Шестое чувство - Наталья Корнилова

Белосельцев пробормотал что-то неопределенное: отстань, мол, не до тебя. Перед глазами у него плыли круги, нарастал странный гул, как будто с далеких гор сходила снежная лавина. Роман прекрасно отдавал себе отчет в том, что он в Москве, что тут нет никаких гор и что это необычайно реальное ощущение их близости и ощутимого гула лавины просто наиграно капризным воображением. Николай продолжал что-то ему говорить, его рука порхала у носа Белосельцева, как массивная, опасная, медленно взмахивающая крыльями бабочка, и наконец это утомило Романа. Он выстрелил взглядом в лицо Николая и, легко приковав к себе его бегающие глаза, перевел взгляд в угол. Николай послушно повел глазами за Романом, его черты будто оледенели, и только странно подергивался подбородок. Наконец зрачки бородатого Николая остановились против искомого угла, и Роман, словно стряхивая паутинку с лица своего собеседника, взмахнул рукой перед его носом и резко откинулся назад, выбросив руку в сторону угла.

Николай сидел неподвижно. Его губы шевелились. Роман встал и, пошатываясь, вышел из кухни, и через минуту стало слышно, что его рвет в туалете. Николай повернулся к Ирине и сказал:

– Ты знаешь… а я ведь тебе не поверил. А это правда. Я видел, как будто на самом деле… черт возьми!

– Ты словно с кем-то переговаривался, – произнесла она.

– Еще бы! Вот это ловкач – твой знакомый! Он нас сделает миллионерами, если его правильно направить. Не зря мы его вели…

– А кого ты видел в углу? – спросила Ирина. – Такое впечатление, что там сидел человек или кошка. Ты так смотрел…

– Сидел, – медленно растянул губы в ухмылке бородатый Коля. – Человек. И я с ним говорил. Я его узнал, еще бы!

– И кто это? – смеясь, спросила Ира.

Коля наклонился к ней и загадочно сказал:

– Себя самого.

– Я не понимаю, босс, – горячилась я, – я не понимаю, почему вы так упорно настаиваете на том, чтобы я поехала в Воронеж…

– Воронеж, – мягко сказал Родион, – может оказаться ключевым звеном в этой истории.

– …и к тому же еще с этим Сванидзе! Он до смерти перепугал несчастного Белосельцева, тот валяется в больнице под капельницей в бессознательном состоянии, его жена похищена, и неизвестно, жива ли она вообще, к тому же такие подозрения относительно этого Наседкина, я впарила ему «жучок», а вы упорно говорите об этом Воронеже!..

– Я не только говорю о нем, – уже повысил голос Родион, – но и буду продолжать о нем говорить и в дальнейшем, и не только говорить, но еще и дам тебе подробные инструкции, что именно там, в Воронеже, тебе следует делать. Тем более, если не ошибаюсь, похитители Нины Алексеевны тоже упоминали Воронеж. И ты еще споришь! Что же касается расследования в Москве, то тут остаюсь я, а ты во мне не сомневаешься, я знаю. К тому же в случае каких-то осложнений мы будем немедленно связываться.

– Мне как туда добираться – поездом, самолетом?..

– Погода нелетная что-то, – процедил Родион. – Так что на машине. Несколько часов хорошей езды, и ты на месте. Тем более что…

– Что?

– Сванидзе не переносит авиаперелетов. Он их панически боится.

– Опять Сванидзе! На нем сошелся клином белый свет, что ли! Честно говоря, никогда бы не подумала, что он работает в прокуратуре! Какой-то он… какой-то…

– Ну какой, какой, выскажись.

– Бутафорный, вот какой! У меня такое впечатление, что он не живет, а репетирует, как будто у него будет возможность прожить жизнь набело, а то, что сейчас происходит, – это так, черновик.

– Умеешь ты вешать ярлыки. Ну ладно, ты раздражена, я тебя понимаю. Успокойся, выпей вот коньяку. Отличный. Мне подарил его один хороший знакомый. Его, правда, на прошлой неделе убили.

Я поспешила принять его предложение, а Родион, раскурив сигару, в своей обычной манере, то есть чуть покачиваясь за столом взад-вперед, стал давать мне инструкции.

…Как и велел Родион, поехали мы на машине. Не лучшая погода установилась в Москве в утро нашего выезда в Воронеж. С шести часов моросил мелкий, истинно осенний промозглый дождь.

Сванидзе уселся на переднее сиденье, пыхтя и отдуваясь так, как будто он весил по меньшей мере килограммов сто сорок. Хотя на деле – раза в два меньше.

