Цепная реакция - Андрей Молчанов

С соседкой она общалась редко и неохотно, однако на сей раз подошла, поздоровалась, побрела рядом, сетуя, что часто ломается лифт и надо бы написать убедительную жалобу в управу округа, а, кроме того, на лестничной площадке разбито стекло форточки, и до зимы общими усилиями надо бы вставить новое — от жилищной конторы подарков не дождешься…

Она говорила, присматриваясь к заполонившим двор машинам, подозревая, что за ней сейчас наблюдает если не милицейская, то бандитская “наружка”.

Одна из машин — перламутровая сиреневая “девятка” с непроницаемо черным остеклением кузова, вызвала у нее тревогу, и, подхватив соседку под руку, она направилась в сторону автомобиля, высматривая горку окурков у обращенных к бордюрному камню дверей — верный признак методично ведущейся слежки.

Окурков не заметила, как не смогла разглядеть за вязкой тьмой лобового стекла и очертаний своих возможных соглядатаев.

Как истязающе жутко ощущение расплаты и витающей вокруг тебя зловещей тайной силы, подкарауливающей за каждым углом… Зачем она все это сделала, зачем?!

Явившись домой, застала возбужденно ходящего по комнате мужа. Трагическим голосом муж сообщил, что только что звонила Лехина жена: на днях ее супруг таинственно исчез.

— Все вещи на месте, документы… — недоуменно цедил он. — Куда делся? Они на ферму ушли, а Леха во дворе с бензопилой копался… Приходят — пила лежит разобранная, дверь в дом открыта, а его нет… Думали сначала, что запил, в загул подался, бывало такое, но вот уже сколько времени…

— Я должна с тобой поговорить, — торопливо и в нос проговорила она. — И очень серьезно.

— Чего-то знаешь? — насторожился он.

— Да, знаю…

И она рассказала ему все, от начала и до конца.

— Да что же у вас зачесалось-то! — с чувством промолвил супруг. — Вроде, нормальные люди, вроде, никаких заскоков… А уж от тебя такого авантюризма, дорогая, ожидал, как от нарзана похмелья…

— Сама не ожидала, — бесстрастно согласилась она. — Но что сделано, то сделано. Надо уезжать. Загранпаспорт у тебя есть, ты словно чувствовал, что пригодится тебе…

Муж оформил выездной документик в расчете на турпутевку, предлагаемую ему, как гонорар за очередную халтурку.

— Постой-постой! — поднял он руку. — Куда уезжать-то?

— Да ты в Европе по своей специальности… — с чувством начала она, но муж перебил, вращая из стороны в сторону головой, будто разминал шейные позвонки:

— Ну, Людка! Аферы из тебя, как из нарыва перезревшего прут… Какая еще Европа?! Я в своей-то стране, как мышь пугливая, а ты вон чего удумала!

— Но у меня-то выбор какой?! — воскликнула она. — Если бы не бандюги эти… — Шмыгнула носом.

— Ну, тогда что ж… — Он сокрушенно почесал затылок. — Тогда — беги. А я Славке позвоню, есть у нас мордоворот на заводе, развелся месяц назад, по друзьям кантуется. Пусть ко мне перебирается. Вооружимся топорами, да монтировками, начнем отбиваться. Ну, втянула меня в историю!

— Подумай, может, вместе… — вымолвила она сквозь слезы, хотя отрезвленно, с гулкой пустотой безысходности, уяснилось, что скитания с этим увальнем, конечно же, будут ей в тягость.

— Чего мне думать? На мне греха нет…

Муж, как всегда, был непробиваемо туп и невозмутим. Вот же, осел упрямый… И еще телевизор включил, новости дня его интересуют!

Наивная иллюзорность своей сопричастности к событиям, происходящим вне его воли, и самоохранительный, приспособленческий их анализ, подобный растревоженному чутью таракана, обложенному безукоризненно гибельными, непреодолимыми рубежами отравы…

Она всплеснула руками, готовясь выпалить гневную тираду, но осадила себя: что взять с насекомого? Да и вообще… все уже в прошлом, о чем ты, Люда?..

Произнесла безучастно:

— Я должна собрать сумку.

— На антресолях какой-то баул… — донесся ответ. — Забирай.

Вечер провели в отчужденном молчании.

Она взяла только самое необходимое — все остальное купит, отныне мелочиться не стоит, отныне — жизнь для нее, а не она для жизни…

Надела джинсы, кроссовки, легкую спортивную куртку.

— Если что, — напутствовала, целуя тяжко вздыхающего супруга, — ты ничего не знаешь. Я, мол, сказала, что преследуют бандиты, вынуждена временно уехать, буду звонить…

— А звонить-то будешь?

