Дорога в Сарантий - Гай Гэвриел Кей

— Ты угрожаешь имперскому курьеру? Тебе вырвут ноздри, если ты посмеешь поднять на меня руку. Старое святилище сгорело два года назад во время мятежа. Ты что, ничего не знаешь о событиях в мире?

— У нас здесь была чума, — ответил ровным голосом рыжий. — Дважды. А потом гражданская война. В такие времена пожары на другом краю света не имеют значения. Спасибо, что доставил письмо. Я его прочту и решу, что делать.

— Решишь? — взвизгнул Тилитик. Ему очень не нравился собственный писклявый голос, когда его заставали врасплох. То же самое произошло, когда эта проклятая девка в Тракезии попросила его взять ее с собой. Таким голосом трудно было подобающим образом прочесть ей лекцию о семействе его матери.

— Ну да, — Мартиниан пожал плечами. — Смею предположить, что это предложение и приглашение, а не приказ, отданный рабу?

Тилитик несколько мгновений не мог вымолвить ни слова от изумления.

Он выпрямился. С удовольствием отметил, что голос ему повинуется, и резко произнес:

— Только раб не понял бы, что это означает. Кажется, ты трус и не стремишься добиться успеха в этом мире. В таком случае, подобно рабу, можешь снова зарыться в свою нору и делать все, что тебе угодно, а Сарантий ничего не потеряет. Мне больше недосуг с тобой болтать. Ты получил свое письмо. От имени трижды славного императора, желаю здравствовать.

— И тебе того же, — ремесленник отвернулся. — Пардос, — позвал он, — сегодня известь для основы была хорошо приготовлена. И наложена как надо, Радульф, Куври. Я доволен.

Тилитик тяжело затопал к выходу.

«Империя, цивилизация, величие Священного Города… все это пустой звук для некоторых людей», — думал он. В дверях он остановился перед стариком, который сидел и смотрел на него добрыми глазами.

— Твоя шляпа, — сказал Тилитик, злобно глядя на него, — самый смехотворный головной убор, который я когда-либо видел.

— Знаю, — весело ответил тот. — Все так говорят.

Пронобий Тилитик, огорченный, обиженный, вскочил на своего коня и галопом поскакал прочь, вздымая за собой клубы пыли, по дороге к стенам Варены.

— Нам надо поговорить, — сказал Криспин, глядя сверху на человека, научившего его почти всему, что он знает.

Выражение лица Мартиниана было печальным. Он встал, поправил на голове свою странную шляпу — лишь один Криспин знал, что она когда-то спасла ему жизнь, — и вышел наружу впереди него. Имперский курьер скакал к городу, возмущение подгоняло его.

Они несколько секунд смотрели всаднику вслед, потом Мартиниан зашагал на юг, к березовой роще в противоположной стороне от могильного кургана. Солнце уже стояло низко, поднимался ветер. Криспин слегка щурился после полумрака святилища. Корова подняла голову от травы и смотрела на них, пока они шли мимо. Криспин держал в руках послание от императора. На нем стояло имя «Мартиниан Варенский», написанное крупными, наклонными, довольно изящными буквами. И печать, красная и затейливая.

Мартиниан остановился, не доходя до деревьев, сразу за воротами, выходящими на дорогу. Там он сел на пенек. Они были совсем одни. Откуда-то слева выпорхнул скворец, описал дугу и исчез в листве деревьев. Над лесом уже взошла голубая луна. Криспин прислонился спиной к деревянным воротам, взглянул на луну и понял, что сейчас полнолуние.

Иландра умерла на закате в один из дней, когда светила полная голубая луна, и девочки ушли вслед за ней к богу в ту же ночь. Их тела были покрыты гнойными нарывами, а лица искажены и изуродованы до неузнаваемости. Криспин вышел тогда из дома и увидел эту луну, эту рану на небе.

Он протянул тяжелый пакет Мартиниану, и тот молча взял его. Старший мозаичник несколько мгновений смотрел на свое имя, потом сорвал печать канцлера Сарантия. Ни слова не говоря, он начал вынимать содержимое пакета. Оказалось, что тяжесть ему придавали серебряные и медные монеты в расшитом кошельке, как и было обещано. В письме объяснялось, как сказал курьер, что Великое святилище реконструируют и предстоит много работы по созданию мозаик. Несколько комплиментов по поводу репутации Мартиниана Варенского. Тут же лежал официального вида документ на превосходной бумаге, который оказался подорожной для почтовых постоялых дворов. Мартиниан тихо присвистнул и показал бумагу Криспину: она была подписана самим канцлером, не каким-то клерком. Они оба были достаточно знакомы с высшими кругами — хотя бы здесь, в Батиаре, среди антов, — чтобы понять, что это большая честь.

Еще один документ оказался картой, свернутой втрое, на которой были отмечены места расположения почтовых постоялых дворов на имперской дороге, ведущей через Саврадию и Тракезию. Еще один свернутый лист оказался списком некоторых кораблей, которые заходят в Милазию на побережье и которые считаются надежными морскими судами для путешествия по морю.

— Слишком поздняя осень для торговых кораблей, — задумчиво произнес Мартиниан, глядя на этот список. Он снова взял письмо, развернул его. Указал на дату, стоящую наверху. — Оно было отправлено в самом начале осени. Наш краснолицый друг не спешил добраться сюда. Думаю, предполагалось, что ты поплывешь морем.

— Я поплыву морем?

— Ну ты, который притворится мною.

— Мартиниан! Во имя Джада, что…

— Я не хочу ехать. Я старый. У меня болят руки. Я хочу этой зимой пить разбавленное вино с друзьями и надеяться, что войны на некоторое время прекратятся. У меня нет ни малейшего желания плыть в Сарантий. Этот вызов предназначен тебе, Криспин.

— На нем стоит не мое имя.

— Должно стоять твое. Ты уже много лет делаешь большую часть работы. — Мартиниан усмехнулся. — Да и пора уже.

Криспин не ответил на его улыбку.

— Подумай хорошенько. Говорят, этот император — хороший заказчик. Строитель. Чего еще можно желать в жизни, кроме шанса увидеть столицу и поработать там? Создать нечто такое, что сохранится на века, и стать известным?

— Теплого вина и места у очага в таверне Гальдеры. — «И чтоб ночью рядом была жена, пока я не умру», — мысленно прибавил он, но вслух не произнес.

Его собеседник недоверчиво хмыкнул. Мартиниан покачал головой.

— Криспин, этот вызов — твой. Не позволяй их ошибке все спутать. Им нужен мастер-мозаичник. Мы известны своими мозаиками в традициях Родиаса. Они поступают разумно, привлекая к участию в работе кого-нибудь из Батиары, несмотря на напряженные отношения между востоком и западом, и ты знаешь, кто из нас двоих должен совершить это путешествие.

— Я знаю, что меня не звали. Звали тебя. По имени. Даже если бы я хотел поехать, а я не хочу.

Мартиниан отпустил непристойное замечание, упомянув анатомию Криспина, бога грома бассанидов и удар молнии, что было ему совсем не свойственно.