Аксиомы, леммы, теоремы. Стихотворения, баллады, переводы - Даниэль Мусеевич Клугер

Бешт воскликнул громко: «Ну-ка, прочь печали!

Прочь заботы, погуляем, как всегда, гуляли!

Парень мой споет на радость, чтоб умчалось горе,

Чтобы души воспарили в голубом просторе!»

И запел Абрам, и голос лился все чудесней.

Устремились души хлопцев вслед за этой песней,

Расцвели улыбки разом, сгладились морщины.

И пошли тут ноги в танец — славно, без кручины.

Подбежал один к Абраму: «Как, певец, зовешься?

Будь мне братом-побратимом, и не ошибешься!

Ты — Абрам? Зовусь Стефаном, так запомни, друже!

Может, станется, что буду и тебе я нужен».

...Годы унеслись, сменились временем суровым.

Реб Абрам однажды ехал по делам торговым.

Забрела его коляска в лес густой и старый —

Тут его остановили опришки-батяры.

«Ну-ка, стой, богач!» — скрутили, всё отняли сразу,

Отвели его в свой лагерь, к ватажку-гарнасу.

Ватажок воскликнул: «Славно! Кто тут расстарался?

Кто ты будешь, человече? И куда собрался?»

«Я простой торговец, пане, молоком торгую.

Навещал я в Коломые дочку дорогую...»

«Зря зовешь меня со страху ты вельможным паном.

Я — опришек вольный, так-то, а зовусь Стефаном.

Отнимаю у богатых — вот моя причуда.

Зря ко мне заехал нынче, не уйдешь отсюда.

Я тебе сейчас дорогу покажу — до ада.

Ты последнюю молитву прочитай, как надо».

Вот прочел Абрам молитву, смерти ждет бедняга.

Слышит: «Не узнал меня ты в страхе, бедолага?

Ты ж Абрам? Зовусь Стефаном, вспомни-вспомни, друже

Говорил тебе, что буду я когда-то нужен».

После у костра сидели, слезы утирали

И наставников ушедших долго вспоминали.

Поглядели друг на друга, молча постояли.

Вдруг притопнули ногами и — затанцевали...

Обративши лица к небу и зажмурив очи,

Танцевали побратимы весь остаток ночи.

Танец странный, молчаливый — отогнав тревогу,

Поминальной стал молитвой, обращенной к Богу...

...Вечером 16 июня 1933 года на тель-авивском пляже неизвестными был убит один из ярчайших сионистских деятелей Хаим Арлозоров. Убийство это до сего дня остается нераскрытым. Было много версий о причастности тех или иных кругов к этому преступлению, но ни одна из них не получила окончательного подтверждения...

МАГДА

Поэма в четырех танцевальных балладах с прологом, э

пилогом, интермедией и постскриптумом

«— ...Срывайте двери — два несчастья

хочу я видеть, сыновей убитых,

злодейку-мать, убившую несчастных!..

Появляется колесница, запряженная драконами,

в ней Медея с телами детей...»

Еврипид. Медея

Пролог

Две женщины носили имена

Похожие, и первая — Медея,

Царя Колхиды бешеная дочь.

Чтоб отомстить неверному супругу,

Ревнивица зарезала детей.

Прошли века, прошли тысячелетья.

Несчастную преступницу жалеем

И думаем: «Безумна от любви».

Вторую звали Магда, и она

Была женой министра пропаганды.

И в чашке приготовив цианид,

Смочив конфеты в смертоносном зелье,

Она детей убила — и себя.

Был месяц май, и грохотали пушки.

Йазон и Йозеф... Магда и Медея...

И никого, кто мог бы пожалеть...

Во время обучения в Германии один из лидеров сионистского движения Виктор (Хаим) Арлозоров познакомился с Магдой — будущей супругой Йозефа Геббельса, которая была подругой его сестры.

Магду с Хаимом связывала не только страстная любовь, но и увлеченность сионизмом.

Палестинское танго

Осенний Берлинский вокзал.

Прощаются Виктор и Магда.

Он пристально смотрит в глаза

Зеленые, словно смарагды.

Она улыбнется легко,

Снимая дождя паутину.

А Виктор уже далеко —

Он видит страну Палестину. 

А марши в Берлине гремят,

И рев оглушает трибуны.

И факелы ночью дымят,

Зигзагами — молнии-руны.

Мутна, словно небо, вода,

Поет она дьявольским ладом...

Но тянет и тянет туда —

К огням, площадям и парадам...

Вокзала невнятная речь.

Невнятная сцена прощанья.

Не будет ни писем, ни встреч,

Не стоит давать обещанья.

Под небом глубоким едва ль

Он будет вздыхать по Берлину.

А ветер уносится вдаль

Навеки — в страну Палестину.

А марши в Берлине гремят

И рев оглушает трибуны.

И факелы ночью дымят,

Зигзагами — молнии-руны.

Мутна, словно небо, вода,

Поет она дьявольским ладом...

И тянется Магда туда —

К речам, площадям и парадам...

Растает прощальная боль,

Прощальная горькая сладость.

Примерить ли новую роль?

Роль старая больше не в радость.

Дождинка, роса ли, слеза —

А память покроет патина.

Он всё еще смотрит в глаза,

Но что ей теперь Палестина?

Ведь марши в Берлине гремят

И рев оглушает трибуны.

И факелы ночью дымят,

Зигзагами — молнии-руны.

Мутна, словно небо, вода,

Поет она дьявольским ладом...

И Магду утянет туда —

К речам, площадям и парадам...

16 июня 1933 года Хаим Арлозоров и его супруга Сима сидели на балконе тель-авивского пансиона «Кэте Дан» (ныне гостиница «Дан»). Когда вокруг них стала собираться толпа зевак, они решили прогуляться вдоль моря...

Тель-авивский медленный фокстрот

Весел и прекрасен, юн и говорлив

Городок у моря, в золотом песке.

Но оставлен ими шумный Тель-Авив,

Он, она — и море... Жилка на виске...

В полумраке тают милые черты...

«Нынче в целом