Вертеп - Шестаков Павел Александрович

Она сделала паузу.

«Зачем это про гараж?..» — подумал Мазин, видя, что Виктория Карловна сообщила о стоянке машины в своем дворе с подчеркнутым значением.

— Машина наводит вас на какие-то предположения? — поинтересовался он осторожно.

Старуха, не откликнувшись, подняла глаза к иконе.

— Видит Бог, я не хочу множить зла. Его в нынешнем мире предостаточно. Я хотела сберечь девочку. Но я ошиблась. Господь создал нас не только для исполнения его воли. Он наделил нас и свободой воли собственной. Наш долг не ошибиться в ней. Я поняла это так — если девочка потеряла мать, ей будет намного труднее потерять и отца…

Мазин весь обратился в слух, догадываясь, что сейчас услышит нечто важное.

— К тому же Владимира можно было в чем-то понять. Ложь вдвойне опасна, когда связана с изменой. Не так ли? Вы согласны со мной?

— А ложь во спасение?

Виктория Карловна отреагировала резким жестом.

— Вот! В эту ловушку я и попалась, — произнесла она горько и протянула руку, как бы ища у Мазина поддержки.

Не представляя еще, в чем может он поддержать ее, Мазин спросил сочувственно:

— Вы утаили то, что знали или догадывались?

— Я знала. Но я видела, что другие не знают, не догадываются, и решила, что это знак мне хранить молчание. Однако, храня молчание, я хранила ложь, а ложь — это зло, это ядовитое семя, и вот, видите, пришло время расплатиться за ошибку.

— Вам? За что?

«Старая дама» вяло опустила поднятую руку.

— Мои счеты с жизнью позади, а там, — она снова приподняла руку. — Его воля. Я боюсь не за себя, а за девочку. Телеграмма не может быть от Эрлены.

— Вы не сомневаетесь?

— Нет. Ее убили.

— И все время об этом знали?

— Знала. Но не знала, что делать. Сейчас я хочу, чтобы вы узнали первым и помогли мне советом.

Мазин наклонил голову.

— Спасибо за доверие. Говорите, пожалуйста.

— Ее убили здесь. У меня.

— Здесь? В вашем доме? Вы уверены?

«Не переоценил ли я ее разумность?»

— В моем доме. Когда я отсутствовала, — подтвердила Виктория Карловна.

— Как вы можете знать такое наверняка? Вам известно, где труп?

— Нет! — сказала она сразу и резко. — Но я не зря говорила про автомобиль. На нем и вывезли.

Виктория Карловна замялась, подбирая слово, не такое шокирующее, как труп.

— Он вывез тело в автомобиле.

Мазин подался в кресле вперед.

— Кто?

— Владимир, — ответила она убежденно.

«Один к одному с Пушкарем! Плюс машина».

— Признаться, мне не все понятно.

— Я так и думала. Хотя все просто. Ревность, измены, так называемые отношения.

Старуха брезгливо поджала губы. Видно было, что эта, незнакомая по личному опыту сфера жизни, вызывала в ней презрение.

— Ну, Виктория Карловна! Далеко не каждый ревнивец убивает жену.

— Вы не верите мне? — спросила она возмущенно. — Я слишком стара, чтобы лгать.

— Простите, сколько вам лет?

— Через две недели исполнится восемьдесят пять.

«Ого! А я-то дал ей на пятнадцать меньше».

— Поздравляю!

— Именно так! Однако вы глубоко заблуждаетесь, если сомневаетесь в моих умственных способностях.

— Ни в коем случае! Мне приходилось встречать немало людей преклонного возраста, которые сохраняли ясный ум и память.

— Господь и мне даровал ясность мысли. Я не понимаю стариковских жалоб на склероз. По-моему, такие люди и в молодости умом не отличались.

— Ну, склероз-то, к сожалению, существует, но я не в нем вас подозреваю. Я о другом. Вы человек почтенного возраста и я вижу, из тех, кого прежде называли благородными…

— Что значит называли? Человек бывает благороден или неблагороден. Это в крови, а не в анкете.

— Полностью с вами согласен, — поспешно откликнулся Мазин, заметив, как гордо она приподняла голову. — Именно это и определяет круг ваших жизненных воззрений. Невольно вы переносите часть собственных взглядов на окружающих, видите в них то, чем они не обладают. Вам трудно представить мышление человека, скажем так, неблагородного…

— Да, иногда я допускала такую ошибку.

