Грешница - Николай Евдокимов

– А что такое? – Пыртиков изумленно огляделся.

– Господи, ну что вам всем надо от меня, что? – с отчаянием сказала Ксения. – Уходите, надоели мне все…

– Ты знаешь, ты держи себя в рамках… – начал было Пыртиков, но Иван Филиппович сжал его руку:

– Хватит, помог.

Он проводил Пыртикова во двор и снова вернулся.

– Не обращай внимания, Ксения, очень уж горячая голова у парня… Прошу тебя, повремени, не делай глупость… И еще: сходи, пожалуйста, на ферму, посмотри, как там дела. Вообще, не сиди дома.

– Хорошо, я схожу, – сказала Ксения.

Но никуда она не пошла ни в этот день, ни на следующий. Едва только ушел Иван Филиппович, как в дверях показался Василий Тимофеевич. Никогда еще не видела Ксения у него таких холодных глаз, такого заостренного, с побелевшими губами лица.

– Кто был? – резко спросил он не своим, чужим, грубым голосом.

– Председатель. На ферму просил сходить, – ответила Ксения.

– Молиться надо… О боге думай, а ты о чем? О свинье! Знаю, болтала вчера – силком тебя замуж выдают. Кто? Может, я заставляю? А? – Он медленно шел к ней, щеки его горели, красной становилась переносица. – Хочешь господа ослушаться? Скажи! Не позорь верующих, мир рад языками почесать. Кончилось наше терпение: от общины отлучим, иди в темноту мирскую, купайся в ихней грязи. Отлучу!

– Нет, брат, нет! – в ужасе прошептала Ксения.

– Тогда молись, тогда забудь обо всем, пусть один господь живет в твоем сердце! На колени, грешница!..

Ксения упала на пол, забормотала молитву. Брат Василий сидел у окошка, заунывно читал библию. Долго молилась Ксения, но сегодня молитва не успокаивала ее. Она чувствовала только усталость во всем теле, снова ощутила тяжесть в голове, но ни умиротворения, ни того сладкого восторга, которые обычно приносила ей молитва, не было. Неожиданно Ксении показалось, что кто-то стоит в дверях, смотрит на нее, она подняла голову и увидела Алексея, его измученное лицо. Он плакал. Слез не было ни на щеках, ни в глазах, но Ксения все равно видела их. Это они проложили глубокие морщины вокруг его рта.

Алексей видел ужас в ее глазах. Два любящих человека, они смотрели друг на друга, словно через пропасть, которую нельзя преодолеть, не погибнув…

Впрочем, нет, можно! Еще не поздно. Ему нужно только произнести заветное слово «Верую!» – и все изменится. Ах, если бы он знал, что есть бог, он обратился бы к нему с молитвой. Но Алексей знал, что бога нет.

Впрочем, откуда ты знаешь, что бога нет, самонадеянный человечек? Разве только тупицы верят в силу и справедливость бога, разве одни ханжествующие старушки вымаливают себе царство небесное или лишь юродивые и недоумки ищут у бога утешения? Разве вера не помогала жить умам поглубже Алексеева ума, сердцам отважнее и чище Алексеева сердца? Разве вера не приносила им радость, как приносила сотням людских поколений?

Откуда же ты знаешь, есть бог или нет, Алексей Ченцов? Когда-нибудь ты задумывался над этим? Ты ведь сейчас подумал о боге оттого, что отчаялся, оттого, что жизнь загнала тебя в лузу, как бильярдный шар. И ты, как многие слабые духом, даже не веря, на всякий случай, готов воздеть глаза к небу и просить: «Если ты есть, господи, сделай, чтобы все было хорошо, сделай, сделай». Ты бессилен, поэтому ждешь чуда. Ну что ж, произнеси эти слова, проси у бога милости, Алексей. Может быть, он есть – бог. Откуда ты знаешь, что нет бога? Тебе сказали в школе, что нет, и ты поверил, в комсомоле сказали, и ты опять поверил, в армии сказали, и ты снова поверил. Ты верил на слово, но сам никогда не задумывался над этим. Попроси у бога милости, Алексей, попроси, может быть, он услышит, а не услышит, никто и знать не будет о минутной твоей слабости. Смирись и скажи: «Верую, господи». Ну, скажи, ведь это тебе ничего не стоит, это совсем не трудно.

«Скажу! Но какого бога просить, чтобы не ошибиться? Их там много на небесах, они уже приложили ладошки к ушам, чтобы услышать мою молитву, и каждый небось кричит: «У меня проси, я сильней».

