Волчья стая - Александр Бушков

– Ну, а если отдадим? – не унялся Красавчик.

– Сам же говоришь, отдавать нечего.

– Я вообще, теоретически, если все отдадут всё, что от них потребуют… Можно же им пообещать, что будем молчать…

Синий громко сплюнул на пол:

– Это ты за соломинку хватаешься от сильного перепугу… иллюзионист. Что же у нас получается?

– Что Вадик попал пальцем в небо, – сказал Эмиль. – Никакого переворота нет. Нам, правда, от этого не лучше. Взяли на банальный беспредел.

– Но такие фокусы проходят только раз, – сказал Визирь. – Их рано или поздно найдут, и мало им не покажется…

– Во-первых, нам от этого пользы не будет никакой, – криво усмехнулся Доцент. – А во-вторых, могут и не найти.

– Точно, – кивнул Синий. – Самого главного, допускаю, тут вообще нет. Приедет напоследок, от щедрот напоит персонал коньячком с ударной дозой клофелина – и слиняет к теплому морю. А жмуриков ни о чем не расспросишь. Е д и н о ж д ы такой фокус как раз проскакивает, будто хрен навазелиненный…

– Может, комендант? – предположил генерал.

– Сомневаюсь, – сказал Доцент. – Во что бы я поверил в самую последнюю очередь, так это в тайное общество обнищавших интеллигентов. Интеллигент наш, временем проверено, полнейший трепач и бездельник…

– А вы, простите, себя к ним не относите? – подпустил шпильку Борман.

– Не отношу, – отрезал Доцент. – И ученая степень тут ни при чем. Я не интеллигент, у меня профессия есть…

– Бездельники? – с сомнением покачал головой Борман. – Ну, не знаю… Дело Раскатникова, часом, не помните?

– Раскатников действовал один… ну, не один, с какой-то шлюхой, но все равно… Я имею в виду, интеллигенты никак не способны объединиться в серьезную банду и устроить вот т а к о е. Кто-то за комендантом стоит – хотя комендант, охотно допускаю, может искренне верить, что он тут и есть пружина всего дела. Именно так с ними и случается последнюю сотню лет, используют в качестве презерватива, особенно в том, что касалось перестройки… Честно вам говорю, мне от того, что комендантом оказался Мерзенбург, еще тяжелее на душе. С любым другим всегда остается зыбконький шанс как-то договориться, а вот интеллигент – тупой фанатик, нацеленный в глубине души на уничтожение оппонента, он идти на компромисс попросту не способен…

– А эти жлобы – тоже интеллигенты? – хмыкнул Вадим.

– Жлобы – дело десятое… Типа той овчарки, что они с собой приволокли. А психика Мерзенбурга немного посложнее и, скажу не хвастаясь, мне, в общем, понятна. Но от этого не легче. Повторяю, наоборот… Хотя бы потому, что он, в отличие от присутствующих здесь, не осознает в полной мере, в какую игру ввязался и как за такие игры отвечают… Да и вряд ли понимает, что его, ручаться можно, отправят вслед за…

– Вы не пугайте, не пугайте! – дрожащим голосом вмешался Красавчик. – Ничего еще не ясно, может, одним и ограничится…

– Ага, – сказал Синий. – А там тебе покажется, будто тебя одного помилуют, потому что ты тоже каким-то боком к интеллигенции относишься… Настраивайся на поганое. Тогда голова лучше заработает, будешь думать, как шкуру спасать. Тот, кто н а д е е т с я, как раз и подыхает – повидал-с… Не верь, не бойся, не проси. Слышал такое правило?

– Но не хотите же вы сказать, будто они намерены поголовно всех… – протянул Борман.

– Кончай, – поморщился Синий. – Тоже за соломинку цепляешься, но тебе-то вовсе непростительно, превосходительство. Забыл, как твои авторитетные корочки горели?

Борман сварливо поджал губы, подумал и чуточку окрепшим голосом предложил:

– Ладно, давайте попытаемся проанализировать… Наши шансы, их шансы…

– Самое печальное, что все шансы у них, – сказал Доцент. – Боюсь, никто в большом мире ничего и не заподозрит. Нет никаких оснований. Уверен, никому не пришло в голову оставить дома распоряжение в классическом стиле: «Если не вернусь к семи вечера, бегите в салун Кривого Джо…» Верно? Ну кому бы пришло в голову предохраняться, господа новые русские? Все ехали в фешенебельный санаторий на просторах родной губернии, где все схвачено, за все заплачено…

– А старая смена? Охранники? Те, что уехали?

