Муц-Великан - Роберт Греч

Муц опорожнил её единым духом. Вторая порция — опять рис. Третья порция — рис. Четвертая порция — рис. Шестая — рис… Муц ел так, что собравшиеся солдаты потеряли счет и, ошеломленные этим зрелищем, вышли из госпиталя.

Им на смену вошел какой-то военный, энергичной походкой направился к кровати великана, остановился перед ней и посмотрел кругом проницательными серыми глазами. Сбоку у него волочилась длинная сабля, на лице выдавался орлиный нос, над которым возвышался открытый, смелый лоб. Этот лоб был пересечен широким багрово-красным шрамом, который показался Муцу знакомым, точно он его уже где-то видел до того как у него сбили шлем с головы.

Военный, с багрово-красным шрамом на лбу смерил взглядом попрежнему молчаливо восседавшего на краю кровати Буца, перевел взгляд на с любопытством задравшего перевязанную голову Муца, сдвинул на затылок широкополую шляпу, скрестил руки на груди и обратился к Муцу:

— Послушай, великан! Я Суровый-Вождь — командующий армией Страны Чудес. Мне сообщили, что ты очнулся, покушал и в состоянии разговаривать. Скажи нам, наконец, откуда ты явился, кто ты такой и почему ты пошел воевать против нас?

Маленький Буц упрямо сжал губы, а Муц молчаливо поглядел сверху на нового пришельца, и угрюмо свесил нижнюю губу.

Ему становилось очень досадно, что он дал победить себя этим крошечным людям.

— Почему ты не отвечаешь? — снова заговорил Суровый-Вождь. — Объясни, почему ты убил тридцать наших храбрых солдат!

Тут Муц наклонился вперед, сделал такие злые глаза, точно собирался съесть своего собеседника, и отвечал:

— Потому, что вы — очень скверный народ. И потому, что вы хотите поработить бедных лилипутов. И потому, что вы с ума свели Бицибуци. Потому, что вы — очень скверный народ…

Так беспрестанно ругался Муц.

Суровый-Вождь с недоумением повернул ухо к великану, покачал головой и ответил ему со вздохом:

— Я вижу: ты так же глуп, как и велик ростом. Разве ты не знаешь, что мы — свободный народ и ненавидим войну? Кто это тебе наплел? Убить из-за какой-то лжи тридцать наших граждан! Фи! Из-за лжи!

— Фи! Из-за лжи! — воскликнули женщины и девушки.

— Фи! — застонали раненые, стиснули зубы и, с презрением, посмотрели на великана.

Буц покраснел, а Муц сделал самые огромные, самые глупые и любопытные глаза, какие когда-либо делывал в своей жизни и протяжно спросил:

— Ложь?! Кто солгал?

Суровый-Вождь стукнул саблей о пол и яростно отозвался:

— Неужели ты ничего не слыхал про Клад в Самоцветье?

— Клад? Какой клад? Где клад? Где? — Муц заерзал и затрепетал от любопытства.

— Он ничего не знает про клад в Самоцветье, — с большим изумлением произнес Суровый-Вождь, — Золотая-Головка, расскажи ему про клад в Самоцветье.

И все женщины, девушки и раненые стали просить:

— Золотая-Головка, расскажи ему про клад в Самоцветье!

Девушка с белокурыми локонами так проворно бросилась к постели Муца, что изумленный Буц отпрянул в сторону.

То была Золотая-Головка, дочь Сурового-Вождя, — Золотая-Головка, знаменитая рассказчица Страны Чудес.

В палате воцарилась гробовая тишина. Девушки и женщины внимательно слушали, глядя на Золотую Головку; раненые насторожили уши и забыли про боли: Суровый-Вождь опустился на скамеечку, а Муц и Буц нетерпеливо уставились в рот белокурой девушке.

Золотая-Головка провела рукой по кудрявой голове Муца, и послышался ее нежный звонкий голосок:

«Страна Чудес — в настоящее время прекрасный рай, в котором живет свободный, счастливый народ. Но наш народ не всегда был так счастлив. О, нет! В древности, когда мы еще не умели летать, наш народ делился на господ и рабов. Господ было так мало, что все они могли поместиться на одной телеге, а рабы насчитывались тысячами. Господам принадлежали все богатства страны: поля и луга, рыбы в воде и дичь в лесу, рудники, фабрики и заводы, а также все, что производили рабы.

Рабы, их жены и дети ходили в рваных рабочих блузах, а господ иначе не видели, как в каретах, запряженных четверкой, и в шелковых фраках. Поэтому господ стали звать повсюду фраками, а рабов и их семьи — блузами.

Блузам приходилось с раннего утра до поздней ночи работать на полях, в рудниках и на заводах фраков и получать за это скудную плату.

Фраки же все богатели и богатели.

И в хижинах блуз начались ропот, укоры и совещания…

И вот, однажды блузы, работавшие в рудниках, отказались спуститься в шахты.