Их сотни там, на небесах, богов, они бессмертны, поэтому там собрались давно забытые безработные боги – Митра, Осирис, Зевс. Им уже делать нечего, они тоскуют от скуки много бесконечных веков. Может быть, у них попросить милости? Или не надо: они забыли свое ремесло, они давно ушли на пенсию, предоставив управлять миром тем, кто помоложе, – Аллаху, Христу, Будде? Может быть, у этих просить помощи? Но кто из них сильнее, кто главнее? Ведь они ссорятся друг с другом из-за власти, ведь каждый из них считает истинным богом себя и всем, кто не верит в него, пророчит страшные муки в загробном мире. Всем. И тем, кто не верит ни в какого бога, и тем, кто поклоняется другим богам. Какому же богу молиться, у кого просить, чтобы не ошибиться? Или богов не выбирают? Или боги даются при рождении человека по цвету его кожи? Только потому, что он, Алексей Ченцов, родился в России, он должен верить и безропотно служить Христу? Но ему противен этот бог. Он противен Алексею жалкой своей проповедью непротивления злу насилием, своим чрезмерным честолюбием, требующим от человека лишь одного – бездумного подчинения, рабства. На земле бесчисленное множество богов, а человек должен служить себе самому.

Ссорьтесь, боги! Никто из вас не изменит того, что должно случиться, потому что вам не подвластны ни жизнь, ни смерть.

– Ксения… – сказал он.

Василий Тимофеевич сидел спиной к двери, он вздрогнул, испуганно вскочил со стула, встал между Алексеем и Ксенией.

– Чего тебе, голубок? – спросил он. – Не беспокой ее…

Алексей молча отстранил его. Ксения закрыла голову руками, зашептала:

– Не подходи, не подходи…

– В чем же я виноват перед тобой, Ксюша? Встань!

– Изыди, сатана! – закричал Василий Тимофеевич. Он вертелся вокруг Алексея, а подойти боялся. – Берегись, сестра, дьявол тебя испытывает!

– Идем отсюда, Ксеня, – говорил Алексей, – слышишь, заклинаю тебя любовью нашей.

– Не любит она тебя, не любит! – кричал Василий Тимофеевич. – Сгинь, сатана, будь ты проклят, антихрист! Скажи ему, сестра, скажи…

Ксения подняла голову, она ничего не видела сейчас – ни Василия Тимофеевича, ни Алексея, холодный туман стоял перед глазами.

– Ты антихрист, – сказала она, – я просила тебя: «Ищи бога», – а ты и меня хотел искусить. Я отрекаюсь от тебя, а от Христа не отрекусь…

– С ума сошла! – закричал Алексей. – У-у, черт старый, сморчок, гнида! Я знаю, кто ты! Это твоя работа! Сердца у тебя нет, кровопиец…

– Не ори, чего орешь? – осмелев, спокойно сказал Василий Тимофеевич. – Проваливай отсюда…

«Господи, что я наделала!» – с ужасом подумала Ксения.

Утром приехал Михаил. Он вымок под дождем, кашлял, дрожал и все время старался отлепить со лба и глаз мокрые волосы, но они будто приклеились.

Ксения только что проснулась, она лежала на кровати, смотрела на Михаила без страха, без отвращения, с одним лишь любопытством. Он перехватил ее взгляд, губы его дрогнули, еще более несчастным стало лицо. Он подошел к ней, проговорил:

– Сестра, прости! – и заплакал.

– Уйди, дай одеться мне, – сказала Ксения.

Всхлипывая, Михаил покорно побрел в сени.

Когда Ксения вышла поздороваться со всеми, Василий Тимофеевич растроганно обнял ее, поцеловал в лоб и поздравил с приездом Михаила. Он и Михаила поцеловал, а потом, соединив их руки, сказал:

– Ну, поцелуйтесь же на радостях, дети мои, и пусть мир и любовь согласно живут между вами!

Дикими глазами взглянула Ксения на Михаила и будто остолбенела. Он осторожно, почти виновато прикоснулся холодными губами к ее губам.

Весь день шел дождь. Он глухо ворчал за окнами, бился в стекла. Ветер прижимал к земле тяжелые тучи. В избе стояла полутьма, пахло мокрой одеждой и портянками. Умиротворенная радость была написана на лицах сектантов, разговаривали они шепотом, двигались медленно, торжественно и улыбались друг другу многозначительно, ласково. Приехал из города брат Федор. Усталый, мокрый, он ввалился в сени, долго отряхивался от дождя, смотрел на всех недобрыми глазами, но в конце концов и его коснулось общее праздничное настроение, и он тоже обмяк. Закинув за спину руку, почесав горб, он подозвал Ксению и вытащил из кармана влажный кулек со слипшимися медовыми пряниками.

– Покушай, сестра.

Однако общая радость не тронула ни Ксению, ни Михаила. Оба они были печальны, растерянны, оглушены. Их старались оставлять одних, но они, сидя в разных углах комнаты, отвернувшись друг от друга, молчали.

– Сестра, – наконец с тоской спросил Михаил, – ты простила меня?

– А чего тебе от моего прощения, – ответила Ксения, – тебя бог простил…

Он вздохнул, помолчал.

– Нехорошо говоришь… А я люблю тебя знаешь как… Я добрый, я для тебя все сделаю… Скажи – на руки возьму и буду нести, сколь пожелаешь!

– Надорвешься, – ответила Ксения.

– Нет, Ксень, нет, – торопливо сказал Михаил, – в жизнь не устану.