Вся жизнь – игра - Наталья Корнилова

– Все, ни слова! – повернулся ко мне банкир, и его скрипучий голос приобрел металлическое звучание, а тусклые глаза заблестели. – Мне кажется, что кто-то играет со мной, как с маленьким мальчиком. Дразнит, разыгрывает, гоняет, как щенка палкой. Только не заиграться бы. Уж больно серьезную, недетскую игру этот «кто-то» себе придумал! Хал, поехали, говорю!

Всю дорогу мы молчали. Тишина эта пухла и становилась все удушливей, как прессованная вата, прорвавшаяся из упаковочного контейнера. Говорить было не о чем: что-то случилось, я чувствовала это каждой клеточкой своего тела.

Нужный дом мы искали не так долго, но куда медленнее, чем хотелось бы Маминову. Сто сорокового дома не было, улица Чернышева оказалась слишком маленькой, чтобы вместить такое количество домов, а вот одиннадцатый мы нашли.

Хал свернул во двор.

– Это одиннадцатый дом? – спросила я у одной из старушек.

– Ась?

– Дом одиннадцать это, правильно? – гаркнул во всю мичманскую глотку Халмурзаев, да так, что у меня едва не заложило уши, между тем как у почтенного реликта эпохи коллективизации и индустриализации всей страны, напротив, кажется, прочистило. Старушка с готовностью закивала, повторяя:

– Ну да, ну да.

– Кварртира сто сорок! – продолжал густым корабельным басом Хал. – Где это?

– Ась? А-а. Ну да. Это вам воо-о-он в тот подъезд. Четвертый этаж и налево.

– Пятый и направо, Сидоровна, – поправила ее другая бабулька.

– Сидоровна… – фыркнула я. – Алексей Павлович, я пойду первой, Хал пусть прикрывает вас, если что.

– Для того вас и позвали, – холодно отозвался банкир.

Я поднялась на пятый этаж и уперлась взглядом в квартиру сто сорок. Простенькая крашеная дверь с меловой полосой до самого бетонного пола, мутный и явно не функционирующий «глазок». С одного взгляда я поняла, что дверь только прикрыта, а не заперта на замок.

Я обернулась и посмотрела на подошедшего в сопровождении Хала Маминова. Он кивнул, взволнованно раздув ноздри и облизнув губы. Он еще хотел что-то сказать, но только издал какой-то неопределенный звук, напоминающий воспроизведение аудиопленки в замедленном режиме. Наверно, железное самообладание наконец отказало банкиру.

Мягким тычком ноги я распахнула дверь настежь, синхронно наставив туда дуло пистолета. Никого и ничего. Конечно, неизвестные могли оставить здесь мину, взрыватель которой сработал бы при открывании двери. На этот случай я велела прочим отойти подальше. Но не понадобилось. Я проскользнула в прихожую, четкими движениями предусматривая малейшую возможность нападения. Дуло пистолета мелькнуло в воздухе, поочередно фиксируясь во всех направлениях.

Последняя комната была заперта, и из-под двери ее струилась свежая, совсем свежая кровь – тонким, изогнутым, темным росчерком. Я подняла глаза и увидела, что на дверь прикреплена помутневшая от времени металлическая пластинка: 00.

Я на мгновение почувствовала себя словно в замке Синей Бороды, где мне разрешено гулять везде, но запрещен доступ в одну, запертую, а значит – самую притягательную комнату.

…Но там, на полу, кровь. Это не может быть ничем, кроме крови.

Мысль промелькнула и исчезла, и я сильным ударом ноги распахнула дверь в эту последнюю – кровавую – комнату. Зрелище, представшее моим глазам, было поистине жутким.

На грязном полу лежала девушка. Подломив под себя ноги, откинув в сторону руку, она лежала, уставив мертвый взгляд в потолок. Ее правое запястье было перерезано, и из него натекла целая лужа крови. Кровь уже засохла, так что можно было предположить, что смерть наступила несколько часов назад. Впрочем, девушка умерла едва ли от этого: в ее руке, в той же самой, где были перерезаны вены, торчал шприц. Мне показалось даже, он раскачивался, как хищная пиявка, сосущая кровь.

Рядом лицом вниз в немыслимой позе скорчился голый до пояса мужчина с татуировкой под лопаткой в виде шута в двурогом колпаке. Лица покойного видно не было, виднелось только ухо с сережкой. Очевидно, у него был сломан позвоночник.

Был еще и третий труп, в вене его на правой руке торчал большой шприц, и, судя по страшно искаженному лицу мужчины и его выгнутым и скрюченным рукам и ногам, доза наркотика была смертельной даже для слона.

И, наверно, девушка, которую я увидела первой, умерла от того же.

Передоза, как сказали по телефону.

Я обернулась и увидела словно окаменевшее лицо Маминова с остановившимся взглядом. Он не в силах был оторваться от жуткого зрелища, потому что эта девушка была его сестра Марина, а двое других – те самые два наглых нарка, кажется, Айдын и Макс, которые только сегодня ночью были отвезены телохранителем Халом в наркодиспансер. Банкир глянул на него и выговорил:

– Ты отвез их?..

