Иисус Христос – величайшее чудо истории. Опровержение ложных теорий о личности Иисуса Христа и собрание свидетельств о высоком достоинстве характера, жизни и дел его со стороны неверующих - Филип Шафф

Что уже Габлер, Фатер, де Ветте и другие критики сделали с чудесами Ветхого Завета и с некоторыми частями Нового, то Штраус выполнил по отношению ко всей жизни Иисуса. Как по способу происхождения, так и по действительности он ставит Евангельскую историю на одну доску с древними мифологиями греков и римлян.

Под мифом мы понимаем представление религиозной идеи или истины в форме вымышленного рассказа, и в этом отношении он похож на басню и притчу, но отличается от них бессознательным смешением идеи с фактом. Басня есть вымышленная история, основанная на очевидной невозможности и (как, например, вымышленные говорящие звери и пр.) выдуманная с целью вынести какое-нибудь нравственное учение или правило благоразумия для читателя. Притча также есть с намерением выдуманная, но основанная на возможности история, и потому по внутреннему своему характеру она есть истинная история, имеющая целью осветить отвлеченную истину. Источники, из которых мифы берут свое начало, остаются в неизвестности, и миф образуется и развивается без размышления и с самой простой уверенностью, что рассказанная история действительно случилась. Способность к образованию мифов – это, предварительно заметим, самый красноречивый аргумент против штраусовской теории – предполагает детский возраст человеческого общества, когда оно еще совершенно чуждо размышления и критики. Эта способность работает подобно детской фантазии, которая забавляется историями, изобретает истории и верит своим собственным историям, не возвышаясь до малейшей недоверчивости или сомнения, не задаваясь вопросами о вероятности или невероятности вымышленной истории. В таком виде, по теории некоторых знаменитых ученых, как, например, немца Готфрида Мюллера или английского историка Грота, зародилась и развивалась греческая мифология, как самородное растение и изобретение детской фантазии, которая воздух и море, горы и долины, дерево и кустарник населила божествами, будучи вполне уверена в действительности их существования. То же самое мы можем видеть и в весьма многих средневековых христианских легендах, оставляя в стороне предлог и намеренный обман, с тем между прочим различием, что легенды о мучениках и святых в большинстве случаев имеют свое основание в психологическом состоянии или в историческом факте. Остальное – или невинная выдумка наивных душ, или pia fraus («святая ложь») монахов и духовенства.

Штраус не отрицает совершенно исторического существования Христа, как это делается невежественными или злонамеренными философами, и соглашается даже с тем, что Он был религиозный гений первой величины. Но посредством своих пантеистических и натуралистических предположений и холодного процесса самого придирчивого критического анализа, при помощи которых Он думает осветить противоречащие свидетельства очевидцев, он разрешает все сверхъестественные и удивительные явления в личности Христа и в Его истории, начиная с Его рождения и оканчивая воскресением Его из мертвых и вознесением на Небо; он объясняет их мифами или фантастическими представлениями религиозных идей в форме события, которому, как действительно случившемуся, искренно поверили авторы евангельской истории. Идеи, которые символизируются в рассказанных фактах, особенно идея существенного соединения Божества с человечеством, в своем применении к человечеству вообще допускаются in abstracto как истинные; но in concreto, или в своем приложении к отдельному лицу, отрицаются. Авторство евангельских мифов приписывается первому христианскому обществу, которое, будучи сильно возбуждено к высокому геройскому служению иудейскими ожиданиями Мессии, явившуюся необыкновенную личность Иисуса из Назарета приняло за обещанного Мессию и в течение тридцати или сорока лет после Его смерти окружило и украсило Его невинными вымыслами чудес, о которых говорится в Евангелиях. Всю эту теорию можно выразить в следующем силлогизме: в духе иудеев была господствующая идея, питавшаяся ветхозаветными писаниями, была идея того, что Мессия сотворит известные чудеса – будет исцелять больных, воскрешать мертвых и пр.; ученики Иисуса были твердо уверены в том, что Он действительно есть обещанный Мессия: следовательно, Он должен совершать эти чудеса, а мифически настроенная способность инстинктивно изобрела и приписала их Ему.

