Таня Гроттер и ботинки кентавра - Дмитрий Емец

Мардоний усмехнулся:

– Хорошая аура никому еще не помешала погибнуть, не так ли? Если бы ты практиковался в магии день и ночь, возможно, из тебя вышел бы толк. Через пару десятилетий ты стал бы магом исключительной силы. Но боюсь, тебе больше нравятся драконы. Не так ли?

– Угу.

С подветренной стороны донесся волчий вой. Мардоний вскинул голову:

– Слышишь? Нас предупреждают. Здесь где-то недалеко солдаты.

Волчий вой повторился. Он протянулся на длинной ноте и под конец перешел в короткий лай.

– Большой отряд воинов. Они идут цепью, прижимая нас к океану, – перевел Мардоний.

– Они ищут меня! – воскликнул И-Ван.

Кентавр улыбнулся.

– Ты, конечно, великий преступник, я не спорю. Но все же подозреваю, что им нужен я. Уже три месяца десять лучших магов От-И-Тиды заняты тем, что определяют мое местонахождение, заставляя меня постоянно менять его… Теперь понимаешь, как ты переполошил тех кентавров на площади? А сейчас нам лучше разделиться. Я поскачу вдоль берега, ты же, как и в прошлый раз, доберешься водой. И поспеши – ты должен удрать из От-И-Тиды до рассвета. Если старший драконюх донес на тебя начальнику канцелярии вчера днем, то канцелярия сообщит от этом Гуссину лишь утром следующего дня. Писцы не любят сильно надрываться. Гуссин прочтет донос и тогда же изобретет для тебя казнь. Тут тоже спешки не будет. Он любит продумывать такие вещи в деталях: когда завязать глаза, какого цвета рубаха должна быть на приговоренном и на какую глубину следует затопить свинцовый саркофаг. Так что арестуют тебя никак не раньше полудня. Ты понял?

– Да.

– Запомни кое-что. Когда украдешь Левиафана, плыви с ним вдоль побережья на восток. Плывите только ночью и в сумерки – днем дракон пускай кормится на мелководье, не слишком часто поднимаясь на поверхность, ты же отсыпайся где-нибудь в кустах. Только спрячься получше. Если пойдешь по песку – заметай следы или превращай их в следы чайки или собаки. Надеюсь, ты не забыл заклинание трансформации?

– Мимикриос?

– Оно самое. Сейчас я не могу пойти с тобой. Кентавр, мальчишка и дракон привлекут намного больше внимания, чем просто мальчишка с драконом. Но через четыре ночи я жду тебя в бухте, которая похожа на птицу. Ты легко ее узнаешь – там в самом центре большой уступ, а справа и слева от него расходятся точно два крыла…

Предупреждающий волчий вой повторился снова, но почти сразу оборвался. Они услышали крики, топот копыт и звон оружия. И-Ван догадался, что после короткой стычки сопровождавшие Мардония кентавры прорывались теперь к дальним холмам, пытаясь увести погоню за собой.

Однако план этот удался лишь отчасти. Солдат вел опытный магфицер, имеющий четкие инструкции. В то время как первая цепь, сбившись в отряд, погналась за кентаврами, вторая продолжала методично прочесывать местность. Темные шаткие фигуры вынырнули из зарослей внизу холма.

– Не забудь! Пятая ночь! Бухта Птицы! – шепнул Мардоний.

Кентавр коротко оглянулся на И-Вана, подавая ему знак затаиться в одной из пещер, и с топотом, намеренно привлекая к себе внимание, поскакал на север, где темнели заросли. Солдаты издали метнули в него копья и кинулись вслед с короткими мечами.

И-Ван понадеялся, что среди брошенных в Мардония дротов не было копий Найди-Меня-Смерть. Эти копья, которыми была вооружена только гвардия, выковывались в царских кузнях От-И-Тиды. Едва раскалив, их остужали в воде трех чародейных родников, один из которых бил в горах, другой в песках, третий же – на дне океанской расселины вблизи побережья. Копье Найди-Меня-Смерть, будучи брошенным, могло преследовать врага хоть целую вечность.

Убедившись, что фигуры внизу исчезли, И-Ван вначале бегом, а затем, потеряв равновесие, кубарем скатился с холма. С каждым мгновением он набирал скорость, стараясь лишь не заорать. По щеке и носу мазнуло чем-то жестко-наждачным: камень, земля? На зубах скрипел песок. Он отряхнулся, помотал головой. Картинка с названием «мир» встала на место. Кажется, все цело. Сломанных костей нет.

Прошептав защитное заклинание дворянтерьерус, он кинулся к берегу. Теперь, если кто-то из солдат увидит его, то решит, что к океану бежит большая собака. Правда, он будет считать так, лишь пока не догадается плюнуть себе на ладонь и энергично протереть глаза. Этот простой способ против оборотнической магии широко известен в войсках и у простонародья.

