Козьма Прутков - Алексей Смирнов

В Крымской войне Россия потеряла полмиллиона человек — вдвое больше, чем неприятель. Задним числом было признано, что виной тому отсталое вооружение, ужасные дороги, неустройство интендантской части. Войну проиграла не армия. Войну проиграли казнокрады и взяточники, подставившие армию.

По горячим следам событий один из умнейших людей эпохи, основатель русской медиевистики, профессор Московского университета Тимофей Николаевич Грановский, которого можно было бы назвать внутренним эмигрантом, диссидентом, в «самиздатской» статье того времени «Мысли вслух об истекшем 30-летии в России (1855)» так резюмировал специфику правления Николая: «Поддержание status quo в Европе, особенно в Турции и Австрии; возвещение и ограждение словом и делом охранительного, неограниченного монархического начала повсюду; преимущественная опора на материальную силу войска; поглощение властию, сосредоточенной в одной воле, всех сил народа („культ личности“ императора. — А. С.), что особенно поражает в организации общественного воспитания и в колоссальном развитии административного элемента в ущерб прочим… <…>…подавление всякого самостоятельного проявления мысли… и надзор над нею; регламентация, военная дисциплина и полицейские меры… — все это неопровержимо обличает присутствие у нас системы, возникшей в Австрии… мешающей правильному развитию… нравственных, умственных и материальных сил»[68].

По мнению Л. М. Жемчужникова, император «совмещал в себе качества противоположные: рыцарство и вероломство, храбрость и трусость, ум и недомыслие, великодушие и злопамятность. Царствовал он тридцать лет и, думая осчастливить Россию, разорил и унизил ее значение»[69].

Долгие годы — вплоть до Крымской войны — Николая отличала неадекватно высокая самооценка. Его самомнение граничило порой с манией величия. Однажды он соорудил некий финансовый проект и дал прочесть его графу П. Д. Киселеву.

«— Ну, как ты нашел мой проект?

— Государь, я знал, что вы умный человек, но, сознаюсь, не ожидал такого глубокого знания.

— Киселев! Ты меня удивляешь. До сего времени я считал тебя умным; теперь вижу, что ошибался. Ты забыл, что я помазанник Божий!..»[70]

Русский двор при Николае был одним из самых блестящих в Европе. По воспоминаниям А. Ф. Тютчевой — фрейлины императрицы, при дворе царило благоговение перед личностью императора. Рослая, импозантная фигура Николая всегда дышала самоуверенностью и самодовольством того, кто так величаво нес ее, возвышаясь над почтительно склоненными головами вельмож и фрейлин. Именно эти человеческие качества — уверенность в себе, самоупоение, начальственную величавость — станет пародировать Козьма Прутков на своем скромном уровне директора Пробирной Палатки, и мы можем без большой натяжки допустить, что пародировал он ни больше ни меньше как самого государя императора.

Система власти, воспроизведенная Николаем по австрийским лекалам, требовала постоянного напряжения сил и от него самого. Даже его железное здоровье, за которое подданные всегда поднимали первый тост, выдержать такого не смогло. Поражение в Крымской войне императора добило.

«Смущенный, он ежедневно молча смотрел на неприятельский флот под Кронштадтом, надел солдатскую шинель, худел, слабел и умер от стыда и огорчения», — итожит Л. М. Жемчужников[71].

Николай ушел из жизни, оставив страну с мелочной регламентацией всего и вся; с повальным лихоимством; во власти бесконтрольного хищника-бюрократа; с двадцатью пятью миллионами бесправных рабов; с полусгнившим флотом; с огромной и неуклюжей военной машиной, не выдержавшей испытания боем, когда на никуда не годных дорогах застревало, не дойдя до армии, никуда не годное оружие; с мятежной Польшей внутри империи…

Его потомками стали три великие княгини и четыре великих князя. В их числе — будущий император Александр II.

Александр II

Легче держать вожжи, чем бразды правления.

В те времена мальчиков воспитывали мужчины, и это было правильно. Другое дело, что характер воспитания зависел от характера воспитателя. И если Николай I формировался простыми солдатскими методами генерала Ламсдорфа, то для своего сына Александра он, будучи еще великим князем, выбрал в качестве наставника преподавателя школы гвардейских подпрапорщиков Мердера, отличавшегося, по мнению биографа, «кротким нравом и редким умом»[72]. «В данном им воспитании не было ничего искусственного; вся тайна состояла в благодетельном, тихом, но беспрестанном действии прекрасной души его…»[73] — говорил о Мердере второй воспитатель наследника поэт Василий Андреевич Жуковский. По общему признанию, эти слова можно было бы с полным основанием адресовать и самому Жуковскому. Высокогуманные, совершенно неординарные учителя несомненно сыграли свою роль в подготовке будущего императора к главному делу его жизни — освобождению крестьян.

Вступив на престол в 1855 году, Александр II принял громадное, но внутренне несостоятельное феодальное государство, вызывавшее отторжение у всей цивилизованной Европы. Без упразднения крепостной зависимости двигаться дальше страна уже не могла.

Вопрос об отмене крепостничества возник еще в царствование императрицы Екатерины II. Но подобные настроения не принимались в расчет высшими сословиями. Освобождение «снизу», то есть по инициативе самих крестьян, было невозможно, тогда как освобождению «сверху» — по воле дворянства — дворяне же и препятствовали. Кому хотелось добровольно терять рабов? Долгое время проблема при всей своей неотложности казалась неразрешимой. И тогда новый государь, главный помещик России, взял инициативу на себя, публично высказав мысль о необходимости освобождения крепостных. Под председательством императора был создан «Секретный комитет», приступивший к реальной подготовке реформы. Дело подвигалось крайне медленно — слишком велико было сопротивление реформе, в том числе и внутри самого комитета. Большинство склонялось не к тому, чтобы дать крестьянам волю, а к принятию некоторых мер, облегчающих положение подневольных. Иными словами, в ответ на призыв императора к освобождению комитет повел речь «об улучшении быта»… Между тем в адрес комитета поступило ходатайство дворян трех губерний об освобождении крестьян с сохранением за помещиками права на землю. Это был шаг вперед по сравнению с «улучшением», но экономической зависимости с крестьян он не снимал. Государь изменил состав комитета и потребовал завершения работы к 1 января 1861 года. В итоге было принято решение освободить крестьян вместе с земельными наделами, то есть предоставить им и правовую, и экономическую самостоятельность. 19 февраля Высочайшим манифестом рабы обрели свободу.