Безумно горячий - Тара Янцзен

– Ты? – Теперь пришла его очередь удивляться. – Почему ты?

– Я собираю окаменелости для Денверского Музея Природы и Науки. Если бы какие-то кости приехали в Денвер, они бы приехали к нам.

Заинтригованный, Куин откинулся на сидении. Так вот чем она занималась целыми днями: скоблила маленькие кусочки камня, миллиметр за миллиметром обнажая кости двухсотмиллионной давности. Он должен был признать: это была хорошая работа для осторожного человека – и способная свети любого другого с ума.

– Только если окаменелости не были использованы в качестве платы за украденный груз правительственных товаров, – сказал он. – Об этом ты бы не узнала.

– Кости динозавров в качестве незаконного платежного средства? – Она выглядела так, будто чертовски сомневалась в этом. – Это бессмысленно. Они могут весить сотни фунтов, иногда их почти невозможно отделить от камней, и они далеко не обязательно вообще чего-то стоят, если не учитывать научный интерес. Конечно, они могут быть уникальными и впечатляющими находками – но это большая редкость. Это не гончарные горшки доколумбовой эпохи. Ты же видел их. Ты же был тем летом в Рэббит Вэлли.

– Да, – согласился он. – Я тем летом много чего видел.

Он не должен был говорить этого, не должен был позволять медленной ухмылке растягивать губы, но мягкая волна цвета, залившая ее щеки, стоила того. Он никогда не видел более милого оттенка розового.

Реган почувствовала, как жар ударил в лицо, и отдала бы все на свете, чтобы не краснеть как школьница. Все что угодно. Будь он проклят. Ей было интересно, что конкретно он помнит о той ночи, когда вошел к ней в палатку, а теперь она знала наверняка. Все. Это сияло в его улыбке а-ля кошка у сметаны.

Он был невозможным, совершенно невозможным, со своими дикими историями и еще более диким Камаро. Кости динозавров и украденное правительственное добро, Джанетт и Бэтти, да Господи, ты, Боже мой. Она не знала никого, кто бы давал имена своим машинам, кроме него. И он был опасен, несомненно, опасен. Он надел кобуру и прикрыл ее джинсовой рубашкой перед тем, как войти в ресторан. Она ужинала с человеком, у которого было спрятано оружие – который видел ее голой.

Вторая волна унижения прокатилась по ней, и ей не хотелось ничего, кроме как извиниться, невероятно грациозно уйти от него и никогда, никогда-никогда больше его не видеть.

Но ей все еще нужно было найти Уилсона, а каждый раз, когда Куин Йонгер открывал рот, она понимала; каким бы ужасным не был этот день, она поступила правильно, приехав в Сиско. Если быть честной с самой собой, она должна была признаться, что самой ужасной частью всего этого бардака было то, что она тоже много чего помнила с той ночи. Кучу всего.

Достаточно смущенная своими собственными воспоминаниями, не говоря уж о его, она перевела взгляд со стола на окно и горы за ним. Ему было шестнадцать лет – квинтэссенция бунтующего подростка – и за всю жизнь, никто не смотрел на нее так горячо, как он в ту ночь, стоя там, в ее палатке, в ленивой позе, перенеся чуть больше веса на одну ногу, и смотря на нее из-под полуопущенных век. Его футболка была белой и чистой, его руки – сильными и загорелыми от постоянного пребывания на солнце, вены, сбегавшие по предплечьям к тыльным сторонам, были хорошо видны. Его глаза были такими зелеными, горели, будто зеленый огонь, и они прикасались к ней везде, лизали ее кожу как язычки пламени, пугая и возбуждая одновременно. Это было лучше, чем секс. По крайней мере, лучше, чем весь тот секс, который она успела испытать за свою жизнь – что было, она знала, жалким комментарием к ее браку. Ее вина, что Скотт запудрил ей мозги своим эго и высокомерием. Она просто «не брала всего возможного» – что бы это ни значило. Подробнее он не объяснял.

Вероятно, ей следовало бы быть благодарной Куину Йонгеру за то, что тот служил живым доказательством – однажды она смогла удержать внимание мужчины. Только вот он тогда не был мужчиной. Он был мальчиком, чьи изношенные джинсы почти не смогли скрыть то, что она сотворила с ним. Она заметила это как раз перед тем, как он развернулся, чтобы уйти, и, если бы он не рванул из палатки, она, может быть, попросила бы его остаться. Не для секса, она не была тогда готова к сексу, но то, как он смотрел на нее, определенно заставило ее жаждать поцелуя, ее первого поцелуя, французского поцелуя. Вот чего она хотела от него: почувствовать его руки вокруг себя, посмотреть в эти невероятно зеленые глаза и попробовать его, пробежать языком по его о-таким-белым зубам и ощутить его язык во рту. Провести пальцами по его шелковистым темным волосам, прикоснуться к его коже, почувствовать его тепло вокруг себя и, может быть, безопасность, пришедшую вместе с ним. Хотя она так до конца и не поняла, как объятья несовершеннолетнего угонщика, работавшего с ее дедом, могли принести ощущение безопасности. Потом почти сразу после ее развода он появился в журнале «Пипл», прошлое вернулось к ней, она вспомнила, как сильно хотела мальчика, которым он был.

Теперь он снова вернулся в ее жизнь в виде сплошных неприятностей, концентрировавшихся в лице, со взглядом на которое она ложилась в постель последние пять лет – этот факт заставлял ее чувствовать себя болезненно смешной. Конечно, он не знал об этом, но это не имело значения. Один взгляд на него уже заставлял ее чувствовать себя полной дурой. Физически он стал еще сильнее, крупнее, лицо его оставалось совершенным даже со шрамом на щеке и слишком длинными, взъерошенными ветром волосами. Любая нормальная женщина переросла бы свою детскую влюбленность много лет назад. Но нет, отчаявшаяся Реган МакКинни словно прилипла к ней. А вот что ей действительно нужно было сделать, она признавала это, так это снять его фотографию с двери шкафа очень давно, вместо того, чтобы позволить ей стать постоянным предметом декора. Даже больше, ей вообще не следовало вешать ее.

Впрочем, она стала искать его из-за Уилсона, а не из-за давней влюбленности. С воспоминаниями или без них, у нее в любом случае были некоторые обязательства, забывать о которых она не собиралась.

Принуждая себя поднять подбородок, она посмотрела на него.

– Каким образом мой дед оказался замешенным в эту кашу? Ты позвонил ему?

Он покачал головой.

– Я выбыл из игры на пару недель. Вероятно, с ним связался один из моих партнеров.

– Кид?

– Нет. Кид был со мной.

– Прятался в Сиско. – Как преступник, которым он и был – она все еще была уверена.

– Залег на дно, – поправил он, отправляя ей ухмылку, аналогичную той, что висела на ее шкафу – полную озорства, обещания и слишком знакомую, чтобы расслабиться.