Надежда была только на то, что на всякую бегущую по своим делам собаку не наплюешься. И она вполне оправдалась.

Глава 4

ГОЛОВА КАК ЭЛЕМЕНТ ДЕКОРА

Там, где встречались и сливались две лесные речушки, был небольшой островок. За века его бы давно размыло, если бы не державшие его корни огромных ив. В широкой своей части остров был уже подтоплен и отрезан от основного леса болотом. В солнечные дни с его дна поднимались пузырьки с запахом тухлых яиц.

История этого зауряднейшего из болот едва ли попала бы в нашу книгу, если бы одним июньским днем в него с громким всплеском не обрушилось бы что-то. Всплеск потревожил старую выпь и утиный выводок, который, едва не выпрыгивая из воды от ужаса, метнулся сквозь камыши в главное русло.

Рябь еще не улеглась, когда на берег выбралась смуглая девушка лет шестнадцати, крайне недовольная, что ей довелось побывать в болоте. Ощутив под ногами твердую землю, она без воодушевления посмотрела на облепленные коричневой жижей джинсы. Затем перевела удивленный взгляд на забрызганный большущий футляр, который, сама того не замечая, тащила с собой.

Именно в эту минуту девушка поняла, что не только представления не имеет, что находится внутри футляра, но и не помнит, как ее угораздило оказаться в болоте. Наиболее вероятным было, что она материализовалась в воздухе на некоторой высоте от земли. В этом случае болоту еще нужно было сказать спасибо, что оно не позволило ей переломать ноги.

– Ну и куда это меня занесло? И… и кого меня? Кто я вообще такая? – пробурчала обладательница футляра.

Она попыталась вспомнить хотя бы свое имя, но голова странным образом заныла. Все, что она знала о себе и о мире, словно находилось в сплошном свинцовом шаре, куда не было доступа. Тогда она не то чтобы сдалась, но на время отступила, стараясь не думать ни о чем запретном. Вместо этого она опустилась на корточки рядом с футляром и стерла с замка грязь. Замок открылся с негромким щелчком. Внутри лежал большой струнный инструмент и рядом с ним смычок. «И как это называется? Виолончель? Большая скрипка? Контрабас?» Девушка почему-то была уверена, что никогда не видела этот инструмент прежде. Или видела? «Хотя какая разница?» – подумала она, осторожно трогая пальцем крайнюю струну. Струна слегка завибрировала.

– Jucunda memoria est praeteritorum malorum[2], – проскрипел чей-то голос.

– Чего-чего? – быстро переспросила девушка, оборачиваясь и пытаясь понять, кто говорит с ней.

– Неважно. Все равно не поймешь.

– А что я пойму?

– М-дээ… Это вопрос философский. Возможность понимания определяется способностью к пониманию. Jam proximus ardet Ucalegon[3], как выражался коллега Вергилий… А посему живи в убожестве и пороке.

Девушка наконец обнаружила, откуда шел голос. Она увидела не то талисман, не то большую медаль, висевшую у нее на шее. Позолота с медали местами облезла, но медаль вполне утешилась тем, что обросла в этих местах рыжеватой ржавчиной.

– Может, ты хотя бы пояснишь, кто я такая? – спросила она.

– Ты homo liber![4] И поверь, это все, что тебе стоит знать… Все остальные характеристики только затуманивают смысл! – с апломбом заявила медаль.

– Значит, ты больше ничего мне не скажешь?

– Нет!

– Ага, я так почему-то и подумала. Тогда нам придется распрощаться, – сказала девушка.

Она сняла с шеи медаль и начала раскручивать ее на ленте, примериваясь в центр болота.

– Эй, стой! Я все, что у тебя есть! Ты делаешь большую глупость! Без меня ты никогда не вспомнишь! Только я знаю твое имя! – нагреваясь от ответственности, завопила медаль.

– А подробнее?

– Перестань меня вертеть! Тьфу… все кружится. Так и быть, ты Татьяна Гроттер! Единственная, кто не имеет двойника в этом отражении.

Хозяйка медали задумалась. Это имя ей ни о чем не говорило.

– Татьяна Гроттер? Что за нелепая фамилия! Ты уверена, что ничего не путаешь? Может, я какая-нибудь другая Татьяна? – проворчала она.

Медаль высокомерно промолчала.

– Ладно, пускай я Гроттер. Но зачем я здесь? И ты кто такой… такое? – спросила Таня, неохотно принимая разумом свою фамилию, ибо это было единственное, что она о себе знала теперь.

– Я vitae magister![5] А зачем ты здесь – поймешь в свой час.

– А ты-то сама знаешь?

– Скажем так, я догадываюсь. И эта догадка меня сильно тревожит… А теперь можешь выбросить меня – все равно я сейчас не скажу больше! – туманно ответила медаль и, воздерживаясь от дальнейших пояснений, замолчала.