Наш бронепоезд. Даешь Варшаву! - Юрий Валин

– А эти… гражданки куда? У нас все здоровы, не хвораем. Нам сестрицы без надобности. Или барышни по другой части служат?

– Это кто барышня? – ласково спросила Катя. – Я? Ты, товарищ, язык-то попридержи. Мы сюда не напрашивались, работы и так полно. Мальчик несовершеннолетний, болезненный. Ты ему лекарство дашь, если что? Нас ваши военные секреты не интересуют. И ваш вождь не шибко интригует. Мы привычные, мы под дверью подождем. Если опасаетесь, можете на нас какую-то пулеметку наставить. Аники-воины, блин.

Военный хохотнул:

– Да ты, сестрица, смотрю, из бедовых. Даром что накрахмалена. Поднимайтесь, на лестнице подождете. Но чтоб носа внутрь не совать. Оторвем.

Поднялись по мраморной широкой лестнице. Площадка третьего этажа была залита солнечным светом. У высоких дверей стояли двое часовых – кожаные с ног до головы, в руках «наганы».

– Здесь ждите, – военный кивнул на стул у подоконника. – И чтоб тихо.

– Нет, песни орать начнем, – огрызнулась Катя и обняла Прота: – Ну, не мандражируешь?

– Чего ж, – мальчик попытался улыбнуться. – Вы правильно сказали, насчет вечности. Кому она нужна?

Катя успела разглядеть прихожую, несколько вешалок – на одной сиротливо болталась папаха и черный зонт. Вдоль стены стояли кресла. Слава богу, в тусклой желтой обивке. Донесся обрывок громкой фразы. Прот вошел, дверь за мальчиком закрылась, один из часовых сделал многозначительный шаг, загораживая проход собственным телом. Стукнули каблуки зеркально начищенных сапог.

Прямо ставка Гитлера какая-то. Катя почесала бровь. В ставке фюрера ей побывать не довелось, но «кожаные» вели себя точь-в-точь как киношные эсэсовцы. Экая показуха. Даже «наганы» новенькие, вороненые, точно вчера со склада. Театральщина.

Вита прижалась к подоконнику, судорожно теребила передник. Кожаная гвардия произвела на девчонку сильное впечатление.

– Садись, – пробурчала Катя. – Мы с тобой не на посту номер один, в ногах правды нет.

Вита осторожно присела на край стула. Катя запрыгнула на широкий удобный подоконник. Часовые пялились с ухмылками. Катя разгладила на коленях непривычный передник, вполголоса поинтересовалась:

– Что уставились, товарищи гвардейцы? Женщин не видели? Или бомбы опасаетесь? Нету у нас бомбы. И ядом мы плеваться не умеем. Что в револьверы вцепились? Смотрите, пальцы сведет, бабахать зазря начнете.

Левый «кожаный» сделал неприличный жест стволом «нагана», намекая, что именно у него свело. Катя ответила столь же неприличным жестом, показывая, куда охранник может засунуть все, что у него чешется, включая револьвер. Стражи тихо засмеялись. Витка покосилась на командиршу как на сумасшедшую.

Сидели в тишине. Изредка из-за двери доносились отголоски громко сказанных фраз, но в основном и там было тихо. Склонявшееся к закату солнце сквозь стекло пригревало спину. Катя поглядывала в окно – узкий двор упирался в глухой брандмауэр соседнего дома, выходящего фасадом на параллельную улицу. До стены всего метров пятнадцать, но опасаться красным дипломатам нечего – стрелять по окнам неоткуда. В принципе, снайпер и на крыше может устроиться, но уж очень близко и высоко – угол обстрела неудобный. Да и Макаров заверял, что там на чердаке пост выставили. Основательно товарищ Троцкий устроился, безопасность блюдет. Если, конечно, не считать совершеннейшим безумием идею лично отправиться на переговоры в город, прочно удерживаемый противником. Видимо, отчаянное положение у Советов.

А вот что вы, товарищ сержант, сами-то здесь делаете? Выяснить толком ничего не выяснила. Контрразведка белых участвовала в облаве на мальчика весьма усердно, но что, собственно, дало толчок к охоте на малоизвестного прорицателя, понять так и не удалось. Похоже, сей вопрос и Макарова поставил в тупик. Или кто-то подсунул Прота как отвлекающую цель, или контрразведку вдохновили перехваченные сведения. Возможно, именно странный интерес к мальчику и подогрел желание ухватить приз первыми. Значит, интриги националистов? Но если верить Макарову, никакого пана Кулу контрразведка не знает. Впрочем, это неудивительно – ВСЮР с трудом контролируют город, а что творится в пригородах, белые знать не могут, да и не особо хотят. Борьба с бандитизмом отложена до окончательной победы славного Белого движения. Или не менее славного Красного. Чтоб они все сдохли. Нет, не годитесь вы, Екатерина Георгиевна, в детективы-аналитики. Что-то мысли больше к Проту обращаются. Не сожрал его еще тот тигролев р-р-революции?