— Естественно, непроизвольно.

— Что же вы хотите сказать?

— Возможно, вы сохранили какие-то романтические представления о ревности, о превратно понятой чести…

— Нет, — отрезала старуха. — У меня нет никаких иллюзий в отношении супруга Эрлены. Скорее наоборот. Никакого благородства. Никакого оскорбленного достоинства. Уверена, возник самый вульгарный скандал. Возможно, он и не собирался убивать…

— Когда же, по-вашему, это произошло?

— Когда она вернулась.

— Раньше времени? Зачем?

— Ах, — произнесла Виктория Карловна с досадой. — Вы меня обвиняете в ограниченности взглядов, а сами совсем не понимаете женщин.

Мазин согласился частично.

— В чем-то понимаю, конечно, хотя в данном случае надеюсь на вашу помощь.

— Наконец-то вы стали меня слушать.

— Я все время вас внимательно слушаю.

— Спасибо, возможно, я ошиблась. Мне показалось, вы больше к своим мыслям прислушиваетесь. Знаете, в моем возрасте привыкаешь, к сожалению, что многие не принимают тебя всерьез. Но если вы слушаете меня внимательно, я поясню.

— Жду с нетерпением, — сказал Игорь Николаевич, действительно больше дожидаясь, чем требуя.

— Выдумаете, это он ее любил и ревновал?

— У нее был любовник.

— Ерунда! На самом деле она не Алферова любила, а своего ничтожного мужа, потому что Эрлена, к сожалению, не унаследовала благородства. Моя племянница была — мне горько об этом говорить, но от правды не уйдешь, — она была то, что называется баба, присохшая к своему павлину.

Виктория Карловна помолчала, потом уточнила:

— Да, он павлин, и еще павиан. Он готов постоянно распускать хвост, и ему очень нравились молоденькие девочки, не исключая и ее младшую сестру, как вы знаете. А Эрлена уже утратила юную свежесть. Она это очень переживала.

Мазин начал догадываться.

— Выходит, Алферов?..

— Разумеется, женская месть, не больше.

Мазин вспомнил, как тряслись пальцы Алферова, когда тот пытался открыть бутылку, нищенскую комнату, соболезнующих старух, и подумал, что месть пришла не по адресу и оказалась слишком жестокой.

— Отомстила-то она не тому. Алферов в убийстве ничем не замешан.

— Оставьте! Нет мужчин, не виновных перед женщинами.

Мазин вздохнул, но ничего не возразил.

— Хорошо. Предположим, убил Дергачев. Однако история отъезда Эрлены и ее неожиданного возвращения остается для меня смутной.

— Что же здесь смутного? Исходите из того, что она баба и дура, и все станет понятным. Владимир постоянно врал, отрицал свои интрижки, и она решила схватить его за руку, поймать с поличным. Вот Эрлена и придумала чисто женский план: уехала, убедила, что она в санатории, а сама вернулась неожиданно. Я стыжусь ее поступка, но о мертвых или ничего, или хорошо. Хорошего не скажешь, лучше не осуждать. В конце концов, она страдала по-своему, хотя я не могу понять и простить эту слабость.

— И она вернулась? Нагрянула?

— Как снег на голову.

— Приехала именно сюда, к вам?

— Да, я была в отъезде. Она знала. Она отдала ему ключ, чтобы он поливал цветы и мог брать машину.

«Спровоцировала?»

— Она понимала, что он будет свиданничать на стороне.

— И захватила на месте преступления?

— Я уверена. Она застала его здесь с женщиной.

— С кем? С какой женщиной?

Виктория Карловна ответила почти возмущенно:

— Вот уж личность очередной шлюхи меня совершенно не интересует.

«Вот как, — констатировал Мазин, — просто, как колумбово яйцо! Сколько людей голову ломали, а об элементарной бабской дури никто не помыслил. Что ж, предположение похоже на правду. Но есть ли это правда? Пока что стройная версия, скажем так…»

Внешне все становилось на свои места. И сближение Эрлены с Алферовым, и «бабское» ее решение — видимо, узнала об очередном увлечении супруга, — и отъезд, который всем продемонстрировала, и телеграмма домой, и билет на самолет. Но все ли? Это следовало еще обдумать, а сейчас важно было не упустить любую возможную информацию.