Я всё ещё... - Амели Хоуп

вызывающее ощущение жгучего наслаждения. Любоваться им, когда он сосредоточен, когда изредка напрягаются его мышцы и набухают вены на кистях рук при совершении небезопасных манёвров — нечто исключительное. Тебя будоражит внутри от предстающей взору картины. В кровь не выбрасывается адреналин. Нет, здесь совсем иное. Ты просто полностью доверяешь свою жизнь одному человеку. Вновь ему — человеку, который когда-то был твоим.

В дороге меня не покидают сказанные Кендрой при прощании слова о том, что Дэвид не изменял и никогда не изменил бы мне, и о том, что она в курсе этого убогого недоразумения. Кендра из тех людей, которая не прикрывает своих перед своими. Она не лжёт. Но тогда свидетелем чего я стала. Я в замешательстве. Странное чувство — сомневаться. Ведь всё доказано, как дважды два. Неужели у Дэвида найдутся весомые доводы, опровергаемые мою правоту?

Внезапно мой мыслительный процесс приостанавливают.

— Так почему гонки? — задавая вопросы, Дэвид продолжает держать контроль и не сводит глаза с дороги. — Не припомню, чтоб ты проявляла личный интерес к ним. Или кое-что я всё же не усмотрел в тебе?

Кое-что? Возможно, даже самое важное — сильную привязанность к нему.

Я медлю с ответом. Если ситуация на дороге подконтрольна Дэвиду, то моя власть над самой собой начинает утрачиваться.

Я ослушалась и вышла из повиновения своего разума, и делаю то, что велит моё сердце. Впервые признаюсь кому-то в том, где я была поистине живой и где сейчас закопаны последние осколки, когда-то стучавшегося сердца.

— Это всё ты.

Дэвид круто съезжает на обочину. Заглушив мотор, он разворачивает свой корпус ко мне и вопросительно наклоняет голову. Я не собиралась увиливать и вертеться как уж на сковородке. Если уж повернулся язык сказать букву «А», то пускай и остальные буквы озвучивает в алфавитном порядке.

— Они напоминали тебя. Это как надевать твою кофту, когда становилось ужасно холодно. Только кофты твоей у меня не оказалось, а вот возможность войти в твой мир и быть частью него — да пожалуйста, милости просим. Наблюдала, попробовала, втянулась. Так я и очутилась в этом экстремальном плену. Кроме того, когда ты в салоне машины летишь по гоночной трассе, нет времени играть в выбранную роль — здесь ты тот, кто ты есть на самом деле. Иногда хотелось быть собой, той прежней Амели. Там я была без толстой и непробиваемой скорлупы.

— Автокатастрофа? … — Дэвид не успевает продолжить. Тут нечего домысливать. Союз «а что, если бы» ничего не изменит и никого не вернёт.

— Нет, за рулём, к сожалению, была не я. В тот день водитель такси не справился с управлением. Утренний вылет, и родители не хотели меня беспокоить по пустякам, я и не возражала. А теперь и возразить некому.

— Ты поэтому больше не участвуешь в гонках? Винишь себя?

— Пробовала вернуться, но на 5 круге я снялась. Не смогла. Рисковать жизнью, и выжить — несправедливо, казалось мне, по отношению к ним.

Дэвид осторожно прислоняет руку к моей щеке, будто я хрупче опала со своей способностью быть и тут же испариться, и поглаживает большим пальцем нижнюю губу. А я просто хочу быть здесь: не убегать, не прятаться, не закрываться от всего мира.

Прижимаясь сильнее к его тёплой ладони, закрываю глаза и прибываю в состоянии идеального бытия, всё вечно и неизменно.

Мы растекаемся как кусочки льда и сливаемся друг с другом. Вкус порочности на губах с испытывающим чувством вожделения рушит стены, выстраиваемые мною годами. Мы не изучаем — мы требуем большего. Языки жадно переплетаются и с резким рывком развязываются.

Если бы незапланированная остановка произошла в тёмной глуши, то вечерок под звёздами нам точно был бы гарантирован. Но нас вовремя осеняет, что освещённые улицы Сан-Франциско всё же не самые укромные места для интимного воссоединения наших тел.

Дэвид возобновляет наш путь, не отпуская ни на секунду мою руку.

Глава 22. Амели

Одежда и обувь летят в разные стороны. Я мгновенно взметнулась ввысь. Дэвид сжимает в ладонях мои мясистые ягодицы и плотно приколачивает меня к себе. Мне остаётся лишь крепче обхватить его талию ногами.

Моё подсознание благосклонно нынче. Оно не перекидывает меня в прошлое, а великодушно попускает к настоящему: к такому Дэвиду, который мне ранее не был видан. Моя первая любовь — двадцатилетний парнишка был весьма уверен в своей неотразимой внешности и вёртко этим орудовал. Его молодая кровь кипела в жилах так страстно и непристойно, что не вкусить это было бы грехом. И я в свои восемнадцать грешить не собиралась. Но тот мужчина, что в данную секунду нависает надо мной, настолько самодостаточен от посторонних мнений, что не нуждается в чьей-то оценке. Эта личность наделена такой внутренней силой, что она увлекает за собой. А её непомерная сексуальность лишь подкармливает, чтобы от голода не сбиться с заданного маршрута.

Далеко мы с Дэвидом не продвинулись. Комод в холле, как выясняется, совсем не лишний аксессуар в интерьере. Все наши любовные действа не выходят за пределы его площади. Он достойно выдерживает усаженную Дэвидом мою филейную часть и давление, оказывающее на моё тело сверху. Как будет свободное время, обязательно отмечу в отзыве о товаре в части достоинств его устойчивость. Сейчас мне явно не до этого. Ладони блудливо погуливают по широкой спине Дэвида вверх-вниз и ненасытно прощупывают его бицепсы, объемы которых с годами без сомнений увеличились. Он верх совершенства. Его безукоризненное тело только усиливает приток крови в область малого таза.

Думаю, мы отлично с ним спелись. Не зря я всё-таки раз-другой послеживала за собой. Мне есть чем его крыть. Наконец, я ими воспользовалась — эти плавные и соблазнительно зазывающие изгибы моего тела не позволили Дэвиду стоять в стороне