Люди с далекого берега - Клер Моуэт

— К часу ночи дело было, не иначе. Я сразу смекнул, откуда вышли, — беспардонно тянул Эзра. — Не иначе, думаю, со своим стариком у мистера Дрейка гостевали.

Эзра взглянул на меня, ожидая ответа. Он считал, что его все касается, и когда мы приходим, и когда уходим. И Эзре, и его жене Матильде за семьдесят; они наши ближайшие соседи. Их опрятный одноэтажный ярко-зеленый домик стоит возле самого мостика, на краю Собачьей Бухты. Из окна их кухни прекрасно видно, кто в какую сторону идет через мост. А я-то думала, когда мы возвращались ночью: раз окошки у стариков не светятся, значит, они спят. Выходит, не спали.

Что такое, в самом деле, почему я должна перед ним отчитываться? Поначалу меня даже зло взяло. У меня на родине люди гордились своим невмешательством в жизнь соседей, по крайней мере никто не осмелился бы приставать ко мне с расспросами и советами. Здесь же наша жизнь в мельчайших подробностях интересовала буквально всех.

Только со временем я поняла: это не праздное любопытство. Если ночью в чьей-то спальне горит свет, значит, у соседей кто-то болен, значит, надо помочь. Если кто-нибудь долго не возвращается с вечеринки — не дай бог, потонул или еще какая беда приключилась.

Из обитателей Собачьей Бухты только мы да Роузы не состояли в родстве с могущественным кланом Куэйлов. Дети Роузов уже давно покинули отчий кров, и когда-то двухэтажный дом превратился в одноэтажный. Избавляться от второго этажа — для здешних стариков дело привычное, лишнее помещение требует топлива и лишней затраты сил на уборку. Эзра с Матильдой разместились в комнатах бывшего нижнего этажа. Теперь их жилище состояло из кухни, которая одновременно служила и гостиной, небольшой спаленки и еще одной комнатушки — на случай, если кто-нибудь из детей нагрянет с семейством погостить. Но они не приезжали.

— Какая там у меня семья! — вздыхал Эзра. — Дочка да сын. Да еще парнишку взяли на воспитание.

Численность семейства Роузов — двое собственных детей да приемыш — привела бы в восторг поборников прироста населения там, где оно почти не увеличивается. Но в условиях Ньюфаундленда такая семья — далеко не образец. Всего трое детей, вот жалость-то! Но еще пуще жалели тех, у кого, как у нас, детей вообще не было. Никто ни разу не напомнил нам о нашей бездетности. Тактично щадили, как щадят калеку, стараясь не заговаривать при нем о его увечье.

— Тут с пароходом солидный груз вам пришел, — сказал Эзра.

Я обрадовалась: наконец-то прибыли долгожданные торшер, настольная лампа и коврик, которые я заказала по каталогу фирмы «Итон» из городка Монктон, который находится в провинции Нью-Брансуик. Начальник пристани, лицо должностное, ответственное за отправку и доставку грузов, уже привык складывать наши посылки вместе с товарами для магазина Дэна Куэйла-младшего; так все вместе и перевозилось зимой на санях, в которые запрягали лошадь, — на так называемых «салазках», и доставлялось в самый конец Собачьей Бухты к пешеходному мостику. Дети, добровольные грузчики, раз в неделю перетаскивали тюки по мостику в бухту, а если обнаруживали наши вещи, немедленно передавали об этом по цепочке.

Эзра, как и многие старики, водил дружбу с детьми. Ему, точно ребенку, все всегда было интересно.

— Старуха меня пилит, чтоб завел ликтричество, — говорил Роуз, проведав, что нам привезли два новых светильника. — А на что оно мне? Я и без него нехудо управляюсь.

Лишь в двух домах Балины не было электричества: у Роузов, которые уже большую часть жизни прожили без него, и у Пойнтингов, которым нечем было платить за свет. Когда лет пять назад муниципальные власти установили здесь дизельную электростанцию, первыми сделало себе электропроводку семейство Куэйлов. В этой глуши это удовольствие стоило немалых денег. Электроснабжение нашего жилья — штук шесть лампочек, холодильник, водяной насос, стиральная машина, которая включалась раз в неделю, и утюг — обходилось нам долларов в двадцать ежемесячно. В Онтарио или Квебеке то же самое обошлось бы нам долларов в пять, не больше.

— Чё твой старик делает? — спросил Эзра, хоть Фарли был моложе его лет на тридцать.

— Трудится в поте лица. Книгу пишет.

— Ага, небылицы, значит, складывает!

Я принялась убеждать его, что Фарли пишет только чистую правду.

— Да ну их, писателей, все брешут, — не унимался Эзра, улыбаясь лукаво и недоверчиво. — И про нас, должно, написал бог знает чего, разрази меня гром!

