Философские обители - Фулканелли

Именно ему мы обязаны множеством любопытных необычных примет, оттеняющих своеобразие творений французского средневековья. Сегодня болтающиеся на железных шестах трактирные вывески лишь коробят наш вкус. Мы видим на них лишь букву «О» с перечёркнутым «К», но пьяница XIV в. понимал всё как надо и без колебаний входил в кабак[65]. Над постоялым двором часто водружали застывшего в геральдической позе золотого льва, и путешественник, ищущий приюта, благодаря схожему звучанию слов[66] догадывался, что здесь можно переночевать. Эдуар Фурнье сообщает, что в Париже до XVII в. существовала улица Бу-дю-Монд (Bout-du-Monde, Край света), располагалась она возле самой крепостной стены. На вывеске кабака это название фигурировало в виде ребуса: кость (os), козёл (bous), филин (duc (oiseau)) и мир (monde).

Наряду с гербами наследственной аристократии имелись и говорящие гербы, части которых складывались в виде ребуса. Эти последние принадлежали недворянам, которые приобретали титул за деньги. В гербе парижского эдила 1604 г. Франсуа Мирона было изображено круглое зеркало (miroir rond). Выходец из того же сословия, настоятель лондонского монастыря св. Варфоломея некто Болтон, занимавший эту должность с 1532 по 1539 г., распорядился вырезать свой герб на эркере трифория, откуда он наблюдал за благочестивыми занятиями своих монахов. Герб представлял собой стрелу (bolt), перечёркивающую бочонок (tun), откуда Болтон [VI]. В своих Загадках парижских, улиц[67] только что упомянутый нами Эдуар Фурнье, проведав о столкновениях Людовика XIV с Лувуа во время строительства Дома инвалидов в Париже из-за того, что министр хотел поместить свой «герб» рядом с гербом короля вопреки повелениям последнего, пишет, что «Лувуа умудрился увековечить своё имя на Доме инвалидов не менее действенным способом.

VI. Лондон. Церковь св. Варфоломея. Трифорий. Большое окно настоятеля Болтона

Войдите в главный двор Дома инвалидов, посмотрите на мансарды, венчающие фасады монументального четырёхугольного здания, внимательно вглядитесь в пятую из тех, что расположены над восточной галереей рядом с церковью. На мансарде необычное украшение — верхняя часть туловища волка. Волчьи лапы с двух сторон нацелились на слуховое окно, голова наполовину скрыта пальмовыми ветками, горящий взор устремлён во двор. Не сразу догадаешься, что здесь игра слов, какая часто бывает на говорящих гербах, и в этой запечатлённой в камне игре слов — своеобразный реванш тщеславного министра. Волк смотрит, волк видит (loup voit) — эмблема Лувуа! Во избежание сомнений, он распорядился на мансарде справа вырезать взрывающуюся бочку с порохом, символ войны (Лувуа рьяно исполнял должность военного министра), на мансарде слева — плюмаж из страусиных перьев, символ знатного и могущественного сеньора, за какого он себя выдавал, а на двух других мансардах того же ряда — сову и летучую мышь, олицетворявших бдительность, его главную добродетель. Кольбер, разбогатевший таким же образом, как и Лувуа, и так же претендовавший на благородное происхождение, по примеру Лувуа, выбравшего волка, взял себе эмблемой ужа (лат. coluber)».

В наши дни вкус к ребусу, последнему отголоску священного языка, в значительной степени утерян. Его уже больше не прививают, и интересуют сегодня ребусы разве что школьников. Перестав служить для расшифровки геральдических загадок, ребус лишился былого эзотерического значения. Ныне ребусы помещают на последние страницы журналов, где их роль — чисто развлекательная — сводится к иллюстрации тех или иных пословиц. Время от времени, правда, делаются робкие попытки приспособить это утерявшее всякий смысл искусство к целям рекламы. Так поступила, в частности, одна крупная современная фирма по производству швейных машинок. На её рекламном плакате женщина работает на машинке внутри огромной буквы S. «S» — начальная буква фамилии фабриканта, сам же ребус расшифровывается просто: cette femme coud dans sa grossesse (эта женщина шьёт, будучи беременной)[68] — явный намёк на плавную работу механизма.

Время, разрушающее и уничтожающее плоды человеческой деятельности, не пощадило и древний герметический язык. Равнодушие, невежество и забвение довершили гибельное действие веков. Однако нельзя утверждать, что это искусство исчезло без остатка. Немногие посвящённые хранят знание его правил и умеют использовать его возможности для передачи тайных истин или для лучшего запоминания при обучении.

