Седьмая жена Есенина (сборник) - Сергей Кузнечихин

МОРАЛЬ

Во-первых – Сталин, разумеется, злодей, но два добрых деяния он все-таки совершил: наказал Бухарина за «Злые заметки» и Пашу Дыбенко за то, что бегал на сторону от великолепнейшей женщины Коллонтай.

Во-вторых – вождей в отличие от поэтов хвалят только при жизни.

В-третьих – спасти поэта может только женщина.

Если б ты знал, санитар, как трудно искать мораль там, где царит аморальность. И вообще надоело мне про них, про придворных. Чувствую, что и сама на их жаргон переходить начала, а это губительно. Пора говорить о главном, но осталась последняя вступительная беседа, на первый взгляд и необязательная, потому как относится не к России, а к Франции, в которой русскому целителю делать нечего, это уже без сомнений, но история очень поучительная, и где гарантии, что подобное не повторится на русской почве.

Верлен и Рембо

Ну что же ты, санитар, сколько можно таскать свой пошленький багаж, постыдился бы…

Рэмбо – это громадная американская обезьяна, а Рембо` – знаменитый французский поэт. Но знаменитый и великий – не одно и то же, об этом у нас уже был разговор. Самый великий французский поэт – Верлен. Король поэтов. Только с королевой не повезло. Женила его на себе некрасивая склочная баба. Самого Верлена тоже красавцем не назовешь, зато какой талантище, а музы достойной найти не мог. Как он страдал! Все его стихи рождены страданием. Верлена я обожаю. А Рембо – нет. Торгаш он и есть торгаш. Живыми людьми спекулировал. Правда, это потом, когда заматерел, а поначалу крутился в парижском полусвете чуть ли не на побегушках.

Увидел Верлен кудрявенького красавчика, и взыграло ретивое. А Рембо на Верлена никакого внимания. Он совсем не перед ним задом крутил. Надеялся кого-нибудь с толстым кошельком зацепить. С франками, с фунтами, с гульденами – без разницы. Но зацепил нищего Верлена. И тот в Рембо, как Пушкин в Наталью Николаевну. А чем завлечь красавчика? С валютой просто – отдайся, отрок, озолочу – и отрок отдался. Если в штанах большая ширинка, тогда и карманы большие нужны. Бывает, и за счет ширинки живут, но такие сделки только со старухами. А поэту для вдохновения молоденькие требуются. Мой, например, девиц из хореографического кружка приводит, так я не ревную, потому что – поэт. Чешет Верлен свою лысину, а как подступиться – не знает. Нечем ему Рембо озолотить. А за так – не отдается. Скупится меценатствовать. И запил Верлен с тоски. Неделю квасил, а на выходе из запоя его осенило, у поэтов такое частенько случается, придумал, с какого боку к Рембо подкатиться. Приходит и говорит:

«Отдайся, а я тебя прославлю».

Парнишка даром что деревенский, но смекнул, что реклама в торговом деле не помешает. И заинтересовался, каким образом этот лысый алкаш прославить его собирается. А тот ему и говорит, что поэтом сделает, знаменитым на всю Францию.

«Вот, – говорит, – гениальные стихи из неопубликованных, завтра несем в редакцию и печатаем под твоим именем. Ляжешь со мной и проснешься знаменитым».

А торгаш ему: «Нет, – говорит, – сначала славу обеспечь, а потом уже расплачусь, честное купеческое».

Верлену деваться некуда, пришлось согласиться. Отнесли, напечатали, слава пошла. Но Рембо торгуется – никакая это не слава, говорит, а всего-навсего известность. Гонорары получает, с элитой общается, и все равно мало. Новых стихов требует. Верлен места себе не находит – раздразнили аппетит, а не дали. Бесится поэт. Жену со злости поколотил и в бордель отправился. Искал сочувствия, а нашел насекомых, у вас в медицине они известны под названием лобковая вошь. Пока в очереди за политанью стоял, сочинил стихотворение про искательниц блох, имея в виду этих самых вошек. Показал Рембо. Тот оценил, но поспешил не в постель, а в редакцию, с издателями он уже без помощи Верлена объяснялся. Поэт ему: а где же, мол, обещанное. Ну а торгаш не отказывается, хитрый, только сначала насекомых вывести предложил и справочку от доктора предоставить. И снова томление, снова грезы, снова запой. От страсти неудовлетворенной у Верлена нервное расстройство случилось. В таком вот бреду и сочинил он поэму про пьяный корабль. А когда протрезвел, прочитал и понял – на века сработана вещь. Хотел себе оставить для полного собрания сочинений. А Рембо уже тут как тут.

«Ну-ка, дай-ка, – говорит, – гляну, что я новенького и нетленного насочинял».

Верлен листок за спину прячет. «Это личное, неотшлифованное».

Да где поэту торгаша обмануть. У того – нюх.

«Ишь ты, – говорит, – какой хитрый; как хорошенькое, так сразу личное, а для меня – на, боже, что нам не гоже».

Верлен ему: «Зачем напраслину возводишь, я для тебя цветной сонет приготовил, ты с ним в историю войдешь».

Рембо от сонета не отказался, но не уходит, выпить попросил, а потом и говорит: «Устал я что-то, разморило меня, можно я у тебя под бочком прилягу, только без приставаний, пожалуйста».

А сам уже брюки снимает и шторы задергивает.

У Верлена руки затряслись, лысина вспотела, ноги подкосились – наконец-то вот оно, желанное. Рассудок помутился. В таком состоянии не то что любимое стихотворение, собрание сочинений отдашь. Прежние поэты с размахом были, нынешним не чета.

И ушел «Пьяный корабль» в кругосветное путешествие под пиратским флагом, а если проще – под именем Артюра Рембо. Отработать ему, конечно, пришлось, не отвертелся, но сколько он стихов за мелкую услугу вытянул. Каждый раз, перед тем как штаны спустить, новенькое требовал. А у Верлена, как назло, творческий кризис наступил. Рембо видит, что старик выдыхается, сальдо с бульдо прикинул и решил, что для славы вполне достаточно уже напечатанного, значит, пора все силы бросить на торгашеское дело. Нечего время даром терять. Время – деньги. Но красиво уйти, по вредности своей спекулянтской натуры, не смог. Выложил Верлену на прощание, что и стихи у него слабенькие, и мужское достоинство не крепче стихов.

Для поэта – страшнее оскорбления не придумаешь. К несчастью, и пистолет под руку подвернулся. Хорошо еще – не насмерть. Но щелкоперы раздули скандал. Беднягу Верлена в тюрьму засадили, а Рембо в Африку удрал и спекуляцией занялся.

Конец ознакомительного фрагмента.