Эзра Роуз никогда не переступал школьного порога, но, женившись, с помощью Матильды принялся постигать алфавит и понемногу учиться разбирать написанное. На родном языке он читал примерно так же, как я к тому времени по-русски — по буквам, по складам. На острове Дальнем, где Эзра родился, время от времени появлялся какой-нибудь учитель. Это крохотное, в пять семей, поселение милях в двух к югу от Балины уже лет пятьдесят как вовсе опустело. Учитель к ним обычно приезжал зимой, а зимой Эзра охотничал с отцом в лесах, ставил капканы, собирал хворост для печки. А вот Матильда, младшая дочь в семье из Гранд-Анса, целых семь лет ходила в школу.

Так и не научившись читать книги и газеты, Эзра не имел привычки полагаться на чужое мнение. Обо всем судил только по тому, что видел и слышал сам. Любил задавать вопросы. Слушал, о чем стрекочет детвора, и сопоставлял с тем, о чем судачат соседи. Даже к моим словам он прислушивался, хотя чаще слушательницей выступала я, ведь мне-то особенно нечего было ему рассказать.

Еще он черпал новости, регулярно слушая свой транзистор. Один из немногих в Балине, он ловил передачи Си-Би-Си, но с пренебрежением относился к веселым викторинам и популярной американской музыке, которые наводняли программы коммерческой радиостанции Мэристауна.

Эзра обожал комментировать последние известия; к примеру, он доказывал, что тори не победят на будущих выборах. Никогда не пропускал ежедневной вечерней передачи для рыбаков и сообщал односельчанам обо всех изменениях рыночных цен на рыбу в Бостоне. Раз попытался послушать репортаж о хоккейном матче команд Национальной лиги, но ему это пришлось не по вкусу: видеть никогда не доводилось, а комментаторский текст оставил его безучастным к этой игре. Да ну их, решил он, здоровые мужики, а гоняют мяч, точно сопливые мальчишки! А уж если кто шайбу забросит, такой гвалт поднимают! И зачем только у народа отнимать субботний вечер из-за всякой ерунды. Вот-вот, послушаешь да лишний раз убедишься — делать им там на материке нечего. Это уже и так яснее ясного.

Поженились они с Матильдой в 1919 году, в том самом году, когда жители Дальнего порешили раз и навсегда покинуть свой скалистый остров и обосноваться в более уютных бухточках, где теперь раскинулась Балина. Разобрали свои дома по досочкам и, присмотрев подходящие участки в Круглой Гавани, возвели их в прежнем виде. Один только Эзра решил заново отстроить себе с молодой женой дом в Собачьей Бухте, где тогда еще никто не селился. Здесь они с Матильдой пережили и долгие голодные годы, когда цена на соленую рыбу падала все ниже и ниже, и экономический кризис, ударивший по всем капиталистическим странам, а по здешним жителям — сильнее всего. В 1939 году началась мировая война, и Эзра одним из первых в Балине пошел добровольцем в английский торговый флот, хоть было ему тогда уже около пятидесяти. Сколько раз старенький траулер, где он состоял в машинном отделении при двигателях, бороздил в шторм воды Северной Атлантики в составе конвоя, служившего отличной мишенью для немецких подводных лодок.

Когда заходили в английские порты, Эзра увидел там жизнь, совсем непохожую на ту, к которой он привык. Никогда еще не видал он такого, чтоб дома стояли впритык друг к дружке. Эзра недоумевал: как же люди могут так жить!

В гости его никто не звал, а в пивнушках и кофейнях, куда он иногда наведывался, было нетоплено и сыро. Коченели ноги, холод пробирал до костей. В Англии ему нигде не удавалось согреться. Эзра утверждал, что на Ньюфаундленде у самого что ни на есть бедняка и то в кухоньке теплей, чем у любого английского лорда в замке.

— Убогие они там какие-то, — с сочувствием говорил он. — Хуже собак живут, ей-богу! Вон у меня собаки жили, так разве сравнишь…

Верой и правдой прослужив три года в торговом флоте, Эзра вышел в отставку, вернулся домой, получив сполна матросское жалованье и еще небольшое пособие за исправную службу королю и отечеству в неспокойных водах Северной Атлантики. Остаток военных лет он рыбачил на лодчонке; слава богу, сыну еще не пришла пора идти в армию, да и война близилась к концу. И хоть связал его по рукам и ногам кабальный договор с ловкачом-скупщиком, все же, пока матросские денежки не иссякли, Эзра забот не знал. И дети были при доме. Флори помогала матери рыбу солить, а парни — сначала свой, а потом и приемыш — ходили с ним в лодке рыбачить.