Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева - Александр Алексеев

Рыбаков перевел дух и гордо произнес:

— Вот какой мне прием был, даже теперь слеза донимает!..

— Ну, а дальше-то что? — приставали к рассказчику.

— Дальше-то мне говорит Михаил Павлович: «ты будешь служить у нас, но должен предупредить тебя, что Каратыгин очень завистлив и будет интриговать». А я отвечаю: «ничего, если будет много шебаршить— побью». Потом и говорит: «он будет стараться не допускать тебя до дебюта, ты как-нибудь подкрепись и не пей до первого выхода, а потом валяй, как тебе будет угодно». Я пообещал, пошел в гостиницу, остановился в ней и стал роль зубрить. Зубрил, зубрил, выпить страх захотелось, но я креплюсь. Вот пообедал и все креплюсь. На другой день тоже креплюсь, а к вечеру стал дьявол меня соблазнять.

— Каким образом?

— Вижу вдруг я: в печке штоф водки дрыгает, то покажется, то опять вверх поднимется, и пищит какой-то жиденький голосишко: «выпей, выпей, выпей». Крепился, крепился, не стерпел. Поймал этот штоф и выпил. Приходят звать на репетицию, а я еле языком шевелю, ну, конечно, доложили Михаилу Павловичу. «Жаль, сказал он, Рыбакова, да ничего не поделаешь; а все это штуки Каратыгина». Меня отправили на казенный счет обратно в провинцию, а Каратыгина за наваждение на меня нечистой силы посадили на месяц под арест… Вот так мое поступление и не состоялось…

Нужно ли прибавлять, как во все время его рассказа присутствовавшие еле удерживались от смеха, чтобы не рассердить Николая Хрисанфовича, не любившего недоверия к своим словам, и каким хохотом они разразились в конце-концов. На что Рыбаков только и крикнул:

— Дурачье! Побывали бы в моей шкуре, так не до смеху бы вам было…

Как-то участвует Николай Хрисанфович в драме Лажечникова «Опричник». Он играл царя Грозного. В некоторых сценах он так увлекался, что, забыв совершенно про существование суфлера, делал незаметно для себя громадные вставки из «Бориса Годунова» Пушкина.

— Вы какой-то винегрет из роли делаете, — замечают ему.

— Нет-с, жарю по пьесе…

— Помилуйте, в пьесе и намека на то нет, о чем вы разговаривали…

— Грозного я наизусть знаю, дословно его играю…

— Вы целые монологи из «Бориса Годунова» читали.

— А «Годунова» кто сочинил? — быстро нашелся Рыбаков.

— Пушкин.

— А кто «Опричника» написал?

— Лажечников.

— Что же, по твоему, Пушкин-то не поважнее Лажечникова?!

Дальше спорить с ним было нельзя.

Антрепренер Азбукин, у которого служил Рыбаков, поехал на ярмарку и купил там пьесу Н. Полевого «Уголино». Возвратясь к себе, он принес ее на репетицию и похвастался актерам своим ценным приобретением.

— Она мне даст роскошные сборы, — сказал Азбукин, — только жаль, что вскоре ее поставить нельзя.

— Почему?— спросил Рыбаков.

— Костюмная. Старинные одеяния нужны…

— Дай-ка ты мне ее рассмотреть, — сказал Николай Хрисанфович, отбирая у Азбукина драму.

— Да уж верно… действие происходить в Италии, во время какой-то борьбы гвельфов и гибелинов…

— Ну, и врешь! — торжественно произнес Рыбаков. — Вовсе не в Италии, а в Петербурге, и не в старину, а в наше время…

— Как так?— изумился Азбукин открытию трагика.

— А вот как! Читай-ка, что внизу написано: С. -Петербург, 1839 года.

— Да ведь это год и место отпечатания книги.

— Это не твое дело. Ремарка есть, и ты не повинен… Пьеса современная и костюмы, значит, современные. Так и ставь, без всяких рассуждений… 

IX

В городе Николаеве. — Бенкендорф. — Моя антреприза на его средства. — Антрепренер Жураховский и Елизаветградский театр. — Судбище с Жураховским. — Неприятности с Бенкендорфом. — Служба в Одессе и Кишиневе. — М.А. Максимов. — Скандал на сцене и в партере. — Отъезд в Ставрополь к Зелинскому. — Антрепренеры сороковых годов. — Первое жалованье П.А. Стрепетовой.

Женившись, я набрался некоторой солидности и стал считать себя установившимся на твердой почве. Зелинский мною был очень доволен и, во внимание к моему усердию и серьезному отношению к делу, сделал крупную прибавку. Это было в городе Николаеве, тогда густо населенном и имевшем большое портовое значение.

В Николаеве проживал в то время некто Бенкендорф, по слухам, очень богатый господин. Он был неравнодушен к одной из актрис нашей труппы, а именно к А.Н. Колумб, которая хотя и была однофамилицей великого человека, открывшая Америку, но из ряда полезностей не выдавалась и новой Америки за театральными кулисами не открывала.

Когда Зелинский объявил, что посещает Николаев в последний раз, так как им снят ставропольский театр, и он должен уезжать туда совсем, Бенкендорф зазвал меня в свободную минуту к себе и предложил стать во главе театрального предприятия в Николаеве, но с тем, чтобы я непременно убедил Колумб нарушить контракт с Зелинским, причем обусловленную неустойку как за нее, так и за меня он взялся выплатить нашему антрепренеру самолично.

— Я. дам вам заимообразно нужную для дела сумму, — сказал он, — а вы распоряжайтесь ею, как вам будет угодно. В ваши дела я соваться не буду, но вы со временем, когда с моей легкой руки разживетесь, возвратите долг. Итак, дай вам Бог сделаться известным и богатым антрепренером.

Такие выгодные условия меня соблазнили, и я, сговорившись с Колумб, отказался от дальнейшей службы у Зелинского, который, к слову сказать, на нас не рассердился, разошелся с нами по-товарищески и, кажется, искренно желал мне успехов на новом, антрепренерском поприще.

— Я против вас, господа, ничего не имею, — сказал он в заключение и подобрал меткую пословицу: — рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше.

Набрал я труппу и распахнул врата храма Мельпомены. Благодаря участию Бенкендорфа, муссировавшего мои спектакли, дела пошли очень хорошо, но когда почувствовалось колебание сборов, я воспользовался примером Зелинского и совершил несколько поездок в Полтаву и Екатеринославль.

Во время своих путешествий узнаю, что в Елизаветраде предстоит сборище войска. В это время, по моим соображениям, театр тамошний должен был делать блестящие сборы. Не теряя ни минуты времени, отправляюсь в Елизаветград с целью овладеть местным театром, но, увы! он оказался уже в руках севастопольского антрепренера Жураховского. Это, однако, меня не разочаровало окончательно: я задумал побывать у Жураховского и предложить ему свои услуги в качестве компаньона. Он согласился. Мы покончили на том, что соединим обе труппы наши и будем играть вместе, причем и весь доход станем делить по ровной половине. Заключили между собой контракт, назначили сроки и порешили насчет репертуара.