– Им-то отчего тревожиться? Наверняка придумали какое-то безобидное объяснение, премию дали непредвиденную…

Вадим сидел, как на иголках. В первый момент так и подмывало с гордым видом самого умного и толкового выступить в роли спасителя, рассказать про подземный ход. Можно себе представить эффект… Но, поразмыслив, он решил не спешить. Сам толком не знал, почему, однако какие-то смутные, еще не оформившиеся идеи брезжили… Лучше пока помолчать.

В самом деле, оттого, что рассыпалась прахом скороспелая версия о перевороте, легче не стало. Отнюдь. Можно говорить с большим знанием предмета: самое страшное, что подстерегает в наши безумные времена нового русского, – это как раз те самые беспредельщики и отморозки. Устоявшихся правил игры они и не думают соблюдать, авторитетов не признают, п о н я т и й не уважают, хотят получить все и сразу. Всегда найдется масса народу, опоздавшего к дележке – и по младости лет, и по неспособности раздобыть ложку. И начинается черный передел, которого никто, в общем, не предвидел. Да что там далеко ходить, можно вспомнить, что в прошлом году приключилось со всемогущим Лобаном, которого побаивались многие серьезные люди, сами отнюдь не ангелы. Вошел Лобан к себе в подъезд – а там тинейджеры распивают пивко, стены пачкают, шумят вовсе уж непотребно. Сделал им грозный Лобан предупреждение и ушел домой. А наутро оказалось, что у его «лексуса» порезаны все четыре покрышки – «лексус» всю жизнь стоял прямо у подъезда, даже без сигнализации, всякий понимающий человек знал, чья это тачка, что будет с угонщиком или вандалом. Разумеется, по микрорайону рассыпалось с полсотни Лобановых мальчиков, только никаких концов они не нашли: Лобан никого из молокососов не помнил в лицо, не озаботился запомнить. Так дело и заглохло – оказалось, и сам Лобан, и его система перед беспределом бессильны, т а к о г о не предвидели и реагировать на подобное вовсе не готовились. Пришлось Лобану покупать новые покрышки, машину без присмотра больше не оставляет…

– Сдается мне, работать они собираются в хорошем темпе, – сказал Доцент. – Так мне представляется. Самый для них выгодный вариант… У вас, помнится, был какой-то план?

– Наметки, – настороженно поправил Синий. – Есть идея, но ее еще нужно проработать. И первым делом нужно точно выяснить, намерены ли они дать нам водички, – он кивнул на бак, перевернутый во время утренней побудки. – Это – в первую очередь…

– А зачем вода?

– Кораблики пускать, Элизбарчик… Генерал, сознайся честно: тоже, поди, есть заначка? Да ты не надувайся с видом гордым и несгибаемым, вполне может оказаться, что заначки у тебя и нет, но положения твоего это не облегчает – могут и постараться ради какой-нибудь полезной информации. Иных заначек стоит…

– Это-то и скверно, – отчего-то не рассердившись, ответил генерал.

– Понимаю, – кивнул Синий. – Чем круче и серьезней креслице, тем хуже человек переносит запихивание яиц в мясорубку. Все эти Тухачевские и Блюхеры ломались, как крекер, с радостным визгом на корешей наговаривали…

– Вот только ты несгибаемого из себя не строй, – набычился Борман. – Рассказать, на чем тебя можно подламывать?

– Сам знаю. Бог ты мой, я ведь несгибаемого и не строю, просто радуюсь пикантной ситуации: впервые в жизни с ментом в генеральских погонах будем проходить по одному делу, по одной прессовке… Ах, как пикантно…

– Я вам одно скажу, – мрачно заявил кавказский человек Элизбар. – Если все равно конец, выдашь заначку или не выдашь, проще уж с порога кому-то вцепиться зубами в горло и грызть, пока тебя не шлепнут.

– Это тоже с умом надо делать, – серьезно сказал Синий. – Так, чтобы шлепнули н е п р е м е н н о. А если…

Он замолчал. На веранде послышались энергичные шаги, и через пару секунд появился Василюк. Вставши в дверях в раскованной позе, похлопал себя дубинкой по ладони и громко осведомился:

– Господа новые русские изволят нервничать?

– Мертвого уберите, – сказал Доцент, не глядя на него.

– Кого? – театрально изумился Василюк. – Ах, утоплый труп мертвого человека… Он вам что, мешает? Такой тихий, такой безобидный… неужели боитесь? Неужели вы суеверны? – Он подошел вплотную и упер Доценту конец дубинки в лоб: – Вы меня, признаться, удручаете. Единственный здесь интеллигентный человек, вам бы в свое время держаться подальше от этого новорусского быдла…

– Разрешите уточнить, герр капо? – спросил Доцент, не поднимая головы и сидя в прежней позе. – Для меня, простите, «интеллигент» столь же бранное слово, как «педераст». Если это недостаток, он у меня общий с некими Львом Гумилевым и Афанасием Фетом. В такой компании не стыдно находиться, поскольку…