– Ну что, Мария, – сказал он, – я так думаю, что теперь можно поговорить в спокойной обстановке. (Руль прыгнул у меня в руках.) Родион Потапович говорил вам, наверно, что я с моими коллегами веду дело так называемых «квартирных убийц». Банда, орудующая в округе, находит одиноких стариков и… – Сванидзе потупил глаза и продолжал менее пафосно: – Правда, версия эта принадлежит мне, а коллеги говорят о том, что она необоснованна. Да, имели место несколько исчезновений, но потом оказывалось, что пропавшие обнаруживались по новому месту прописки, а квартиру они просто-напросто продали.

– Мне тоже кажется, Берт, что вы не слишком мотивируете свои версии и теории, – сдержанно отозвалась я. – Что касается вашего дяди, то тут задействован личный интерес. Ведь вы должны вступить в право наследования, и беспокойство ваше вполне понятно.

– Вы кое-чего не знаете, Мария, – сказал Сванидзе, разворачивая ко мне свой нос и склоняясь так, что я невольно отстранила руку, боясь, что он долбанет мне своим «клювом» плечо. – Родион и я сообща пришли к выводу, что тут приложил руку один из бывших пациентов Горового по воронежской психиатрической клинике. – Тут он внушительно замолчал, что дало мне время вставить свое критическое замечание:

– Дело в том, что эта триллерская парочка – доктор в качестве жертвы и его бывший пациент в качестве убийцы – уж слишком киношная, и если Родион и рассматривает такую возможность, то только потому, что он рассматривает все версии. А вы, Берт, подумали, что он разделяет ваше мнение. Да, кстати: а отчего вы решили, что тут причастен один из пациентов Горового?

Сванидзе произнес:

– Дело в том, что я был первым, кто попал в его квартиру в утро его убийства. И я видел то, что не заметили все остальные. Об этом я и сказал Родиону Потапычу Шульгину, вашему шефу.

– И что же? – насторожилась я.

– На столе Владлена Моисеевича лежала справка формы «7Б». Вы знаете, что это такое?

– Ну, слышала что-то.

– Так вот, «7Б» выдается клиническим сумасшедшим. И такая справка лежала на столе Горового, там была подлинная печать воронежской психиатрической клиники, в нее были вписаны его фамилия, имя, отчество, стояла дата – дата его убийства! – и два слова…

– Какие два слова?

– Диагноз.

– И?..

– Диагноз: «Здаров. Па смертно». Так и написано, с грамматическими ошибками.

– Понятно, – пробормотала я. – Да… не знала. Тогда у вас, Берт, действительно есть основания так считать…

…А тем более есть они у Родиона, знающего и о записке, подброшенной в почтовый ящик Сергея Георгиевича Белосельцева. Странный убийца, делающий все для того, чтобы его вычислили. Подкидывающий записки, по которым, вне всякого сомнения, можно составить его психологический портрет. Родион говорил, что графологическая экспертиза записки, представленной Белосельцевым, дала исчерпывающий в своем роде результат: почерк принадлежит человеку, страдающему отклонениями в умственном развитии. А тут еще, оказывается, была и вторая записка, нашкрябанная в форме справки «7Б» и снабженная печатью воронежской психиатрической клиники!

Все указывало на то, что убийца Горового – не кто иной, как Дима Белосельцев, официальные похороны которого состоялись совсем недавно. Развитие интриги этого дела осложнилось похищением Нины Алексеевны, которое провернули совершенно другие люди – в полном, судя по всему, умственном здравии.

Да, Родион был прав, когда говорил, что главное – нащупать воронежские ниточки этого дела.

И мало-помалу перед моими глазами начала создаваться полная картина тех действий, которые следовало мне предпринять в Воронеже для того, чтобы распутать этот клубок.

…Мы отъехали от Москвы километров пятьдесят, когда Сванидзе тронул меня за локоть и негромко произнес:

– Кажется, за нами «хвост».

Глава 11

За четыре дня до…

Роман Белосельцев поднял голову и проговорил:

– Что… со мной?

– А что с тобой? – равнодушно спросил сидящий в углу бородатый Николай.

– Я, наверно, болен… Голова страшно болит, в горле сухо, и вообще – как будто по мне проехал каток этой… асфальто… укладочной машины. Трясет. Руки… знаешь, Вася, как ватой набили.

– Вообще-то я Коля, – снисходительно сообщил бородатый. – А что касается твоего страшного заболевания, так ты, Рома, не ерничай, дурака не валяй.

– Как?.. – вздрогнув, глухо спросил Белосельцев. – Не валяй…

– Дурака не валяй, вот что! Как будто бодуна ни разу не было.

Роман сел на кровати и, обхватив руками голову, пробормотал, подавшись вперед:

– Ну да, ну да… не валяй… Димку.

– Ты, я смотрю, Ромочка, залипаешь, – сказала вошедшая в спальню Ирина. – Фу, мужики… ну у вас тут и перегар! Здесь и непьющий заболеет, а вы вчера отгрузили чуть ли не по литру. Хотя Рома, конечно, меньше пил. Зато теперь больше страдает.