Путешествие с Люком - Жан-Люк Утерс

Перед нами простирался необъятный пляж, усеянный галькой и обломками скал. Подойти к океану можно было, только преодолев полосу этих каменных препятствий. Люк с удовольствием перелезал через валуны, огибая их только тогда, когда иной вариант был невозможен. Нужно сказать, что прямые маршруты пока что не очень ему удавались. Мы покинули пустыню, но и здесь, на пляже, тянувшемся между скалами и морем, снова очутились в полном одиночестве. Подойдя к пенной полосе прибоя, я забросил в воду несколько камешков, которые она поглотила с гулким плеском. Люк попытался сделать то же самое, но его камешки падали не дальше границы собственной тени. Нужно будет попозже научить его «пускать блинчики» по воде, лишь бы море было спокойно.

В Биг-Суре мы обнаружили телефонную кабинку, судя по ее виду, пострадавшую в беспощадной борьбе человека с природой. Мы с трудом открыли дверь, густо обвитую ползучей зеленью, втиснулись туда все втроем, и я позвонил Надин и Жоржу, чтобы сообщить о нашем скором набеге. Жюли сгорала от желания перемолвиться с Надин хоть несколькими словами на французском языке, которым она теперь пользовалась только в тесном семейном кругу. Но хозяев дома не оказалось, и мы записали на автоответчик свое послание, сказав, что нам не терпится увидеть их после долгих странствий. Жюли не могла скрыть беспокойства, упрекая себя, да и меня тоже, в легкомыслии. Вот уже три месяца, как мы не давали о себе знать нашим друзьям. Откуда же им было знать, что завтра мы собираемся заявиться к ним в гости с букетом цветов? «Привет, дорогие друзья, ах, какой приятный сюрприз!» Может быть, они уехали куда-нибудь в отпуск? А может, и вовсе собрали вещички и вернулись в Бельгию? Нет, сказал я, в этом случае они не оставили бы включенный автоответчик с просьбой наговаривать на него сообщения.

У Жюли опять начались подозрительные боли, и она мечтала лишь об одном — как можно дольше пожить в обыкновенном просторном доме. Теснота в нашем трейлере, каким бы уютным мы ни находили его в начале путешествия, стала нас тяготить, особенно по утрам и вечерам, когда приходилось вытаскивать и втаскивать назад вещи, чтобы превратить кухонный уголок в спальню или наоборот. Свободно ходить по дому из комнаты в комнату, принимать ванну, развешивать свои вещи в нормальном шкафу, подальше от кастрюль, — вот чего ей безумно хотелось. Желания иногда бывают настолько просты, что их даже сложно сформулировать, и Жюли с трудом подыскивала слова для обозначения самых элементарных вещей: кухня, спальня, ванная. Более того, она со смешком призналась мне, что готова смотреть всякие идиотские телепередачи: теперь ей ужасно не хватало сериалов вроде «Далласа» или «Спасатели Малибу». Она испытывала странное чувство оторванности от цивилизованного мира. Пустыни с их палящим зноем, которые мы пересекли на своей машине, прочно изолировали нас от остального человечества. Жюли даже боялась за Люка: не будет ли он впоследствии страдать от психических нарушений из-за того, что сейчас круглые сутки, день за днем, общается только с мамой и папой?

Я собрал деревянные обломки, выброшенные океаном на берег, развел костер и зажарил на огне свиные отбивные. Затем мы с Жюли расстелили одеяло прямо на песке и улеглись на него. Воздух еще хранил дневной жар, хотя уже стемнело. На небесном своде засияли созвездия, вернувшие себе знакомую конфигурацию. Звезды уже не были так скучены, они словно бы раздвинулись и наконец-то вздохнули с облегчением, как и Жюли, избавившись от тесноты.

Нам не составило труда найти дом Надин и Жоржа. Мы подъехали к нему в конце дня, после того как одолели множество крутых спусков и подъемов улиц Сан-Франциско. Люк хлопал в ладоши всякий раз, как машина стремглав катила вниз под горку или взмывала вверх, как на саночной трассе. Этот город в кольце воды, с его разноцветными домами, трамваями и почти европейской атмосферой, сразу понравился нам. Мне повезло — я припарковался как раз перед стоявшим на взгорке домом № 127, нашей желанной целью. Мы вышли из машины, с тревогой глядя на глухо закрытые ставни и уже предчувствуя, что хозяев дома нет. Что ж, если это подтвердится, мы поживем несколько дней в отеле, ожидая их возвращения. К створке входной двери был пришпилен конверт с нашей фамилией. Интересно, давно ли он тут висит? Чернила слегка выцвели, правда, в местном климате на это не требовалось много времени.

Хотя мы ничего не сообщали о себе Надин и Жоржу, они нас не забыли. Вот что значит настоящая дружба! Они писали, что уехали отдыхать в Йосемитский национальный парк, а ключи оставили у соседей. «Располагайтесь и чувствуйте себя как дома!» — этими словами заканчивалось их послание, к которому был приложен план их стоянки в национальном парке, на тот случай, если мы захотим их там навестить. Парк находился в ста восьмидесяти милях от Сан-Франциско.