Громкий, с металлическими раскатистыми нотами голос раздался, казалось, прямо за дверью:

– Не верю!

Часовые вздрогнули, Витка подскочила со стула, да и сама Катя невольно дернулась.

– Не верю! – рявкнул зычный голос за дверью. – Мистификация! Насмешка! Не понимаю, как они вынюхали, но меня этим не смутить. Состряпали, хитроумно, тонко, но состряпали! Мистика?! Пусть! Я верю в одну мистику – мистику революции! Я непримиримый атеист. И поповщиной меня не взять! Где этот подполковник?

Дверь с треском распахнулась, и на пороге возник буйный черный человек. Пышная шевелюра оттягивала голову назад, воинственно сияли стекла пенсне, тараном торчала остроконечная бородка.

– Попросите подполковника ко мне! Срочно!

– Да иду я за ним, Лев Давыдович, иду, – мимо буйного человека протиснулся давешний военный, туго опутанный ремнями, запрыгал по ступенькам вниз.

– И непременно наших вызовите! Слышите, товарищ Трушин? Сейчас же!

Военный кивнул и исчез внизу. Волосатый Лев революции негодующе блеснул стеклышками пенсне и захлопнул дверь.

– Лев Давыдович! – заорала Катя, соскальзывая с подоконника. – Товарищ Троцкий!

С трибуны товарищу сержанту горланить не приходилось, но голос повышать она умела. В лоб уставились стволы «наганов», несчастная Витка в ужасе скорчилась на своем стуле.

– Товарищ предсовнаркома! – рявкнула Катя, не обращая внимания на револьверы.

Дверь распахнулась, выглянул вождь советской России – ладонь картинно лежит на колодке «маузера», глаза зорко прищурены. Глянул на Катю. В близоруких голубых глазах за стеклами пенсне мелькнуло недоумение.

– Сильно извиняюсь, Лев Давыдович, я насчет мальчика. Вы на него не сильно шумели? Он ребенок нервный…

Троцкий неожиданно усмехнулся:

– Патронажная сестрица? Вы за кого меня принимаете? Мы с вашим маленьким фокусником вполне мирно собеседовали. Я, барышня, стараюсь карать вожаков провокаторов, а не слепых исполнителей чужих приказов. Тем более детей. Революция несет миру величайшее великодушие, а не слепую ярость.

– Я и не сомневалась. О вашем великодушии настоящие легенды ходят. Но уж очень мальчик слабенький. Вы там провокаторов хоть на кол сажайте, но с ребенком помягче. Очень вас прошу, – проникновенно сказала Катя.

Вершитель революционных судеб с интересом воззрился на нее, но тут по лестнице взбежал подполковник Макаров:

– Господин Троцкий, новые вопросы возникли?

– И не один, – ядовито заверил предсовнаркома. – Входите и извольте объясниться.

Дверь захлопнулась. Один из «кожаных», опустив, наконец, револьвер, выразительно постучал себя по лбу. Другой, поправляя фуражку, прошептал:

– Спятила? Чуть свинцовую пилюлю не схлопотала. Коза…

– А що вы пистолями размахиваете? – подала голос пришедшая в себя Вита. – Во всеоружии, а баб боитесь.

– Уж тебя-то, мышь сионская, и вовсе перепугались, – усмехнулся охранник. – Что, увидела товарища Троцкого и чуть со стула не перекинулась? То-то.

– Так мы же его и вправду в первый раз видим, – сказала Катя. – Прямо вихрь какой-то. Матерый человечище.

– Помалкивайте лучше, – пробормотал второй охранник и неодобрительно посмотрел на напарника.

К предсовнаркома торопливо прошли несколько человек. Катя без особого интереса проводила взглядом людей в полувоенной форме. Эти не львы, эти бумажные кроты революции. Без таких никакая власть не устоит. Вроде мелькнуло и смутно знакомое лицо. Честно говоря, Катя большевистских функционеров знала слабовато, разве что по портретам, когда-то мельком виденным в 40-х. Но там не до изучения исторических физиономий было.

Вскоре вышел подполковник Макаров. Снял фуражку, вытер платком гладкую макушку:

– Мальчик в порядке. Только товарищ Троцкий в очевидное верить никак не желает.

Вышел затянутый ремнями военный, постучал папиросой по крышке портсигара:

– Да, господин подполковник, подсунули вы нам сюрпризец. Что сосунок делает, а? Пожалуй, я к нему под лапку соваться не стану.

– И не нужно, товарищ Трушин. Прошлое свое мы с вами знаем, а будущее ведь – как его проверишь?

– Согласен. Но пацан сулит такое дерьмецо, что и представить тошно. С вашей подачи, подполковник? На нерв давите, а?

– Да я бы с удовольствием. Но, боюсь, мальчик и нам райских кущ не обещает.