Хал чуть двинул густыми бровями, голос остался ровен:

– Я отвез.

– Но ведь это же они?

Хал невозмутимо глянул на двух убитых, потом тычком ноги перевернул парня со сломанным позвоночником и, глянув тому в лицо, отозвался:

– Да. А вот что касается ее…

Маминова прошило дрожью. Он подскочил к трупу девушки, опустился возле него на колени и долго молчал, а потом выдохнул:

– Это… это не она.

– Я сразу это заметил, босс, – сказал Хал. – И потому не понимаю, что вы так волнуетесь из-за каких-то двух наркоманов, к тому же дохлых.

Маминов выхватил телефон и набрал номер. Нетрудно было догадаться, чей это номер. Конечно же, он набирал номер Марины. Его лицо было сдержанным, но я прекрасно понимала, чего стоила ему эта сдержанность. Но тут вдруг вся кровь отхлынула от его лица, нижняя челюсть отвалилась, и стали видны два ряда зубов. Зубы стукнули, Маминов молча протянул мне мобильник. Его рука дрожала.

Я приложила трубку к уху и услышала: «Марины нет и не будет». Пауза. «Марины нет и не будет». Еще пауза. Я не стала слушать дальше, вполне возможно, что таких повторов предостаточно.

– Ее забрали, – выговорил Маминов. – Ее забрали. Она, наверно, была здесь, была с этими тремя, и ее увезли, а всех остальных убили, а потом загадали мне этот ребус, чтобы я искал… увидел. Она у них, у них ее сотовый телефон, они записали вот эту фразу тем же голосом. Тем же?.. Хал, давай-ка быстро набери сотовый Марины, проверь, этот ли мужик звонил тебе и говорил про Чернышева… про эту улицу?

Хал набрал номер. Молча кивнул и только потом выпустил из разжавшихся серых губ короткое:

– Этот.

– Хал, вызови ментов, – без всякого выражения выговорил Маминов. – И поехали отсюда.

– А где находится тот наркодиспансер, в который вы их отвезли? – спросила я.

– Да, кстати… – повернулся к Халу Маминов.

Хал коснулся рукой подбородка и с ноткой смущения выговорил:

– Да, тут… неподалеку. Мы, как искали этот дом, мимо того диспансера проезжали даже.

– Понятно… – пробормотал Маминов. – Едем…

– Туда, в диспансер? – спросил телохранитель.

– Да на черта он мне сдался, ты, чурка! – выговорил Маминов. – Я устал. Если бы я знал, что это может что-то дать, то я бы прислал туда людей. А так… – Он махнул рукой и повернулся ко мне: – Если хотите, Мария, вы можете тут остаться до приезда компетентных органов, как они сами себя обзывают.

– Благодарю, я останусь, – сдержанно ответила я. – Это прямые мои обязанности.

Маминов отозвался уже с порога:

– Я думаю точно так же. Кстати, вот как раз вам я посоветую съездить в тот чертов наркодиспансер. Хал оставит вам координаты.

Глава 9

Зная оперативность родной милиции, я подумала, что у меня есть по меньшей мере полчаса, чтобы осмотреть место кровавой бойни. Конечно, с должными предосторожностями, чтобы потом не отдуваться за оставленные «пальчики». Я открыла сумочку, извлекла оттуда тончайшие перчатки и осторожно надела. Наклонилась над девушкой.

Да, это была не Марина. Откровенно говоря, чем больше я вглядывалась в лицо ее, тем больше мне казалось, что передо мной лежит само воплощение смерти. Лица и тела скончавшихся от передозировки наркоманов ужасны.

После осмотра тела девушки я перешла к мужчинам. Тот, с переломленным позвоночником, наверно, единственный из всех оказал сопротивление убийцам. Марина называла его Айдын. Позвоночник был сломан страшной силы ударом, при этом с Айдыном расправились голыми руками. Это указывало на громадную физическую силу убийцы.

Второго, Макса, убили еще проще: вкололи лошадиную дозу наркотика. А вот девушка, очевидно, умерла сама, на что указывал и аккуратно введенный в вену шприц (не то что у Макса, грубо, не внутривенно, а внутримышечно), и разрез на запястье, который едва ли остался от убийц. Впрочем, все это мелочи, как ни бесчеловечно это звучит. Важно, что…

Что это?

Я наклонилась и подобрала с пола окурок. Сигарилла неизвестной мне марки «Hors Concours DU» – это было написано по ободку сигариллы, а чуть пониже, у самого белого фильтра, маленькими, еле различимыми буквами – какое-то длинное непонятное слово: то ли Meersingeer, то ли Meerbindeer. Сигарилла не была докурена и до половины. Да. Совершенно очевидно, что это оставлено здесь убийцей: я не нашла здесь ни пепельницы, ни окурков, ни сигаретных пачек. Очевидно, наркоманы берегли остатки своего чахлого здоровья для героина.