Соседи — супружеская пара по фамилии Дрюмон — отдали нам ключи, пожелав приятно провести время. Комплект был куда менее внушительным, чем связка от нью-йоркской квартиры: всего пара вполне банальных ключей фирмы «Yale». Обнаружив на улице наш желтый фургон, они пришли в умиление, словно увидели перед собой игрушечный автомобильчик, заглянули внутрь и выразили желание осмотреть все досконально. Жюли обещала им провести эту «экскурсию», как только мы устроимся. Господин Дрюмон проверил, хорошо ли я закрепил ручной тормоз, сказав, что если наша «игрушка» скатится вниз по склону, то даст он за нее недорого.

Бывают дома, чей внешний вид не позволяет угадать размеры их внутренних помещений. Переступив порог, мы оказались в огромной комнате, обшитой деревянными панелями, высотой в два этажа и с галереей, идущей по всему ее периметру. Когда мы распахнули ставни, из окон открылся потрясающий вид на бухту. Жюли обследовала другие комнаты и стенные шкафы, то и дело восхищенно вскрикивая, как ребенок при виде новогодней елки. «Ну что ж, — сказала она наконец, падая в глубокое кресло, — мы, кажется, не напрасно проехали тысячи километров, раз очутились в таком волшебном месте; оно того стоило!»

Мы перенесли свой багаж в дом с помощью Дрюмонов, которым доставили большое удовольствие, позволив осмотреть наше жилище на колесах. Жюли не пожалела времени, чтобы продемонстрировать им весь интерьер: раковину, газовую плиту, раскладную кровать и гнездышко Люка под крышей. «Мы о таком мечтали всю свою жизнь!» — признались они, добавив, что так и не смогли осуществить эту мечту.

— Ну ничего, еще не вечер! — утешила их Жюли напоследок.

Вечером, ужиная пастой и баклажанами, найденными в хозяйском холодильнике, мы с вожделением думали только об одном — как прекрасно выспимся на широкой кровати, ожидавшей нас в спальне. Мы совсем выбились из сил. И вот именно в этот миг блаженного покоя Люк устроил нам один из своих знаменитых скандалов, секретом которых владел в совершенстве. Уж он-то никак не желал ночевать в комнате, смежной с нашей, его даже не соблазнила стоявшая там раскладушка на колесиках. «Нееет!» — вопил он так отчаянно, словно его резали: он твердо решил спать в СВОЕЙ постели и в СВОЕМ доме. По прошлому опыту мы уже знали, что проиграем это сражение: есть такие баталии, которые ведутся только для проформы. Выдержав целый час истошного крика, обрекавшего на фиаско нашу мечту о мирном отдыхе, которую мы лелеяли с момента приезда, я понял, что пора капитулировать, то есть уложить Люка в машине. Я раздраженно выдернул его из кровати под тревожным взглядом Жюли (которая, однако, не остановила меня), крадучись, точно разбойник под покровом ночи, принес в трейлер и уложил в «гнездышко» под крышей. Люк больше не плакал, но когда я поцеловал его в лобик, то услышал слабые всхлипы — дыхание утомленного воина, добывшего победу в тяжком бою.

Вернувшись к Жюли, я застал ее в расстроенных чувствах: она корила себя за молчаливое согласие на этот злодейский акт. Оставить ребенка, которому нет еще и двух лет, одного в машине, на крутом спуске улицы незнакомого города — это не шутка. «А что, если наши действия подпадают под какую-ни-будь статью уголовного кодекса?» — спросила она меня. «Бельгийского или американского?» — парировал я.

И мы заснули как убитые, больше ни о чем не думая. Однако довольно скоро наш сон был прерван. В два часа ночи нас вдруг разбудил громкий звонок в дверь. Я в панике соскочил с кровати, торопливо накинул халат Джорджа и побежал открывать. На крыльце стояли Дрюмоны; куда только делись их вчерашние приветливые мины: теперь они буквально испепеляли меня гневными взглядами. «Your child is crying in the car» [42], — хором отчеканили они. Ко мне подбежала Жюли, также поспешно надевшая хозяйкин халат, и мы бросились к трейлеру. Люк и в самом деле надрывно кричал на всю улицу. Я осторожно приоткрыл дверь машины и увидел нашего ребенка, корчившегося на полу. Он упал со своего ложа, с высоты двух метров, и приземлился на одеяла, к счастью, оставленные как раз под его постелью. Жюли схватила Люка на руки, прижала к груди. На его личике не было никаких следов крови, гибкие ножки целы, очаровательные пухлые ручонки сгибались нормально. Тем не менее он продолжал рыдать: еще бы, ведь ему довелось испытать первый страх в своей даже еще не двухлетней жизни, ужас полного одиночества и заброшенности. Дрюмоны не проявляли никакого сочувствия, наоборот, в их глазах читалось суровое осуждение. Сомневаться не приходилось: они считали нас убийцами, хуже того, детоубийцами. Не сказав нам ни слова, они ретировались, и мы услышали резкий щелчок их замка, зловещий, как скрежет ключа в тюремной двери.