив на ноги Филя рефлекторно рванул себя за пояс, но его ножны продолжили безобидно покоится у бревна, о чем он, конечно же, прекрасно знал. — Проклятье, да случись у нас честный поединок, от тебя и пуха не осталось!

— Ну, значит драться честно точно не вариант. Хорош комедию ломать, не в театре.

Побагровев и едва не бросившись с кулаками, мужик все же совладал с эмоциями, ринувшись к реке и едва не затоптав вернувшегося оруженосца.

Бережно прижав булькающий котелок к груди, Гена недоуменно проводил дядьку взглядом:

— Сир… Что это с ним?

— Совесть замучила. Мы сегодня жрать будем или как? Давай уж, заводи эту шайтан-машину… Офицеры явствовать изволят!

Приняв котелок, я принялся помогать Гене с готовкой, ибо в одном Филя прав — жрать я хочу уже в этом веке.

И все же таким его видеть куда приятнее. Нормальный он мужик. Но слишком уж хочет уподобиться ненормальным. Почти как я, но зеркально.

Едва вода закипела, а Гена бросил попытки разнюхать о случившемся, как угроза вновь нависла над долгожданным банкетом. Оставляя за собой хвост из кланяющихся гвардейцев, к нашему костру с ужасающей скоростью приближался дуэт Лелика и Болека. И если ушастую больше привлек забытый Клебером меч, то для целей синевласки даже в уголовном кодексе определений не заготовили.

Сейчас опять будет играть в жертву и изображая психологическую травму из-за разбойничьего налета, и призывать «держаться к ней поближе». Особенно ночью и особенно в карете. Ясный хрен, наедине да под одеялком.

И только нарисовавшаяся Киара, которой кровь из носу пристало на ком-нибудь отыграться, послужила спасительной соломинкой.

— Куда⁈ Мы же беседуем! — перетягивая меня будто плюшевую игрушку, волшебница пыталась вырвать добычу из ведьминых лап.

Но между озабоченной и поехавшей, выбор был очевиден — отбившись от наседающей синевласки и оставив Гену наслаждаться сливками полоумного общества, я двинул вслед хмурой ведьме.

Стоянка эскадрона напоминала промежуток между военным гарнизоном и цыганским табором. С одной стороны гвардейцы с лошадьми, с другой караванщики с рогачами, не преминувшие воспользоваться дармовым эскортом и сэкономить на охране. И в центре этого переулка вышагивала ведьма, цепляя всеобщие взгляды к своим полуголым «булкам».

— Может тебе плащ дать? Или тебе реально нравится, когда на тебя всей толпой слюни пускают?

— Порою член заводит мужчину туда, куда он и с мечом не пойдет. — устало выдохнула она, скрываясь за груженой повозкой с неподалеку от стада флегматичных рогачей.

Под лозунг «ведьмы и волшебницы едины» за пояс проскользнула загребущая ручонка. Молниеносный подзатыльник стер самодовольную улыбку с бледного лица, вернув скучающее выражение.

— Ну конечно же ты исключение… Нудное, фригидное исключение.

— Если снова начнешь раздеваться и козырять знаниями мужской анатомии — богом клянусь, я завизжу.