В выполнении своей задачи Штраус прибегает в одно и то же время ко всем затруднениям и возражениям, которые возбуждало против достоверности Евангельской истории остроумие неверующих разных противоположных философских тенденций, начиная с Цельса и Порфирия и оканчивая Реймарусом и Паулюсом; ради риторического эффекта он мастерски группирует их; самые запутанные подробности излагает с удивительной ясностью; в своей атаке он переходит от положительного утверждения к осторожному намеку, наконец, соединяет все силы для решительного нападения на крепость, которую врата адовы не одолеют.

Мы разберем теорию Штрауса в ее главных положениях, на которых она утверждается и с которыми падает.

Во-первых, философское основание, на которое, как мы сказали, опирается мифическая гипотеза, состоит в утверждаемой невозможности чуда, невозможности, которая коренится в пантеистическом отрицании личного Бога, всемогущего Творца неба и земли. Но этот основной принцип заключает в себе одно лишь голое предположение, к доказательству которого автор не сделал даже ни одной попытки. Все это сочинение по своей философской подкладке есть petitio principii и прямо предполагает вопрос, задача которого прежде всего другого должна быть преимущественно решена в предисловии. Как ни хвалится он своей свободой от догматической предвзятости, составляющей первое условие для ученой биографии Иисуса, однако начинает прямо с упорного предрассудка. Подобно Ренану, он ложно утверждает, будто чудо есть прямое нарушение и уничтожение неизменных законов природы, и приводит в беспорядок Богом установленное течение вещей. Но чудо характеризуется не такими свойствами; оно вполне есть проявление высшего закона; оно только сверхъестественно, но не противоестественно. Бушнелль в своем классическом сочинении: «О природе и сверхъестественном» убедительно, по моему мнению, доказал, что о нарушении естественных законов природы мало может быть речи там, где действует Бог, так как законы природы, по своим целям будучи подчинены Божественному Провидению, Им управляются, видоизменяются и служат высшему царству человеческого духа. Законы природы не железные цепи, которыми живой Бог, так сказать, по рукам и по ногам связал Себя, – как, кажется, представляют себе новейшие натуралисты и материалисты, – но это эластичные узы, которые Он, по Своей верховной воле, может стягивать и растягивать.

Творение есть первое чудо; Всемогущий, вызвавший мир к бытию, живет и теперь с нисколько не убывающей силой. Он есть Владыка природы и может открывать Себя в Своем Царстве. Человек должен иметь начало – даже по пантеистическому развитию теории гегельянско-штраусовской школы, – и его происхождения нельзя объяснить посредством низшего царства; оно может быть объяснено только творческим актом. Как растение в сравнении с камнем есть чудо, зверь опять большее чудо, чем растение, так человек должен быть большим чудом, чем неразумная тварь. В человеке, далее, есть дух нематериальный, по сравнению с телом, дух, заявляющий постоянно о своей высшей власти над природой. Если мы, по определению нашей воли, поднимаем руку, то закон тяготения на время теряет свою силу или подчиняется высшему закону свободной деятельности, но не прекращается и не уничтожается. Всякая добродетель есть победа над природой (см.: Рим. 7, 23), но отнюдь не уничтожение ее. Во всем этом, конечно, нет никакого в собственном смысле чуда, но тут разрешаются все спекулятивные возражения против чуда. Если человек может действовать извне на природу и господствовать над ней, то почему же не гораздо более может действовать Бог, независимый виновник и совершитель законов природы? От этой аналогии мы считаем себя вправе идти дальше.

Вера в сверхъестественное вовсе не служит признаком слабого духа, – напротив, она твердо содержится и разделяется сильными, замечательными умами всех наций и времен. Святые Павел и Иоанн, блаженный Августин и Златоуст, Ансельм и Фома Аквинат, Лютер и Кальвин, Бэкон и Ньютон, Паскаль и Гизо, Кеплер и Лейбниц, Роте и Ланге, Эдвардс и Бушнелль – все они единодушно стоят против Юма, Штрауса и Ренана и представляют, чтобы не сказать более, гораздо сильнейшее основание в пользу сверхъестественного, чем эти рыцари новейшего натурализма; потому что все, что они противопоставляют вере, такой же древней и такой всеобщей, как и человеческий род, состоит, конечно, исключая давным-давно опровергнутые аргументы Юма, из новомодных априористических теорий и предположений.