Сердце женщины - Уильям Локк

— Да ведь вы же и сами не станете отрицать. Я по лицу вашему вижу, что он сказал правду. Вы только что вышли из тюрьмы.

Он не сумел солгать, тем более солгать так, чтобы она поверила. Он только растерянно смотрел на нее, ища слов, которые не подвертывались. Она инстинктивно отошла от освещенного подъезда ресторана и свернула в темную улицу, ведущую к их дому.

— Это ложь! — с решимостью отчаяния выговорил Джойс.

— Нет, это не ложь. Это правда. Я прочла это на вашем лице. Из-за этого вы и утратили свое общественное положение; из-за этого вам приходится служить у нас в труппе; оттого вы и говорили, что терпели лишения, которые мне и не снились. Что пользы лгать!

— Ну, хорошо, пусть это правда. Но ведь за свой проступок я расплатился вдесятеро. Ради Господа, забудьте это, Анни.

— Уходите от меня! — вскрикнула она. — Чтобы я никогда больше вас не видала. Даже подумать тошно. Уходите же!

Но он шел за нею, продолжая молить: теперь он был в ее власти.

— Мне все равно, как вы будете думать обо мне. Я постараюсь не попадаться вам на глаза. Только помните, что одно слово ваше может погубить меня. Будьте честной женщиной, сохраните втайне мой позор. Я ничего дурного вам не сделал.

— Нет, сделали, — крикнула она, круто останавливаясь и глядя ему в лицо. — Вы осмелились поцеловать меня. Нечего сказать: хорош барин! И еще какой надменный, покровительственный тон! А я-то считала себя невоспитанной, невежественной девушкой, недостойной вас. В чем же вы попались? В краже карманных платков?

— Вы обращаетесь со мною так, как будто бы я, действительно, был мелким воришкой, — с горечью молвил Джойс. — Доброй ночи, мисс Стэвенс. Я не стану больше досаждать вам.

Он отстранился, чтобы дать ей пройти. С минуту она смотрела на него в упор, каменным, жестоким взором, потом с возгласом отвращения быстро проскользнула мимо него и почти бегом побежала по узкой, плохо освещенной улице. Джойс смотрел ей вслед, пока она не скрылась во мраке и не опередила его настолько, что он мог пойти за нею, не опасаясь догнать ее.

Но, чем дальше он шел, тем страшнее ему становилось, что она выдаст его. Если б только ему удалось еще раз переговорить с ней до утра, может быть, она и пожалела бы его и дала бы слово молчать. Эта мысль засела у него в голове. Он не выдержал и кинулся догонять Анни, сперва по тихому переулку, потом по людной улице, толкая встречных, не обращая внимание на их толчки и ругань. И, наконец, нагнал ее как раз в тот момент, когда она вкладывала ключ в замочную скважину своей двери.

— Анни, — вскричал он, задыхаясь от усталости. — Обещайте мне, что вы ни слова никому не скажете о происшедшем.

Она отворила дверь и остановилась в темном коридоре.

— Ничего я вам не обещаю. Уйдите вы с глаз моих долой! — И перед носом у него захлопнула дверь.

С тоской в душе он побрел домой, к себе в свою каморку. Потом ему уже стало обидно, что она так грубо рассердилась на него, и он начал соображать, почему ее дружеское к нему отношение так внезапно перешло в ненависть. В эту бессонную ночь он был полон только отчаяния, страха, тревоги за возможный крах всех своих надежд. Он не написал Ивонне. Радость сегодняшнего маленького успеха сразу рухнула, как легкая китайская пагода, в которую ударила молния.

VII

УТРАЧЕННАЯ НАДЕЖДА

Когда на другой день Джойс пришел на вокзал, там собралась уже почти вся труппа. Его встретили любопытными взглядами, подмигиваньем, перешептываньем; хористки, столпившиеся около Анни Стэвенс, захихикали; сама Анни была бледнее обыкновенного и имела еще более вызывающий вид. Группа товарищей, к которой Джойс направился, растаяла при его приближении. Он сразу понял, что произошло. Страхи, терзавшие его всю ночь и весь этот день, оправдались. Лицо его и губы побелели; он задрожал всем телом. Инстинктивно стараясь овладеть собой, он подошел к Блэку, стоявшему возле одного из вагонов, отведенных для труппы. Но долго не мог заговорить. Наконец, разрешился нелепым вопросом:

— Когда отходит поезд?

— В четыре сорок, — коротко ответил Блэк.

— А когда мы будем в Лидсе?

— Я-то почем знаю! Кой черт! Если вам нужно знать, спросите у сторожа. Вон он стоит.

С этими словами он отошел и присоединился к товарищам, стоявшим поодаль. Джойс был до того убит, что даже не обиделся. Он прошелся вдоль поезда, увидел в окно в одном из вагонов хориста, решил, что этот вагон отведен для хора, вошел туда и забился в дальний угол, прикрывшись газетой.

Вагон наполнился, и поезд тронулся. Вначале разговор не вязался, потом наладился, но с Джойсом никто не заговаривал. В Сельби приходилось ждать целый час. Чувствуя, что ему во что бы то ни стало надо остаться одному, Джойс убежал с вокзала и, не заходя в город, бродил по полям и лугам, пока не пришло время вернуться. Он был слишком ошеломлен этим неожиданным ударом, чтобы мыслить связно и логически. То он негодовал на совершенно для него непостижимую сознательную жестокость девушки, которая раньше, видимо, была расположена к нему; то терзался жгучим стыдом, что теперь вся труппа знает, каков он. В этом хаосе одно только было для него ясно — надо уйти; невозможно продолжать это турне. Если даже режиссер не обратит внимания на это открытие, сам он лучше будет жить в какой-нибудь норе и голодать, чем ежедневно чувствовать себя предметом общего презрения и отвращения, — это хуже всякого ада. Уж и эта поездка для него мука. Но до Лидса он все-таки доедет, а там…

Уже смеркалось, когда он вернулся на вокзал, как раз в то время, когда сторож собирался махнуть зеленым флагом. И, взявшись за ручку двери, услыхал голос Мак-Кэя, говоривший:

— Ну, уж это слишком: если парню случилось побывать в тюрьме, это еще не значит, что он будет таскать у вас носовые платки из карманов или часы из уборной.

Он отворил дверь и вошел среди мертвого молчания, которое не прерывалось до конца путешествия. Джойс оглядывал по очереди всех своих спутников, которых было семеро, и с каждой минутой чувствовал себя все больше одиноким. Всего каких-нибудь двадцать четыре часа назад они были ему добрыми товарищами, ласково встречали его, и он почти любил их. Теперь ему было мучительно вспомнить вчерашний вечер. Слова Мак-Кэя все еще звучали в его ушах. Сами по себе они были ужасны, но ведь они, очевидно, были сказаны в его защиту. Один раз взгляды их встретились, и во взгляде Мак-Кэя он прочел сочувствие. Но другие упорно отворачивались, когда он смотрел в их сторону.

Когда они вышли из вагонов в Лидсе, Мак-Кэй дотронулся до его плеча и отвел его в сторону.

— Что это за чепуху рассказывает про вас Анни Стэвенс?