— Конечно…

В три часа ночи, обвязавшись длинной бельевой веревкой, она скользнула мимо сонных окон в черноту тыльной, неосвещенной стороны дома. Подхватив заранее спущенную на землю сумку, аллеей побрела к перекрестку, поймала “левака”.

Усевшись на заднее сиденье, оглянулась на пустую ночную улицу. Никакие подозрительные фары ее не преследовали.

— Тут недалеко, к парку езжай, — сказала она водителю.

— В такое время? К парку? — выразил тот сомнение. — Чего ж там делать-то?

— Клад откапывать! — заявила она с насмешливой злобой.

— А… Ну только если так… — раздалось со смешком.

Ей захотелось закурить. И только тут она вспомнила, что забыла на подоконнике пачку сигарет и дорогую позолоченную зажигалку, с которой не расставалась уже лет пять…

Вот незадача!

Было особенно жаль элегантной и безотказной зажигалки… Прямо — хоть возвращайся!

“Хотя… сгорел дом, гори и сарай!” — подумалось с отчаянно и безысходно.

Расплатилась с водителем ночной машины, и — побрела еле заметной тропкой в темень трепетавшей под вороватым легким ветерком листвы.

Вот и знакомый, слабо белеющий во мраке березовый ствол…

Надев резиновые перчатки, она ухватила под корни — вслепую, но уверенно и наверняка — пласт дерна, словно сердцем опознав его расположение на темной земле.

Точно… Угадала. Все-таки существует нечто, потаенно-мистическое, интуитивное, и — главное… Что? Душа?

Когда банка с долларами перекочевала в сумку, она, тревожно вглядываясь в темноту, поднесла к лицу “Вальтер”, и передернула затвор, послав патрон в ствол. Подумала механически, что в ее положении оружие в ночном городе — штука незряшная, а уж если кто-то попытается отобрать у нее деньги, означающие отныне всю дальнейшую жизнь, то на спуск она нажмет бестрепетно и — не раздумывая…

Вновь вышла на трассу, подняла руку на приближающийся свет фар.

Вот тебе — на! Патрульный бело-синий “Форд”.

— Ваши документики, гражданочка…

Она предъявила милицейское удостоверение. Сказала:

— Свои…

— Свои дома сидят, — заметил на это добродушного вида, худощавый майор лет сорока, вглядываясь в документ.

— Наш дом — Россия, — нашла в себе силы для остроты Собцова.

— О, экспертов я уважаю, без науки нам никуда! — произнес патрульный, возвращая ей корочки. — Так может, подвезти? А то ведь ночь, а тут женщина с сумкой… Что же вы так рискуете?

— В отпуск собралась, поезд через час отходит, — сокрушенно поделилась Собцова. — Ждала машину, а та сломалась. Вот и кувыркаюсь теперь.

— Ну, так и быть — довезем, — кивнул милиционер. — Садитесь сзади, ребята потеснятся. А сумочку в багажник давайте… Боря, багажник открой… Какой вокзал нужен?

— Белорусский. На бензин, как говорится…

— Да ладно, — отмахнулся майор Пакуро. — Бензин казенный… И для нужд казенных людей предназначен. Поздравляю, кстати, с первым днем заслуженного отпуска.

— Спасибо большое…

МАЙОР ПАКУРО

Проверку на полиграфе, устроенную следствием для сотрудников ЭКО, Собцова прошла успешно: то бишь, показания прибора не оставляли ни единого сомнения в ее причастности к преступлению, однако, прежде чем провести жесткий и откровенный допрос, решено было проработать личность исполнителя, которой, благодаря тому же полиграфу, соответствовал брат мужа Людмилы, живший во Владимирской области и часто навещавший столицу.

Правильность версии подтвердил печальный факт внезапного исчезновения Алексея из дома. Ни вещей, ни одежды, ни документов, он с собой не взял, что наводило на мысль о его убийстве. Только кем? Покупателями оружия?

Лишенный за пьянку водительских прав, Алексей последнее время посещал столицу на машине своего знакомого Виктора, способного, исходя из логики ситуации, выступать в роли его подельника, тем паче, парень был неоднократно судим; однако, куда-то исчез и Виктор — правда, на сей раз, его пропажа никакой таинственностью не отличалась: сам передал соседке на попечение сторожевую собаку, закрыл дом и, сказав, что отбывает на заработки, уехал на личном автомобиле в неизвестном направлении.

Номера у автомобиля были московские, машину Виктор приобрел по доверенности, запомнить их местные жители не удосужились, а потому, раскатывай он сейчас по Первопрестольной или же вне ее, мог чувствовать себя в одинаковой безопасности, не страшась никаких розыскных мероприятий. Кстати, практически неосуществимых.