В 1843 г. новобранцы 46-го пехотного полка парижского гарнизона могли каждую неделю созерцать во дворе казармы Луи Филиппа необычного профессора. По словам очевидца — нашего родственника, в ту пору унтер-офицера, прилежно посещавшего его занятия, — это был небрежно одетый молодой человек с ниспадавшими на плечи локонами, чьё лицо, очень выразительное, носило отпечаток глубокого ума. По вечерам он за умеренную плату преподавал всем желающим историю Франции, опираясь, как он утверждал, на приём, известный с незапамятных времён. Его занятия, привлекшие немало слушателей, основывались, по существу, на традиционной фонетической кабале[69].

Несколько примеров, сохранившихся в нашей памяти, помогут кратко изложить суть этого метода.

После ознакомления с десятком условных знаков, предназначенных, сообразно их форме и компоновке, для запоминания исторических дат, преподаватель начертил на доске простенькую диаграмму, в некоторой степени — иероглиф изучаемой эпохи.

На первом рисунке был изображён человек на башне и с факелом в руке. На горизонтальной линии, представляющей землю, находились три предмета: стул, посох, тарелка. Факел в руке человека — как бы маяк. Маяк в руке — phare à main. Отсюда — Фарамонд (Pharamond)[70]. Башня, на которой стоит человек, означает цифру «1»: Фарамонд, как считается, был первым государем Франции. Стул — иероглиф цифры «4», посох — цифры «2», тарелка — знак нуля. Получается число 420 — предполагаемый год прихода к власти легендарного властелина.

Хлодвиг (Кловис — Clovis) — неизвестно почему — представлялся отбившимися от рук сорванцом. Непоседа, задира, спорщик, готовый всё разнести в пух и прах, он ввязывался во все драки. Чтобы как-то обуздать его, а также из предосторожности родители привинчивали его к стулу. Весь двор знал, что его прикрепили винтами (clos à vis — кло-а-вис — Кловис). Стул и два охотничьих рога на земле давали дату — 466 г.

Хлотарь (Клотер — Clotaire), вялый по природе, уныло прогуливался по огороженному стенами полю. Бедняга как бы оказывался заперт на своей земле (clos [dans sa] terre — Кло…тер).

Хильперик (Chilpéric) — не знаем уж почему — бился на сковороде, как обыкновенный пескарь, и вопил: Я погиб! (J’y peris — Жи пери!) — откуда «Хильперик».

Дагоберт (Dagobert) имел вид воина, размахивающего кинжалом (дагой, dague) и одетого в кольчугу (haubert).

Святой Людовик (Луи — Louis) — кто бы мог подумать! — очень любил гладкую поверхность и блеск свежеотчеканенных золотых монет, поэтому в свободное время он переплавлял старые луидоры (louis — луи) в новые (neufs — нёф). Получался Людовик IX (Louis IX — Луи нёф).

Что же до маленького капрала (Наполеона I), познавшего величие и падение, то на его «гербе» никого не было. Достаточно было нарисовать покрытый скатертью (nappe) стол, а на нём — обычный котелок (poêlon). «Нап» и «поелон» — получается «Наполеон»…

Эти каламбуры, эта игра слов сама по себе или в сочетании с ребусами служила для посвящённых в их смысл своеобразным средством для ведения беседы. Авторы акроаматических[71] трудов прибегали к анаграммам, чтобы замаскировать своё имя, название книги или лишить непосвящённого путеводной нити для понимания её смысла. Примером может служить одна очень любопытная книжечка, так ловко зашифрованная, что практически невозможно узнать, о чём в ней идёт речь. Этот труд со странным названием Амилек или семя человеков[72] (Amilec ou la graine d’hommes, Амилек у ля грен д'ом) приписывают Тифеню де ля Рошу. Название представляет собой сочетание анаграммы и игры слов. Читать следует Алкми, или сметана (Alcmie ou la crème d’Aum, Алкми у ля крем д’ом). Неофиты догадаются, что в действительности речь идёт о трактате по алхимии, так как в XIII в. слово «алхимия» писали alkimie, alkemie или alkmie; догадаются они и о том, что автор касается вопроса выделения духовной субстанции из первоматерии (matière première) или философской девы, которая, как и Дева Небесная, изображается монограммой AUM, и, наконец, о том, что процесс экстракции в данном случае аналогичен процессу взбивания сметаны (crème du lait), как, собственно, учат Василий Валентин, Толлий, Филалет и персонажи Liber Mutus. Установив истинный смысл названия, мы убеждаемся, сколь оно выразительно, ибо раскрывает тайный способ получения сметаны из молока девы (crème du lait de vierge), которой владели очень немногие исследователи. Тифень де ля Рош, практически неизвестный широкой публике, был, тем не менее, одним из учёнейших Адептов XVIII в. В другом своём трактате, озаглавленном Жифанти (Giphantie) — анаграмма слова Тифень (Tiphaigne), он прекрасно описывает процесс фотографии, за век до открытия Дагерра и Ньеп де Сен-Виктора демонстрируя своё знание химических операций, лежащих в основе проявления и фиксации изображения.