— Платите нам больше за работу! — настаивали они.

Их мозолистые руки отдыхали до тех пор, пока фраки не согласились увеличить рудничным блузам заработную плату. После этого все блузы, — те, что стояли у станков и машин на фабриках и заводах, и те, что работали на полях и лугах — потребовали:

— Платите нам больше за работу!

И фракам пришлось дать то, чего требовали блузы. Иначе засох бы хлеб на полях и машины перестали бы приносить золото и другие богатства.

После второй победы блузы осмелели и высоко подняли головы; они осознали свою силу. Во всех хижинах вознегодовали, говоря:

— Кто добывает уголь и железо из недр земли?

— Мы!

— Кто добывает золото?

— Мы!

— Кто обрабатывает поля и нивы?

— Мы!

— Кто пускает в ход грохочущие машины?

— Мы!

— Кто сделал из Страны Чудес богатое, прекрасное государство?

— Мы!

— А кому принадлежат все богатства?

— Фракам!

Шопот, ропот и возмущение охватывали хижину за хижиной, пока однажды все блузы не решили:

Страна принадлежит народу! Долой господство фраков!

Стали машины, замерли заводы, остались необработанными поля, погрузились в сон рудники. Прекратились все работы и все стояло до тех пор, пока фракам не стало страшно оставаться в Стране Чудес.

Они уложили свое золото и свои драгоценности в тяжелые ящики, нагрузили телеги, впрягли в них двурогих и темной ночью умчались в Бурные горы. Телеги так были перегружены сокровищами, что колеса едва не сломались по дороге.

Поэтому фраки сделали остановку у горы в Самоцветье, запрятали половину своей добычи в пещеру, засыпали ее и произнесли при этом страшное заклинание:

— Пусть смерть и убийства свирепствуют в Стране Чудес, пока мы снова не выроем своего клада.

Затем они с остатком богатств перебрались в Лилипутию, построили себе там великолепные пряничные дворцы и, спустя несколько лет, их уже нельзя было отличить от местных толстосумов.

А Страна Чудес после свержения фрачьего ига стала принадлежать всему народу. Вскоре после освобождения мы научились летать, стали веселым, счастливым и свободным народом и ежегодно справляем праздник Свободы — в память того дня, когда кончилось рабство блуз.

Но зарытый в Самоцветье клад висит с той поры проклятьем над нашей страной, ибо с тех пор, как фраки переехали в Лилипутию, толстосумы Лилипутии, с жадностью мечтают о завоевании Самоцветья. Много войн пришлось из-за этого перенести нашему народу. Сотни несчастных лилипутов и сотни наших храбрецов легли костьми только потому, что толстосумы хотят завоевать нашу прекрасную область Самоцветье и овладеть кладом, которого мы до сих пор не сумели найти.

О, наш народ охотно зажил бы в дружбе с лилипутами! Охотно помог бы им освободиться от ига толстосумов! Но лилипуты одурачены, обмануты, околдованы. Эти несчастные дали себя уговорить толстосумам, что мы — их враги. И стоит только загреметь трубам вестников, как лилипуты уже зачарованы — и готовы пожертвовать своей жизнью за ложь толстосумов».

Давно уже Золотая-Головка окончила свой рассказ и уже стала вместе с другими женщинами и девушками хлопотать у постелей раненых, а Муц все еще был погружен в историю с кладом в Самоцветье. Он медленно приподнялся, сел и поглядел на забинтованную голову окаменевшего Буца. Тот оперся подбородком на свою дубинку и бормотал:

— Ах, вот как! Король нам ответит за все! За все!

Суровый-Вождь услыхал эти слова, поднялся с своей скамейки и крикнул на всю палату:

— Вот! Вот! — потребуйте ответа у своего короля и следите за тем, чтобы он смотрел вам в глаза. Сможет ли он смотреть вам в глаза? И передайте лилипутам, что они воюют за неправое дело и что ваш глупый великан убил из-за лжи тридцать наших братьев. Из-за лжи! Фи!

— Фи! — воскликнули все женщины и девушки.

— Фи! — воскликнули раненые и застонали.

Буц неподвижным взором уставился в пространство, в голове его завертелся дикий хаос. А Муц не отважился поднять глаза: так стыдно ему стало, что он дал себя одурачить советнику Сыру-в-Масле. Он чувствовал себя, словно снова услышал задачу своего отца:

— Если один осел стоит сто марок, то сколько стоит Муц?

Ему сжимало грудь, точно на нее давили все убитые им храбрецы. Он вспомнил, как свалились они, с предсмертным хрипением, на зеленый дерн; ему стало мучительно грустно и он потер кулаками глаза. Но было уже поздно. Одна большая, круглая слезинка выступила на левом глазу, покатилась кратчайшей дорогой через щеку и шлепнулась о край шляпы Буца…